Виктор Лебедев - Летящий вдаль Страница 5

В этот момент прыгает вторая тварь. Я кидаю на землю обрез, выхватываю топорик, инстинктивно приседаю. Сверкает на солнце сталь. Две отрубленные лапы отлетают в сторону, волколак взвизгивает и катается у моих ног, больше не помышляя об атаке – пачкает мои сапоги густой маслянистой алой жидкостью, скулит. Пинком я отбрасываю извивающееся тело и смотрю в глаза третьему зверю. Тот пятится – признал во мне более сильного хищника и понимает, что со мной лучше не связываться. Но поздно. Бросок, волколак с некоторым изумлением скашивает глаза и еще стоит в недоумении парочку секунд, не веря в случившееся – изо лба его, ровно посередине между глаз, торчит лезвие топора, с хрустом врубившееся в кость. Затем тварь заваливается на бок, не издав больше ни звука. Ударом ноги в горло я добиваю лишившегося лап зверя и иду к телу мужчины на обочине. Зачем? Зафиксировать и без того явную смерть?

В карманах у покойника не находится ничего полезного. Да, я не брезгую забирать вещи у трупов, на том свете они им ни к чему. А тут ни оружия, ни документов. Вообще ничего. И чего его занесло так далеко? Уже не узнать, с какой целью оказался он здесь, и я лишь искренне желаю бедолаге лучшей участи в следующей жизни, если она есть.

Мой верный байк мчит меня дальше – к землям далеким и родным, пугающим и манящим одновременно.

Глава 2

Аксинья

Ростовская область, недалеко от Волгодонска

Кукушки нынче уже не те. Их нужно обходить стороной, и как можно по более удаленной траектории. Извечный вопрос: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?» давно не актуален. Тут бы несколько минут продержаться, повстречав на пути уродливое тело некогда очень даже симпатичной птички. А ее крик вполне может заставить лопнуть барабанные перепонки.

Вот же непруха.

Единственный выход – обходить вдоль реки. На дороге – заметит, на старенькой «Ямахе» от нее непросто уйти, хоть и разучилась летать, зараза, с довоенных времен, да и вдруг забарахлит не ко времени верный железный товарищ. Что тогда делать? Попробуй объясни «птичке», что случайно оказался на ее территории, проездом. За проезд по чужой территории нынче пошлину платить надо. И не всегда антибиотиками, патронами да снедью можно откупиться. Иные и свежего мясца норовят урвать.

Вдоль реки двигаться приходится медленно. Глушитель на выхлопной трубе негромко чихает сизым дымом. Только не навернись, родной – сейчас совсем не время. Тогда рокот чужака с потрохами выдаст. Балка на пути завалена всяким мусором – ветками, корягами, ветошью прошлого довоенного мира, арматурой. Двигаясь осторожно, приходится объезжать препятствия на пути, а так хочется рвануть как можно быстрее из гиблого места. Благо, местность более-менее ровная, без порогов и оврагов, да и крупных камней немного.

Солнце палит уже нещадно. В истертой косухе жарко, и я снимаю ее, сворачиваю и прячу в багажное отделение сзади. В очередной раз проверяю, заряжен ли обрез, висящий на левом бедре. Пот струится по ноющей спине, рубаха неприятно липнет к телу. Хочется сорвать приевшийся намордник, но при взгляде на пыльную дорогу желание улетучивается. Дышать пылью не хочется. А вдруг в ней содержится эта дрянь – наследие последней войны в истории человечества? Дозиметр, пристроенный на руле, молчит – он мое спасение, верный набат, предупреждающий о беде, спасающий от очагов радиации, встречающихся на пути. Казалось бы, вот она, желанная прохлада, прямо передо мной. Окунуться бы в божественную влагу реки. Но нельзя. Даже если бы фон позволял водные процедуры, порой в кажущейся на первый взгляд спокойной воде водится такое, что еще долго в кошмарах сниться будет.

Угрожающее бормотание кукушки доносится уже слева и немного сзади – опасный участок почти миновал, глядишь, и на этот раз пронесет. Неужто запас везения еще не израсходован?

И тут, почти уверовав в очередной хеппи-энд, которых на моем коротком послевоенном веку случилось уже немало, краем глаза замечаю рябь на водной глади. Там, среди редкой камышовой поросли, на заболоченном участке возле берега с моей стороны, из воды вдруг вырываются пузыри, лопаясь с жутким звуком. Смрад чувствуется даже через «намордник». Обладатель столь смачной отрыжки не заставляет себя долго ждать – на поверхности показывается тупоносая морда с глазами навыкате и длиннющими усами, обыскивающими пространство вокруг.

