Андрей Быстров - Эффект проникновения Страница 48

«Сегодня выбрался в город – как всегда, не один, а в проклятой навязанной компании. Происходит что-то ужасное. Они хотят убедить людей, что мира, откуда мы прибыли, вовсе никогда не существовало. Теперь они утверждают, что Фоксхол – это и есть наш мир, где цивилизация была разрушена атомной войной. Но у людей есть память! Как они заставят их забыть? Их расчет прост, как в той притче про мужика, которому все говорили, что он продает не петуха, а зайца, так что в конце концов он сам поверил. Самое страшное – я встречался с людьми, которые вроде бы не должны забыть, как все было на самом деле. Но некоторые начинают сомневаться, а другим наплевать… Фоксхол становится единственной реальностью».

– Фоксхол? – Аня подняла глаза на Сретенского. – Лисья нора?

– Если они придумали такое название для здешнего мира, надо признать его удачным, – заметил Андрей Иванович. – Но давай читать дальше…

«28 июня

Теперь они заставляют нас обсчитывать траектории. Зачем? Не собираются же они вступать в апокалиптические битвы с обитателями Темных Миров… Да это и невозможно. Мембраны ведут себя, как и полагается порядочным мембранам, – пропускают что бы то ни было только в одну сторону. Правда, то, что приходит из Неизвестного, ведет себя вопреки физическим законам. Однако на нас и материальные объекты Фоксхола это не распространяется… Впрочем, последняя теоретическая работа Грановского изумительна. Если его выводы подтвердятся, теория Ключа и Двери может стать всеобщей, и тогда»…

После этих слов связный текст обрывался, и на бумаге были разбросаны формулы и какие-то графики, иногда сопровождаемые вопросами вроде: «Почему спонтанные зоны проникновения не имеют мембранной структуры?» или «Временной континуум стабилизируется?» Далее снова продолжалась дневниковая запись.

«Как ветха, изношена граница Дримленда и Фоксхола! Что я называю Дримлендом (кажется, здесь я впервые использую это слово)? Да просто мой дом – Страну Мечты, покинутую навсегда. Я часто вижу во сне наш московский дворик, маму, тетю Таню… Андрюха, Борька, Светлана, как я тоскую без вас.

30 августа 17-го года Фоксхола.

Сегодня погиб Криницкий. Он выезжал к шахтам и не вернулся. Обстоятельства его гибели неизвестны. Нам сообщили только, что он грубо пренебрег техникой безопасности… Это Криницкий-то! Если уж он в чем и пренебрег техникой безопасности, так в том, что не боялся открыто говорить, когда остальные молчали.

2 сентября

Они придумали врага. Чего-то в этом роде следовало ожидать. «Перед лицом внешней угрозы наш народ еще теснее сплотится»… И так далее. Если (по их легенде) над Землей прогремела атомная война и угроза военного вторжения таким образом сошла на нет, надо выдумать врага идеологического. И вот появился фальшивый «Голос Америки»… Они убивают двух зайцев. Получают внешнее подтверждение своим фантастике – историческим постулатам и добиваются сплочения людей посредством ненависти. Вскоре в Фоксхоле не останется ни одного человека (кроме них самих), кто помнил бы подлинную историю. Некоторые, наверное, сойдут с ума, но остальные в конце концов примут новую реальность как должное. Человек – существо необычайно гибкое…

23 сентября 1970 года

Прорыв четвертой мембраны. Это произошло поздно ночью. Я был на периметре и видел громадные тени будто с обрубленными головами. Кажется, они боялись света наших прожекторов, во всяком случае, избегали его. Как всегда, объявили тревогу. Вой сирен, пулеметы… Какая-то нелепая суета. Мы в безопасности до тех пор, пока Темные Миры не взялись за нас всерьез. Может быть, нас просто не замечают или не считают достойными внимания, как человек, идущий по лесу, игнорирует суету в муравейнике. Но что будет, если положение изменится? На нас обрушится вся неизмеримая мощь таких сил, о каких мы просто ничего не знаем и не можем даже догадываться. Возможно, за мембранами – вся Вселенная… Эти идиоты бодро рапортовали, что прорыв ликвидирован. Как бы не так. Сработали неведомые нам закономерности…

1 октября

Чернышев не выдержал и прямо на совещании выложил все, что он о них думает. Они сидели с кислыми рожами, растерялись. Конечно, они не были готовы к такому повороту. Сделали вид, что проглотили пилюлю. Чернышев работает как обычно, никаких репрессий не последовало. Потому что он не отказался работать, а лишь наорал на них? Или что-то задумали?

