Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй Страница 5

– Давай, Хэш, – вдруг произносит Эрнест, и обе изумленно поворачиваются к нему: оказывается, он не спит! Выражения лица не разобрать – он прикрыл глаза рукой от слепящего солнца. – Попробуй!

Лучше прыгнуть в это чертово море, чем признать поражение. Если хочешь затмить эту Файф на сегодняшней вечеринке, то теперь – как раз подходящий случай начать борьбу. Впереди сверкает пляж. Файф становится рядом. Хэдли, инстинктивно вцепившись пальцами ног в кромку настила, видит, как рассыпаются ее позвонки, словно жемчужины из Сариных бус. Понтон слегка подрагивает, когда цепь натягивается – не свалиться бы в воду, не успев приготовиться.

Файф вытягивает ей кисти.

– Руки вверх. Выше, Хэш, вот так. Теперь представь себе, – Файф скользит пальцами по телу Хэдли, – твоя голова, живот, бедра, а потом ноги – превращаются в одну линию вслед за руками.

Как отвратительны эти легкие касания! Как вообще Эрнест может выносить их! И Хэдли прыгает – только для того, чтобы избавиться от этих прикосновений.

Она шумно шлепается животом о воду, но, кажется, ничего не сломано. И на некоторое время остается под водой, где тихо и тепло и где нет ни Файф, ни Эрнеста. Волосы вздымаются над головой, словно у нее снова длинная грива, а не дурацкая флэпперская стрижка, от которой с души воротит – но Эрнесту нравится. Хэдли замирает в толще воды – невесомая, расслабленная, отрешенная.

Когда она выныривает глотнуть воздуха, соль так разъедает глаза, что очертания расплываются. Хэдли смаргивает, и картина проясняется: оба смотрят на нее с плота с одинаковой ободряющей улыбкой. И опять мелькает образ детской коляски, над которой приторно улыбаются Эрнест и Файф, словно гордые родители.

Вскарабкавшись на понтон, Хэдли подходит вплотную к Эрнесту, оставляя за собой дорожку мокрых капель. Целует, неожиданно долго играя языком. Быть может, ему всегда хотелось, чтобы она была чуть более раскованной.

– Неплохо, – удивленно произносит он.

– Нырнула? – спрашивает она. – Или поцеловала?

– И то и другое. – Он улыбается, пристально всматриваясь в нее.

Краем глаза Хэдли успевает заметить: Файф изменилась в лице, отвернулась и уставилась на пляж.

– Я проголодалась, – заявляет Хэдли.

– Ты что, разве не завтракала? – спрашивает Файф, все так же не глядя на них.

– Поедим попозже, – решает Эрнест, плавно проводя рукой вдоль ее позвоночника, словно вспомнив про ее травму. – Подожди, скоро вместе поплывем обратно.

Все трое умолкают, как будто ожидая чего-то. С такого расстояния деревья на берегу кажутся блеклыми, как на старой фотографии. Файф, поднявшись, снова ныряет. И опять ее прыжок совершенен. Стоит ей вернуться на понтон, как длинные стройные ноги вновь толкают ее в море.

Она ныряет еще и еще, наслаждаясь своим искусством, но Хэдли понятно, что соперница цели не добьется. Файф не слышит или не замечает, как Эрнест шумно вздыхает после каждого толчка понтона. Ему бы выспаться после вчерашнего, так что это милейшее шоу его наверняка бесит.

И она ехидно заявляет, что поплывет назад: голова разболелась. Потому что Хэдли уже научилась узнавать эту его притворную улыбку: муж не уверен, что хочет остаться с Файф наедине.

– Так что насчет обеда? Может, поедим в поселке? – предлагает Файф. С ее купальника капает вода, вокруг ног с накрашенными ногтями уже натекла лужа.

– Идите без меня. – Хэдли улыбается Эрнесту. – Увидимся дома.

И плывет к берегу.

– На вечеринку-то собираешься? – кричит ей вслед Файф.

Хэдли поворачивается, вертикально встав в воде:

– Еще бы! Конец карантину! Ура!

И машет рукой, ослепительно улыбаясь.

С дороги понтон кажется крошечным неподвижным пятнышком. Хэдли щурится, пытаясь разглядеть на нем две фигуры. Может, уплыли. Может, уже выбрались на берег и занимаются любовью под солнцем, ласкающим их кожу. Хэдли ощущает вожделение Файф как свое собственное.

Когда она писала подруге, приглашая ее приехать, то делала ставку на то, что парижская напряженность в Антибе только усугубится. И надеялась, что совместный отдых положит конец их взаимному влечению. Но все превратилось в утомительную игру, в плавание на месте: ноги бешено лупят воду в глубине, а головы над поверхностью кивают и улыбаются. А еще, приглашая Файф, она, конечно, не учла, что та вечно будет расхаживать в купальнике. О нет, об этом она совсем не подумала.

