Александр Афанасьев - Законы войны Страница 53

На перекрестке Майванда и Дарульаммана, крупнейших улиц Кабула, он повернул направо. Дорогу он помнил наизусть…

Перед блокпостом, прикрывающим дорогу на бывшее Минобороны, — снова направо. И — почти сразу — стоп.

Он вышел. Обычный человек, каких в Афганистане много. Запер машину, краем глаза заметил еще одну знакомую. Точно такую же.

Значит, на месте…

На верхний этаж недавно отстроенного доходного дома он поднялся пешком, лифты терпеть не мог. Доходный дом тоже построили русские, на месте взорванного старого жилого…

У открывшего на звонок дверь был пистолет-пулемет «Витязь», который без лишних слов уперся в живот полковника. Тот поднял руки.

— Вы один?

Спокойствие русского ничего не означало. Они были еще большими лицемерами, чем англичане.

— Один.

— Кто там? — крикнули из комнаты

— Раджаб. Один.

— Пусть зайдет…

По этому адресу официально находилось туристическое агентство. Неофициально — торговали документами, визами, помогали перевести по системе Хавалы крупные суммы. Настолько крупные, что доверять их обычному полунищему дукандору просто опасно. Так что ничего необычного в том, что сюда ходили люди, не было.

Полковник прошел мимо стража ворот в комнату, которая использовалась для приема посетителей. Накурено — хоть топор вешай, несколько человек, афганцы и русские. Озабоченные, откровенно злые лица…

Иезуитская хитрость системы заключалась в том, что уровней прикрытия у нее было сразу несколько. Первый уровень — это туристическое агентство, которое по ночам вообще не работает. Второй уровень — тайное совещание, но его цели, задачи, повестка дня — секретны. Наконец, если копать начнут действительно серьезные структуры типа СЕИВК, — вступает в действие третий уровень прикрытия. Да, совещание было. Цель — обсуждение мер по борьбе с терроризмом, которые не могут быть приняты гласно и нуждаются в абсолютной секретности. То есть что-то типа Звездной Палаты в Англии Средних веков, высший тайный суд, на котором решается вопрос о жизни и смерти. Даже в отсутствие обвиняемого.

И конечно — все это секретно. Совершенно секретно.

— Наконец-то…

— Где он? — сказал один из русских, по виду главный. Полковник знал, что главным он не был, — но это скрывал. Кто много знает — на этом свете не заживается.

— На точке три.

— Он заговорил?

— Нет.

Русский посмотрел нехорошо.

— Нет?

— К утру заговорит, — доложил полковник, — я оставил с ним Ахмадзая.

Ахмадзай был человеком, связанным с деобандистами, с талибами, и здесь это знали. Просто он был оформлен как агент и получал за это жалованье. Здесь уже давно — многие забывали, где лицо, а где — маска. Тот же Ахмадзай — ну какой он правоверный, он и на намаз-то забыл, как вставать.

— Кто он вообще такой?

— Не из наших, это точно, — заговорил, раздавив сигарету в пепельнице, человек, который походил на военного, даже будучи в штатском.

— Тогда какого…

— Хорошо, успокоились все. Что у нас есть? Только этот парень, так?

— Еще машина. Арендована явно на подставное лицо.

— Запросы никакие не приходили?

— Нет.

Хлопнула дверь. Все напряглись.

Вошел еще один человек. Русский. В штатском, но явно военный. Бросил портфель в специально оставленное для него кресло…

— Ну? — весело и в то же время страшно спросил он.

— Пленный на точке три. С ним работают.

Вновь вошедший перевел взгляд на полковника. Тот понял, что надо звонить. Начальству нужны результаты, и прямо сейчас. Хоть какие. Либо хотя бы подтверждение усердия в работе. Сейчас решается, кто будет виновен, и он — подходящая кандидатура.

Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети…

Он уже начал понимать. Ни у кого из них — оперативников — телефонов не было, а вот у сорбозов, простых солдат, они были. И они не должны были выключаться, потому что солдаты часто получали по ним команды, так было удобнее, чем по рациям. Но телефон был выключен, и все смотрели на него. Будто все понимая…

Он набрал второй номер. После пары гудков трубку взяли…

— Это ты, русский?

— Салам алейкум, предатель…

— Неверный не должен давать салам правоверному, русский. Жаль, что ты этого все еще и не понял.

— А мне на это плевать, дошло?