3 октября

Исчез Чернышев. Сказали, что он переведен в восьмой сектор, на более ответственный участок. Я никак не могу это проверить, у меня туда нет доступа. Тучи сгущаются. Я на пределе, не могу сосредоточиться на работе, вообще ни на чем. В таком же состоянии многие в лабораториях. Охрана усилена».

Такова была последняя запись в тетради, а последняя выглядела криком отчаяния. В самом низу страницы, другими чернилами, малоразборчивым изломанным почерком было нацарапано: «Мы обречены».

10

Игорь Зимин сидел за полуразвалившимся столом в маленьком садовом домике и снова изучал рукопись Иоганна Гетца при помощи треснувшей мутной лупы, обнаружившейся среди старого хлама. Марина уставилась в экран бормочущего подслеповатого телевизора, самым удивительным в котором было то, что он все-таки говорил и показывал.

До дачи они сумели добраться без особых приключений – приятель Зимина не подвел. Выслушав подкорректированную версию событий и сочувственно покачав головой, он даже снабдил Игоря и Марину небольшой суммой денег на продукты. Самого же приятеля дела удерживали в Москве.

Нахмурившись, Игорь подвинул к себе один лист из разложенных тут же заметок профессора Стрельникова, потом второй.

– Марина, – позвал он.

– А? – Девушка охотно отвлеклась от неинтересной передачи.

– Кажется, я нашел…

– Что нашел?

– Иди-ка сюда.

Марина подошла к Игорю, волоча за собой плетеный стул, и уселась рядом с ним.

– Вот смотри. – Игорь показал ей лист с записями профессора. – Здесь он датирует рукопись приблизительно 1570-1580 годами, и я с ним согласен. Доказательства абсолютно очевидны. Теперь смотри сюда… Вот этот фрагмент рукописи, на греческом языке.

– Вижу. И что?

– Эта буква, так называемая двойная гамма… Долгое время считалось, что она вышла из употребления в конце шестнадцатого века. Но в Лондоне я беседовал на эту тему с профессором Джоном Уинтерспуном… То есть, конечно, мы разговаривали не только о двойной гамме, но затронули и это. Так вот, Уинтерспун неопровержимо доказал, что двойная гамма не употреблялась в греческой орфографии позже тысяча пятьсот десятого года.

Девушка изумленно посмотрела на Игоря:

– Но это значит…

– Это значит, что перед нами подделка.

Брови Марины взметнулись вверх.

– Это невозможно, Игорь. Отец не мог проглядеть столь очевидную вещь. А раз он ее не проглядел, значит, как-то объяснял…

– В том-то и дело! – воскликнул Зимин. – Выводы Уинтерспуна нигде не опубликованы. Он готовит большой труд и не хочет ничего публиковать по частям. Таким образом, и авторы подделки, и профессор Стрельников были убеждены, что двойная гамма – самая обычная буква в 1570-х или 1580-х годах.

– А этот Иоганн Гетц не был старомоден? – поинтересовалась Марина.

– Что ты имеешь в виду?

– Возможно, он употреблял двойную гамму просто по укоренившейся привычке.

– Марина, – терпеливо и наставительно сказал Зимин. – Иоганн Гетц родился около тысяча пятьсот тридцатого года, когда в Европе все и думать забыли о двойной гамме.

– Ну, тогда он мог соригинальничать.

– В принципе, да… В России букву «ять» отменили после революции. Вообще-то никто никому не запрещает писать с ятью, но попробуй найди мне такого оригинала, скажем, эдак в 1980 году…

– Но ведь профессор Уинтерспун мог ошибиться, – не сдавалась Марина.

– Не ошибается только господь бог… Впрочем, и он тоже, иначе зачем бы ему понадобился всемирный потоп… Но я знаком с методом работы Уинтерспуна. Он исключительно точно применяет системный анализ. Мог ли он ошибиться? Да, мог, законы материального мира такого не исключают. Как мог соригинальничать по какой-то причине старина Иоганн Гетц. Тоже не против законов природы… Но я на девяносто процентов убежден, что Уинтерспун прав и я тоже.

– Ладно, тогда докажи мне это. Почему, собственно, считалось, что двойная гамма просуществовала до конца шестнадцатого века? Очевидно, есть какие-то рукописи, книги с двойной гаммой, относящиеся к этому периоду?

– Рукописи – да, но не печатные книги. Заблуждение основывалось на ошибочной датировке этих рукописей. В исправлении таких ошибок и состоит часть работы Уинтерспуна. Видишь ли, если бы эти рукописи или их фрагменты содержали ссылки на конкретные исторические события, было бы проще. Но это в основном труды алхимиков и прочая белиберда. А физические методы датировки появились совсем недавно..