Андрей Уланов - День револьвера Страница 53

– Билли, как всегда, в своем репертуаре, – негромко хихикнули слева. – Надеюсь, в картах ему повезет не больше.

– В картах? – удивился я.

– Конечно. – Судя по тону, дарко была удивлена моим незнанием ничуть не меньше. – Это все знают…

– Вычти из этих всех меня.

– Покер. Боевой вождь троллей Трой всегда играет с пленными несколько партий в покер. Выигравший получает жизнь и свободу, сыгравший вничью – быструю и легкую смерть.

– И как, многим посчастливилось?

– Я слышала о пятерых. Сколько было проигравших, известно Трою да чертям в вашей преисподней. Факт, что тролль великолепно играет в покер, – добавила Сальватано и, помолчав, спросила: – Хочешь сказать, не знал этого?

– Нет, откуда. Я же новичок в Пограничье.

– Тогда почему ты сдался, а не пустил себе пулю в лоб? Или ты не знал и того, что делают зеленые с попавшими к ним в лапы?!

Честный ответ на этот вопрос звучал как: «все сдались и я за ними». Однако выставлять себя таким глупцом не хотелось. Даже когда твой собеседник имеет очень мало шансов увидеть следующий закат. Как, впрочем, и ты сам.

– Знал, конечно. Но церковь запрещает самоубийство…

По ту сторону решетки тихо фыркнули.

– Когда дело касается зеленых, об этой заповеди даже священники забывают. Или ты из этих… святых подвижников, что стараются быть праведнее самого папы римского, а револьвер – так, для красоты носишь?

– Вот еще, скажешь… я – простой парень из Кентукки, только и всего. Просто… я подумал – пока живешь, надежда всегда остается. А для покойника уже все кончено. Где-то так.

– Чувствуется, у тебя мало знакомых некромантов, – заметила дарко. – А не то бы ты пел совсем другие песни.

– С пением у меня всегда было неважно. Даже в церковный хор не взяли.

– В остальном ты был сущим пай-мальчиком? – Бледное пятно за решеткой придвинулось ближе. – Маленький провинциальный городок, где все знают друг друга, воскресная школа, проповеди, на которых так скучно и тянет в сон…

– Ты так говоришь, будто сама росла в таком городке…

– Говорю, потому что у меня не было такого детства, – сухо произнесла Линда. – И не могло быть.

«Ну попробуй, – вспомнил я слова Толстяка, – вообразить себя негром, нет, лучше негритянкой».

Наверное, вообразить детство темного эльфа не стоит даже пытаться. Если оно у них вообще бывает.

– и-и-и-голодная-я-несчастная-я-я-я…

Костлявая гончая выла очень старательно – словно тролли пообещали ей полтуши бизона за хороший концерт.

– Боишься?

– А?

– Я спросила: «ты боишься?» – повторила дарко.

– Боюсь?! Ну… да… наверно.

– Неплохо сказано для постояльца троллиного погреба. «Да, наверно».

– А-а… к чему был вопрос?

– У меня хорошее обоняние.

– По мне, так ты просто красавица, – сказал я, ничуть не кривя душой. – В самом деле.

И мысленно добавил: красотой дикой кошки. Последние дни мне просто невероятно «везло» на таких женщин. Линда, Лисса, Венга… впрочем, вампирку я считал скорее девочкой – хоть и более опасной, чем остальных, вместе взятых. Тот еще набор. Будь я мормоном… остался бы холостяком. По крайней мере, пока не встречу простую, обычную женщину – без длинных или мохнатых ушей, отрастающих клыков, хвостов и прочего, не предусмотренного для дочерей Евы инвентаря.

– Обоняние, а не обаяние, Кейн. Или, говоря проще, чутье. Не такое хорошее, как у Марти или твоей подружки-оборотня, но заметно лучше среднего человеческого. А страх – он тоже имеет запах. Вот, к примеру, наш дружок шериф боялся. Хоть и не показывал виду, но внутри трясся мелкой дрожью, всю яму своею трусостью провонял. Ты же… – Сальватано усмехнулась, – последний раз мылся два или три дня назад, но вот страхом не пахнешь, разве что самую малость. А ведь по всем канонам должен был бы сейчас умирать от ужаса.

– А чем пахнешь ты?

Вопрос я задал, почти не задумавшись, – вернее, задумался в тот момент я совсем над другим.

– «Сон королевы» от мсье Кудрея.

– Это заклинание такое?

– Можно сказать и так… ведь понятие «парижский парфюм» тебе тоже незнакомо?

– Не знаю насчет парижского, – буркнул я, – а кельнской водичкой наш цирюльник, мистер Фарбух, благоухал с утра до вечера. Так что после полудня к нему разве что проезжие заходили, а горожане – ни ногой.