6. Антиб, Франция. Май 1926

В один прекрасный день Хэдли просто отослала Файф приглашение, словно предложить любовнице мужа отдохнуть вместе с ними – обычное дело, как платье по каталогу заказать.

С другой стороны, столько времени быть одной – это с ума сойдешь. Карантин лишь изредка нарушался визитами с виллы «Америка»: Скотт, Зельда, Джеральд и Сара иногда приносили масло и яйца, а еще куски марсельского мыла и через изгородь расспрашивали о здоровье Бамби. Иногда Скотт дарил цветы, и это поднимало Хэдли настроение.

Сара всегда боялась микробов, а потому обычно держалась позади всех и бросала настороженные взгляды на Хэдли, словно коклюш мог перескочить с ее одежды, как блоха. Стоило Саре услышать, как Бамби заходится в лающем кашле, как Хемингуэев без лишних разговоров попросили с виллы «Америка». Изгнание Хэдли лишь подчеркнуло тот факт, что миссис Мерфи относится к ней если не с презрением, то совершенно определенно с холодным равнодушием. Хотя она оплачивала счета за лечение и регулярно присылала своего шофера с запасом провизии, Хэдли всегда казалось, что Сара испытывает к ней плохо скрываемую неприязнь. Будь это ребенок Файф, все сложилось бы иначе. Уж ее бы не выпроводили.

А потому, совершив визит вежливости, друзья передавали изгнанникам корзину с провизией, а затем двигались в сторону виллы «Америка», похожие на ленивых рыб, сверкающих на жарком полуденном солнце серебристой от соли кожей и с осоловелыми круглыми глазами. Скотт всегда был очаровательно галантен: он выкрикивал слова прощания и поддержки, спускаясь по гравиевой дорожке, изрядно подвыпивший уже к полудню. Хэдли смотрела вслед, пока вся компания не скрывалась из виду, и представляла, какую изысканную беседу они ведут на обратном пути на свою виллу, где все тщательно одеваются к ужину и не всегда раздеваются, прежде чем рухнуть в постель.

Друзья навещали их раз в несколько дней, но Хэдли этого не хватало. Большую часть времени она была совсем одна. Она ухаживала за Бамби, пока тот был прикован к постели, и растирала ему грудь эвкалиптовым маслом. Она поливала розы в саду и считала дни до следующего визита шумной компании с виллы. Заставляла себя читать каммингса, но не понимала его, писала Эрнесту и жила ожиданием его ответов. У мужа в Мадриде было столько работы, что Хэдли не хотелось лишний раз его беспокоить. Если дела у него идут неплохо, то, значит, он вкалывает как проклятый, потому что кто знает, когда представится следующая возможность? Он должен писать, им нужны деньги. А ее мысли в те дни постоянно крутились вокруг одного и того же: подруга, муж, любовница.

Логика в приглашении Файф была, но довольно путаная. В Париже Хэдли ясно видела, насколько тяготит Эрнеста эта жизнь втроем и как ему неловко. После длинных апрельских дней, проведенных в компании жены и любовницы, Эрнест каждый вечер набрасывался на Хэдли диким зверем, словно смог наконец оценить все ее достоинства в сравнении с пустым блеском Файф. Та была богатой, яркой и утонченной, но Эрнесту нужна была жена, а не манекенщица. Добившись признания Джинни, Хэдли попросила его все уладить – но хотя на тему был наложен мораторий, не сомневалась, что роман продолжается.

А потому Хэдли решила, что ей удастся положить конец этой связи, вновь сведя вместе всех троих: в конце концов Эрнест не выдержит напряжения, и они с ним опять станут парой. В Антибе Файф не сможет вытащить его на соблазнительные прогулки, вроде тех, парижских, по Новому мосту. Но, с другой стороны, Эрнест окажется лишен и прогулок с женой – а в Париже они бродили вдвоем вдоль Сены, разглядывая баржи и рыбачьи лодки. Нет, здесь они все время будут проводить втроем, и Хэдли делала ставку на то, что рано или поздно одна из сторон треугольника сломается сама собой – от напряжения.

И вот после двух недель коклюшного плена Хэдли взяла авторучку и хладнокровно написала любовнице мужа, приглашая ее присоединиться к ним в Антибе. Она и Эрнесту отправила послание: «Вот была бы шутка для tout le monde[4], если бы ты, я и Файф вместе провели лето в Жуан-ле-Пене».

Отложив ручку, Хэдли чуть ли не торжествовала победу. Она надписала адрес Файф и лизнула краешек конверта, ощутив на языке горечь клея. Тем же вечером она протянула письмо через решетку Скотту, который на этот раз пришел один, принес ей еду и телеграммы. В ответ она отдала ему конверт, на котором был написан адрес фешенебельной парижской квартиры Файф. Скотт странно поглядел на Хэдли поверх бокала мартини, будто спрашивая, уверена ли она, что это хорошая идея.