Игорь Поль - Несущий свободу Страница 48

– А зачем он вам? Что вы с ним сделаете, когда найдете?

Он раздраженно поморщился:

– Слишком много вопросов.

– Я не хочу становиться пособницей убийства.

Странное дело, ему захотелось как-то обелить себя. Доказать ей, что он не хуже других. Объяснить, что он тоже имеет представление о чести. Чувствовать ее страх и брезгливость было невыносимо.

Он усмехнулся печально:

– С детства рыжим не доверяю. Я не грабил того толстяка. Меня подставили. Этот рыжий. Не знаю, зачем ему это. Но хочу узнать. Арго его фамилия. Фальшивка, конечно, но другой я не знаю. Пока не знаю.

– Почему бы вам тогда не сдаться, Альберто? Я могла бы поговорить с Джоном. Я знаю, вы не любите полицию, но он честный человек.

– Честный коп? Ну вы и сказали.

– Да мне ли не знать. Все-таки я его невеста.

Пилюля наконец подействовала. В первый раз за утро он вдохнул полной грудью. Повторил про себя: невеста. Еще одно слово из другой вселенной. В его представлении – что-то белое и воздушное. Неземное. Не имеющее ничего общего с женщинами на улицах.

– На это весь расчет – на то, что меня арестуют. Я ведь сразу умру. Им очень нужно, чтобы я умер.

«Закрытая информация… Закрытая информация…»

Он закрыл уши руками:

– Заткнись!

Она отшатнулась. Сказала укоризненно:

– Там, у блокпоста, вы были совсем другим.

– Проклятие, это я не вам!

Кровь прилила к щекам от его близости: он придвинулся так близко, что борода царапнула кожу.

– Сдаться? – горячо выдохнул он в самое ухо. – Да я бы с радостью! Представляю их рожи! Лучшего и придумать нельзя! Они ведь себя в безопасности чувствуют. Привыкли жар чужими руками… Уж я бы порассказал вашему дружку про этих самых «Тигров»! Сказал бы, из-за кого вся каша. Вот бы они забегали!

Туман рассеялся, оставив после себя влажные окна. Ханна боялась шевельнуться, солнце мешало ей рассмотреть дорогу как следует; она крутила рулем почти вслепую. Колеса крошили кирпичи, машину швыряло: они въехали в один из покинутых районов, какие остаются после применения кислотных снарядов и самодвижущихся мин. Только самые отчаянные еще ютились в подвалах: ядовитые пары в камнях убивали все живое.

– Вы говорите не об ультиматуме?

– О нем, – ответил он, нехорошо усмехнувшись.

– И вы знаете, кто убил племянника гроссгерцога?

«Закрытая информация…»

– Да как самого себя!

Она размышляла вслух, словно забыв, где находится:

– И этот Арго тут замешан… все ищут «Тигров», которых нет… условия ультиматума невыполнимы… Значит, война начнется из-за него, правда?

– Никто про это не знает, – сказал он с гордостью. Сердце пронзило острой болью. «Закрытая информация…»

– Но вы знаете. И этот Арго знает. Если вы его найдете, войны не будет.

Он спрятал нос в рукав – порыв ветра принес с собой едкий запах.

– Да мне плевать, будет война или нет! – выговорил он гнусаво. – Что в ней такого страшного? Мне осталось всего два дня, чтобы найти того, кто меня подставил. И тех, кто за ним.

– Вы могли бы предотвратить это. Погибнет много людей. Они же ни в чем не виноваты.

– Какое мне дело до остальных? Я полжизни на войне, и я тоже ни в чем не виноват.

– Если каждый сделает хоть что-нибудь, этот кошмар прекратится. Вы знаете правду…

Он опустил руку.

– Нет.

Она посмотрела на него умоляюще:

– Но почему? Неужели вы просто боитесь? Вы – и боитесь?

– Страх здесь ни при чем. Я не могу.

– Но ведь существуют какие-то способы. Вы можете просто позвонить. Или передать письмо.

– Не успею.

– Я вас не понимаю.

Казалось, кто-то невидимый следит за каждой его мыслью, словно караулит его из-за угла, – это ощущение рождало злость. Он знал, что чип реагирует только на слова и поступки, но ничего не мог с собой поделать. Он был как пес на коротком поводке.

Он сказал озлобленно:

– Я просто сдохну без цели и смысла, вот и все!

– Как…

– Вам что, необходимо все разжевывать? У меня внутри… – он замолчал на полуслове, скорчившись от дикой боли.

«Закрытая информация…»

Машина резко остановилась. Смолкла музыка. Голоса бродяг, прочесывающих развалины в поисках чего-нибудь стоящего – хоть куска рваной тряпки, – отрывисто перекликались вдалеке.

Ханна коснулась его руки.

– Я очень хочу вам помочь, Альберто, – тихо сказала она. – Правда, не знаю, как. У меня есть аптечка, я могу…

– Заткнитесь, наконец… вы меня убьете… – прохрипел Хенрик. Капли пота катились по его щекам, как слезы, пропадали в бороде. Из последних сил он поднял револьвер. Щелкнул взведенный курок.