– Насчет страха… – нарушил я тишину. – Думаю, тут дело в том, что я устал бояться. Просто перегорел. А видела бы ты меня, когда я только сошел с поезда… тогда-то страхом наверняка несло за милю. Ну и любопытством – башкой я вертел по сторонам так, что ветер поднимался. Как же иначе – это ведь Пограничье, то самое… с орками, гоблинами, Дикой Магией.

– Романтический флёр.

– Вроде того… – еле слышно пробормотал я. – Так вот, весь первый день я мотал головой так, что к вечеру шею стер о воротник. На второй день уже поменьше. А потом все как-то пошло-позацеплялось одно за другим. Я ведь не просто поглазеть сюда приехал, мисс… Линда. Мне брата найти надо.

– Брата?

– Ну да. Кристофер Ханко – может, слыхала о таком?

– Может, и слышала. Кристофер – не самое редкое имя для человека. Только в Пограничье я знаю дюжину лично, а с чужих слов – еще полсотни. Хотя… – дарко на миг замолчала. – На юго-востоке один Кристофер, проводник… мы с ним пересекались два или три раза, мельком… и он чем-то похож на тебя. Только выглядит старше и глаза не синие, а серые.

– Это не мой брат, – вздохнул я. – Крис был кареглазым.

– И ты его так любишь, что поехал за ним в Пограничье?

– Ну… по правде говоря, для меня это был повод выбраться в большой мир. Хоть краем глаза… и потом, дома никто и не предполагал, что Пограничье – это настолько большая штука. То есть, конечно, мы понимали, что там не один крохотный городок, где все друг друга знают, но…

– Но в глубине души считали, что так оно и есть.

– Наверно… оттуда-то все выглядело проще: приехал, поспрашивал, нашел. Узнай мама, что я забрался в Пограничье так далеко, не говоря уж про Запретные Земли… ох, надеюсь, она этого не узнает, а иначе у меня будут ба-альшие неприятности.

– Больше, чем сейчас?

– А… да, сидя в яме у троллей, звучит глупо. Так вот, – вспомнил я, с чего начался разговор, – насчет страха. Я в первые дни был точно кролик, весь на нервах. А потом… ну да, здесь встречаются гоблины и орки, а в салунах не только пьют и бьют морды, а еще и стреляют иногда. Но если брать в общем – здесь просто живут люди.

– Кажется, – медленно произнесла дарко, – я понимаю, что ты пытаешься сказать.

– В таком случае ты больше меня понимаешь, – вздохнул я, – потому как у меня мысли путаются, словно клубок ниток, с которым котёнок начал играть.

– Это вторая причина твоей не-боязни. Ты просто слишком юн…

– …и глуп?

– Нет, дело вовсе не в глупости. Просто, когда молод, очень сложно представить собственную смерть. Что все останется таким же – поля и горы, деревья и трава… зима будет сменяться летом… но только без тебя.

– Говоришь, будто тебе самой уже пара с хвостиком веков. Разве мет… вы же не живете так долго?

– Мы, метисы, живем по-разному. Межрасовое… скрещивание, это всегда лотерея, никто не может заранее сказать, что именно унаследует ребенок от каждого из родителей. Я понятия не имею, сколько мне отпущено… и никогда особо не задумывалась над этим. Вроде бы старею чуть помедленней… но убедиться в этом теперь вряд ли получится.

Линда замолчала, и уже через минуту я вдруг почувствовал, что ненавижу эту вязкую, давящую тишину. Когда слышишь лишь свое дыхание… и ничего больше. Даже гончая перестала выть, и шаги часового больше не доносятся сверху. Только вдох, выдох… и назойливый стук молоточков по вискам. Еще минута и больше не выдержу, понял я, заору так, что на небесах слышно будет!

– Вот ведь скотство! – Сальватано коротко хохотнула. – Последняя, может быть, ночка в моей жизни, рядом, в двух шагах – симпатичный мне парень… и решетка между нами! Прямо как в исповедальне… да и то – ты даже не священник!

– А тебе что, хочется исповедаться?

– Значительно меньше, чем заняться, – слово, которое дарко произнесла следующим, было из гоблинского жаргона, но я знал его, как и любой мальчишка. И очень понадеялся, что темнота скроет румянец. – Но… ты прав – от исповеди я тоже бы не отказалась. В первый раз… с тех пор, как мне исполнилось тринадцать.

– Ну… ты можешь попробовать… хоть как-нибудь…

– Кейн! Через эти прутья ты даже мизинец не просунешь! И потом, если ты еще не заметил, у меня руки за спиной связаны.

– Кхм… я вообще-то про исповедь.

– Ллос… ты серьезно? Зачем это тебе? Хочешь заполучить кошмары на остаток ночи?

– Просто…

…хочу слышать чей-то голос. Вот и все. Черт, сейчас бы я согласился даже на Толстяка с его «обеденными» байками.

– …просто интересно. Не каждый день выпадает принять исповедь темного эльфа.