— Как ты вырвался, русский? Как профессионал — профессионалу? Ахмадзай был не робкого десятка…

— Как профессионал — профессионалу — пошел в ж…

— Ты плохо говоришь, русский. Иншалла, я заставлю тебя ответить за эти слова. И за все, что ты сделал мусульманам…

— Иншалла, я тоже встречу тебя, сын шакала. И убью. А потом я убью каждого из вас. Ты не человек, ты — тварь. Злобное и тупое существо. Рано или поздно я найду тебя и заставлю заплатить за то, что ты сделал, понял? Бисмиллях, ублюдок…

Все… Конец всему…

В трубке бились гудки…

Один из русских забрал из руки полковника трубку, вызвал «входящие», достал свою.

— Алло, дежурный. Савенко. Кто на контроле? Давай. Лена, родная… срочно. Ага, диктую. Девять-три-семь-ноль. Пять-три-девять-пять-два-пять. Ага, жду…

— Он же… — полковник старался контролировать голос, — он связан был. Кровью харкал…

Телефон русского зазвонил, он схватил трубку.

— Ага… Давай, записываю… Так… а точнее нельзя? Да что ты говоришь. А на той стороне кто, можешь глянуть? Ага, быстро. Вообще-то я долго люблю, ха-ха… ха-ха… Ага… вот умница. Молодец, что бы я без тебя делал… Слушай, а ты можешь этот телефон заблокировать? Хотя бы на время, на пару дней. Да под любым. Ага. Ну, пока. Целую. В пятницу в ресторан пойдем. Да брось, никто не увидит. Ну, давай…

Полковник был благодарен этому русскому — он хоть как-то отвлек на себя внимание. А то могли бы на месте… решить.

— Значит, труба только что засветилась. Дорога между Кабулом и Баграмом. Точнее определить нельзя. Только что был сделан еще один звонок, на вышку в Международном аэропорту Кабула.

— Чей телефон?

— Записан на некоего Фахпура. Больше данных нет.

— Пустышка.

— Наверняка…

Русский перевел взгляд с полковника на этого ловкого русского, который только что по телефону получил совершенно секретную информацию, хотя все виды секретных переговоров по кабульской телефонной сети были запрещены.

— Значит, так. Сейчас едете вдвоем во дворец. И смотрите всю нулевку. Дима, дай ориентировку на возможные террористические акты на дороге Кабул — Баграм. Пусть подсуетятся.

Дворцом называли здание бывшего Министерства обороны, ныне — Оперативной группы по Афганистану. Нулевкой… лучше не знать, что такое нулевка.

Нулевка в данном контексте — это личные дела, начинающиеся с цифры «ноль». То есть дела особого учета. Есть дела особого учета агентов — теперь, в связи с предательствами, отдельного хранилища, где были бы дела всех агентов, больше нет, а кроме дел с одним и двумя нулями — введены еще три и четыре нуля. Дела с тремя нулями хранятся в личном сейфе начальника той разведслужбы, которая завербовала и ведет агента. Дела с четырьмя нулями не ведутся вообще, все записи после реализации уничтожаются, агентам не присваиваются клички, их знает только несколько человек в службе, под каждого выделяется особая группа, которая сама присваивает агенту псевдоним (обязательно русский), а больше его никто не знает, даже начальник службы, все разведданные докладываются без обозначения источника. Любой предатель может выдать только одного агента или только одну агентурную группу. Такое ведение дел противоречит всем правилам — но такое есть. Децентрализация, никто не может знать достаточно (как Котовский), чтобы нанести серьезный ущерб службе, даже ее начальник. Вторая категория дел «нулевки» — это дела собственных оперативников. Все они так же классифицируются по количеству нулей в номере, по степени подготовки, степени активного участия в операциях, воинскому званию. Эти дела хранятся отдельно от других, для того, чтобы ознакомиться с ними, надо написать специальный запрос, причем, начиная с двух нулей, его должен одобрить сам военнослужащий, при этом неважно, кто пишет запрос и по какому поводу. Раскрывать подлинные имена, фотографии, биографии такого рода военнослужащих — уголовное преступление, которое может быть расценено как халатность или как измена.

Но только если ты занимаешься безопасностью, работаешь для профилактики контрразведывательного проникновения — тогда доступ к информации у тебя несколько больший. Военное министерство еще не сотрясали скандалы, связанные с изменами, в отличие от разведки, — поэтому паранойей они еще не обзавелись и считали, что каждый, кто в погонах, — свой.