Вячеслав Хватов - Ядерная осень Страница 5

Это было страшно! Но одновременно это завораживало. Если бы какой-нибудь художник имел возможность в этот момент воспарить над городом на высоту нескольких сотен метров, он стал бы очевидцем потрясающего по своей смертоносной красоте зрелища. Если к тому, что произошло, вообще можно применить такие слова, как «потрясающая» и «красота». Но открывшаяся взору гипотетического художника картина была достойна того, чтобы ее запечатлели на холсте и в назидание потомкам выставили в самом престижном и самом посещаемом в мире музее.

На северо-западе многомиллионного мегаполиса, на фоне удивительной голубизны сентябрьского неба распухает пурпурный плазменный шар. Он будто вобрал в себя обратно только что исторгнутую им вспышку и растет на глазах. Растет и поднимается ввысь, постепенно покрываясь барашками черного, а затем серого дыма. И вот недалеко от закипающего русла Москвы-реки уже возвышается на еще пока короткой ножке гигантский гриб. Его поначалу округлая, теперь вовсе не огненная шляпка расползается, делая эту дьявольскую конструкцию все более похожей на настоящий шампиньон. Вот уже и на его белой ножке образовалась бахрома. «Гриб» как бы прорастает сквозь расширяющиеся белые кольца, одно из которых уже поднялось над его «шляпкой», которая клубится и подсвечена снизу нежно-розовым.

А внизу в это время во все стороны правильным расширяющимся кругом бежит волна из пара, пепла и дыма. Она пожирает город. Грязно-серые клубы сносят все на своем пути. Распадаются на атомы дома и деревья, люди и животные.

Пробежавшись до Коптево, пепельный ковер-убийца теперь просто разрушает все, что не в силах съесть. Плавится металл, распадается на песчинки, чтобы потом навеки застыть в монументальной стекловидной массе, и кирпич, словно в жаркой топке паровоза, моментально сгорает дерево. Ну а люди? Люди просто испаряются! Вот на том месте, где только что лежал скрючившийся и оглушенный падением с лесов строитель в оранжевом комбинезоне, теперь просто облачко дыма.

На Ленинградском проспекте волна-убийца уже не так страшна. Теперь она не сильнее двенадцатибалльного урагана. Эта безжалостная стена врывается на улицы и переулки, переворачивает машины, швыряя их о стены домов, с которых тут же срывает едва успевшие загореться крыши. Она разносит в клочья торговые павильоны, вышибает окна и двери, сбивает пламя с деревьев.

Центру Москвы достается еще меньше. Здесь просто все горит, что вообще способно гореть.

Взрываются цистерны с горючкой и автозаправки, дымится ставший вдруг мягким асфальт, пылает недавно восстановленный дом-музей Аксакова, и посреди всего этого мечутся живые факелы.

Взрывается миллионами осколков Курский вокзал. Ураганный ветер сметает с платформ всех, кто не успел уехать или только что приехал, вместе с их баулами, рюкзаками и чемоданами.

В Лефортово лопающиеся стекла на «подветренных» фасадах калечат хозяев квартир и посетителей магазинов. В Перово упавший рекламный щит ломает шею ослепшей от вспышки студентке, а в Выхино только автомобильные сирены повсеместно реагируют на окончательно выдохшуюся исполнительницу приговора человечеству.

Люберцы. В Люберцах мужчина, выгуливающий пуделя, удивляется дымовой завесе, быстро надвигающейся со стороны Москвы. Он еще не подозревает, что уже мертв, и бежит за сорванной ветром кепкой.

Многие не догадываются о том, что жить им осталось совсем недолго. И те, что, покрытые слоем пепла и измазанные в своей и в чужой крови, ползают среди искореженных машин, и те, кто, стряхивая пыль с волос, яростно тычут обожженными пальцами в мобильные телефоны в надежде дозвониться до «Скорой» или спасателей, и те, кто, откашлявшись, закрывают не разбитые даже окна. Все, все, кому не повезло оказаться в этот день и час на улице или угораздило выйти на нее позже.

Невидимый, без цвета и запаха, киллер уже посетил их. Люди все еще надеялись, то все обойдется, все наладится, потому что этого не может быть, потому что так не бывает. Да, это катастрофа, может быть, это самый чудовищный теракт, но вот сейчас всемогущее МЧС займется эвакуацией, появятся колонны строительной техники, развернут мобильные госпитали, вскроют резервы… И никто из них даже не мог представить, что на самом деле все хуже, чем они думают. Гораздо хуже.