Только этого еще не хватало! А ведь почти выбрался из неприятной ситуации.

Сом, – а именно он и является обладателем шикарнейших усов длиной в пять-шесть метров и толщиной с руку взрослого человека, – утробно рычит и грозится ухватить меня своими выростами, больше напоминающими щупальца морского чудища. Эгей, а на концах усов-то присоски! Их покрывает какая-то гадость, напоминающая густую слизь. Подозреваю, что даже малейшее их прикосновение смертельно: сочащиеся ядом выросты парализуют в мгновение ока. Сам видел, как волколак, далеко не самое безобидное создание из водящихся здесь, в степях, стал жертвой сома, спустившись к реке попить.

На помощь мне неожиданно приходит недавний враг, встречи с которым я так старался избежать. Крик кукушки заставляет меня подскочить в седле и судорожно вцепиться в руль. Прямо надо мной проносится туша «птички», выбросив вперед острые как ножи когти. К счастью, не я оказываюсь объектом столь пристального внимания. Порыв ветра почти сбивает меня, и я петляю, низко пригнувшись к земле и исполняя причудливые трюки, которым позавидовал бы любой каскадер в былые времена.

Отбежав на достаточное расстояние, я решаю остановиться – нечасто увидишь на своем веку битву двух титанов. Схватка выходит короткой. Кукушка с наскока пробивает мощным клювом спину водному монстру, выдирая позвоночник. Кровь заливает «птичку», отчего она выглядит еще более устрашающе. Но победа неожиданно уплывает из-под ее клюва: в последний момент сом обвивает усами своего противника. Тщетно бьется в этих смертельных объятиях кукушка, молотит куцыми крыльями, оставляет когтями длинные борозды на гладком теле рыбины. Сегодня победителей не будет.

На этом скоротечный бой завершается, но еще какое-то время вода, где только что скрылись два монстра, бурлит, выбрасывая на поверхность сгустки багряной крови, расплывающиеся в неспешном течении.

Задерживаться дальше не имеет смысла. Ревет двигатель, отдавая дань памяти погибшим тварям, и я мчусь дальше, навстречу знойному прошлому.

Мой байк – моя гордость. Настоящее произведение постапокалиптического искусства. Умелец из села неподалеку от Пензы нашил листы по бокам для защиты ног, установил пуленепробиваемое стекло над рулем, сняв его с отслужившей свой век инкассаторской машины и подогнав по размеру, укрепил раму, приварил сзади дополнительные баки, на ободьях колес закрепил ножи – теперь если какой-нибудь зверь захочет ухватить, как минимум рассеченной пастью отделается. Ну а если просто облаял волколак, так это хорошо – к ровной дороге.

Движок «Ямахи» перебрал я сам. В таких вещах я никому не доверяю. Хоть и старенький уже мой японец, но несколько лет еще послужит. Расплачиваться за байк пришлось серьезно, он стоил мне деликатных и весьма опасных заданий. Зато мой стальной конь в дальнобоях редко меня подводит.

Шлем – отдельный шедевр. Этакий гибрид мотоциклетного девайса и пристегивающегося к нему намордника-респиратора. А с затылочной части скалится саблезубик, прижавшийся к земле и готовый к прыжку – этим я обязан одной странной художнице из Подмосковья. Не перевелись еще таланты на наших просторах.

С тех пор я наматываю километры по развалинам столицы нашей родины и окрестностям, подрабатывая, как придется. Берусь за грязную работку, которая не по силам понтовым рейсерам[1] и джагерам[2] – эти сильны только стаями, по одному – пугливые. Остатки мотобратств можно еще встретить кое-где, но дальше своей территории они редко выходят. Рейсеры пару раз покушались на мою «Ямаху», устраивая мне засады, но на той дороге хозяином оказывался я. Да и куда их трайкам[3] до моей железяки. На сухой дороге мне нет равных, да и по соплям[4] моя чесотка[5] очень даже ничего.

Единственное табу – я против второго номера. Категорически. Ни к чему хорошему это не приводит. Пассажиров не беру. В попутчиках у меня только ветер.

Мой старый надежный друг несет меня, рассекая степь. Дымится под колесами побуревшая от знойного солнца земля. Еще немного – и глазу откроется пойма с зарослями горбатых раскидистых ив. Двадцать долгих лет разделили меня и родные просторы. Двадцать лет я ждал снова этого свидания. И в груди становится тесно. Странно, я никогда ранее не слыл сентиментальным.

Я чувствую смятение и сбавляю стремительный бег моего стального скакуна.