– Не шевелитесь. Молчите. Даже не дышите, – хрипло шептал он. – Не провоцируйте меня… пожалуйста.

53

Война, брошенные дети – какое это имеет значение, когда тебе в грудь упирается револьвер со взведенным курком? Палец Хенрика побелел от напряжения. Дуновения ветерка, крика птицы было достаточно, чтобы он дрогнул. Совсем чуть-чуть. Большего и не требовалось.

«Какая я дура, – подумала Ханна. – Добровольно приехала в этот ад».

– Вы… вы… – шепотом начала она и смолкла – губы не слушались. Она почувствовала, как слезы бегут по щекам, стало стыдно от своей слабости, и почему-то обидно. Она закрыла глаза, не в силах отвернуться, закрыла, чтобы не видеть, как он смотрит на ее мокрое некрасивое лицо. Даже в такой момент она цеплялась за глупые условности, делающие из нее человека. Стало еще хуже: невыносимо было знать, что твое холодное скрюченное тело без одежды разложат на столе и будут ощупывать скользкими резиновыми пальцами.

Хенрик не сводил с нее глаз. На мгновение он вернулся в детство, в крохотную кухню их квартиры. Его мама сидит у стола, безвольно опустив руки, глаза ее закрыты, слезы точно так же бегут по ее щекам. Ему показалось – что-то холодное разрывается в груди, причиняя жгучую боль, и никакой стимулятор не в силах ее заглушить. Мелькнуло тело с развороченной спиной – он увидел, как разлетаются на зеленые стены брызги крови. Эта девчонка на лестнице – она ведь тоже хотела жить. Наверное, до последней секунды надеялась, что он не выстрелит.

Он опустил револьвер спустя целую вечность. Был будто на льдине – все качалось; он потерял опору. Он протянул руку – Ханна вздрогнула от прикосновения.

Она тихо спросила, не открывая глаз, ей было страшно, у нее перехватило горло:

– Вы ведь не убьете меня?

– Этот Арго – он рыжий, – сказал он. – Весь такой прямой, будто кол проглотил. На руке кольцо из платины. Настоящий пижон. Хотя по нему видно – насквозь фальшивый. Ездит на красном кабриолете, набивает брюхо в дорогих ресторанах. Вы ведь это хотели узнать? Он сам никто. Посредник. Мне нужно узнать, кто его хозяин.

Она открыла глаза. Посмотрела на револьвер: рука Хенрика была безвольно опущена.

Недоверчиво покачала головой:

– Так не бывает. Столько совпадений сразу. Джон, теперь еще этот рыжий. Это не он вас покалечил?

Хенрик снисходительно улыбнулся:

– Попробовал бы. Я бы ему мозги вышиб. А почему вы спросили?

– Да ведь я ехала с ним в одной колонне. Избил моего оператора. Даже не знаю, что с ним теперь.

– Вы просто сама не своя от страха, вот вам и мерещится всякая чушь.

– Да нет же! – Она отвернулась, вытирая лицо. – Говорю вам – я его видела! У него белое кольцо. И красный кабриолет. Бил ко мне клинья. Скользкий, как червяк. Значит, все из-за него?

Он смотрел на нее и пытался представить, как бы мама вела себя на ее месте. Это непросто, сохранить присутствие духа под прицелом. Он ведь едва не выстрелил. С такого расстояния парализующая капсула подобна разрывной пуле, ее грудь разорвалась бы, как воздушный шар. Все вокруг залило бы кровью.

– Хорошо, что вы успокоились, – сказал он.

– Отпустите меня, Альберто. Пожалуйста. – Ханне казалось – еще секунда, и она разрыдается, слезы стояли в горле, слова выходили скомканными. Все ее умение обращать людей на свою сторону разлетелось в клочья; она не знала, что и как сказать, чтобы он поверил. – Я вам не враг.

Раскрытая косметичка лежала у нее на коленях, тускло блеснула пилочка для ногтей. Может быть, в отчаянии подумала Ханна, удастся попасть ему в глаз. Он закричит, я успею выскочить. Она прерывисто вздохнула, зябко повела плечами – совсем как в детстве, после долгого рева, когда наплачешься и обида уже прошла. «Все равно он меня убьет. Я теперь слишком много знаю». Она проглотила комок, набираясь решимости. Ее била дрожь.

Он осторожно взял у нее косметичку и бросил на заднее сиденье.

– Чтобы глупостей не наделали, – пояснил он. – Я ведь знаю, о чем вы подумали.

Она потеряно молчала.

– Не смотрите на меня так, – попросил он. – Я вовсе не такое чудовище, каким меня репортеры выставили.

Она послушно отвернулась, стала наблюдать в окно, как старик на углу ворошит длинной палкой камни рухнувшей стены. Старику не было до них никакого дела. Старик был по-своему счастлив: ему было нечего есть, но зато никто не угрожал ему револьвером.