4.09.2026 г. Москва. Начало ул. Нижегородской

Инспектор ГАИ Топоров, скучая, помахивал жезлом-фонариком. Свою обычную норму – триста евро – он уже собрал, благо место у него было «хлебное». Нерадивые водилы, выезжая с шоссе Фрезер на Нижегородскую, то и дело разворачивались в «неположенном» месте, в сторону области, а он тут как тут. К девяти часам, устав стричь купоны, Топоров с нетерпением ждал конца смены, когда с шоссе Фрезер на бешеной скорости, сверкая синей мигалкой, выскочила огромная туша «Хаммера». Он застыл с поднятым ко рту свистком, не веря своим глазам, на которых протараненный черным «Хамви» в район бензобака патрульный «Форд», охваченный пламенем, опрокинулся вверх тормашками. Топоров так и стоял секунд сорок, пока взволнованный голос по рации не прохрипел:

– Внимание! Всем постам! Сигнал «Атом»! Все в укрытие…

Повторять не потребовалось, инспектор уже бежал через дорогу к толстяку, дрожащие руки которого не справлялись с ключом в замке «Фольксвагена».

– Конфискую. – Топоров попытался отнять ключи.

– Да пошел ты…

– Пшел вон, – он выстрелил в лоб «грубияну» из «грача»[4], – некогда мне. – «Фольксваген» с визгом сорвался с места.

Топоров умело лавировал между «Тойотами» и «Лендроверами», «Рено» и «Мерседесами», с ничего не подозревающими водителями. Уже у Таганской площади, обогнув груду искореженных иномарок, организованную, видимо, все тем же «Хаммером», стоящим неподалеку, инспектор врезался в толпу у спуска в метро «Марксистская». Он выбил лобовое стекло двумя ногами и, пробежав по капоту, сиганул с бортика вниз, в толпу.

4.09.2026 г. Москва. Верхний вестибюль станции метро «Авиамоторная»

Всклокоченный станционный работник милиции, подобно швейцару, угодливо открывал стеклянную дверь перед каждым входящим.

– Скоро его снесут вместе с дверьми.

Катя и Елена Сергеевна поспешили на эскалатор.

Второй милиционер, с белым как мел лицом, нервно курил прямо в вестибюле станции, устремив блуждающий взгляд сквозь толпу, поднимающуюся наверх. Третий, с мегафоном в руках, пытался завернуть эту толпу обратно вниз.

Елена Сергеевна вцепилась в резиновый поручень эскалатора. В молодости, вот так же зайдя в вестибюль «Авиамоторной», она буквально столкнулась с выбегающими окровавленными людьми – жертвами той давней трагедии. И с тех пор каждая поездка на механической ленте для нее давалась не просто. Сверху послышались крики, потом выстрелы. Ей не хотелось даже думать о том, что там сейчас происходит. Они с Катей успели дойти до середины платформы, когда белоснежный свод потолка попытался стряхнуть с себя тут же погасшие люстры. И уже в свете ламп аварийного освещения, падающего на перепуганные лица спасенных, мимо них пронесся худощавый мужичок с криком:

– Я успел, я успел. Они после меня закрыли. Я успел… – Он еще долго что-то бормотал, сидя у глухой стены под крыльями-моторами. Обхватив руками колени, этот мужичок раскачивался туда-сюда, туда-сюда.

Елена Сергеевна и Катя расположились у второй колонны от этой стены, со стороны пути «от центра». «От центра» вместо поездов шли люди. На станции их уже скопилось порядочно, а они все шли и шли. Скоро на платформе не осталось сидячих мест. То есть, поскольку люди сидели везде, мест не осталось вообще.

Новоприбывшие оставались стоять на путях. Воцарилась тишина, какая бывает, когда поезд вдруг остановится в тоннеле между станциями.

– Где начальник станции? – первый из спасенных, вышедший из коллективного транса, уже пробирался к служебным помещениям.

– Капитан второго ранга Борисов, – представился он преградившему ему дорогу лейтенанту. – Где мне найти начальника станции? – Тот только махнул рукой в направлении диспетчерской.

В маленькой комнатке, загроможденной щитами, пультами и экранами, между сейфом и монитором сидел маленький человек с посеревшим лицом. Не обращая внимания на вошедшего, он продолжал глядеть куда-то в центр комнаты, обхватив свою голову руками.

– Да, у вас тут прямо как на командном, на моем «Петре Великом»[5], – попытался разрядить обстановку Борисов. Находящийся в трансе начальник станции не реагировал.

– Так, лейтенант. Сколько здесь ваших?

– Пятеро.

– Давай зови всех сюда и принеси мегафон.

– Как тебя зовут? – Это уже к диспетчеру.

– Алексей.

– Хорошо, Леша. Давай-ка свяжемся с другими станциями, пока все это ваше хозяйство работает.