Анастасия Парфенова - Город и ветер Страница 56

Он не понимал, на что рассчитывает и чего пытается добиться юная королева. И именно непонимание служило источником вдумчивого бешенства. Магистр Алория привык к собственной информированности, и обратное положение вещей его не устраивало.

Что ж, попытаемся разобраться.

Вопрос первый. Как?

Королева повернулась против самого сильного своего союзника, который (будем смотреть на вещи реально) вытащил ее из очень неприятной ситуации, усадил на трон и который всеми в городе воспринимался как реальная власть, удерживавшая девчонку на вершине. Это не могло не пошатнуть ее позиций. Тем более когда жена упомянутого союзника – единственное, что в данный момент стояло между королевством и армией одержимых пироманией фанатиков. Не лучшее время несовершеннолетней и некоронованной правительнице вносить раздор в ряды своих (верных!) подданных.

Айе. Но вот тут-то и всплывает прелесть проведенного Шаэ маневра. Все, абсолютно все присутствовавшие в зале (не исключая даже госпожу посла Ли Ша Тару) восприняли арест Тэйона не как признак раздора, а, напротив, как знак сплоченного единства и неопровержимой верности мастера ветров своей королеве. Потому что и мастер ветров (по странному стечению обстоятельств неспособный сейчас наколдовать даже легкого сквозняка), и его отважная и решительная супруга, а также их политические сторонники отреагировали на арест очень спокойно. С достоинством, вежливостью, юмором и абсолютным доверием к королеве. Каждым жестом своим показывая, что раз уж интересы королевства потребовали одного из сторонников Шаэтанны засадить в темницу, то он с радостью окажет упомянутой темнице честь своим присутствием. И, если потребуется оказать такую же честь кейлонгскому священному костру, он и это сделает.

Тоже, надо полагать, с радостью.

Тэйон скрипнул зубами, вспоминая, как раскланивался и иронизировал, когда его под конвоем выводили из зала. А что еще ему оставалось? Ни он, ни Таш с их халиссийской выучкой не могли позволить себе покуситься на хрупкую иллюзию, на которой покоилась власть в осажденном городе. Вот и получилось, что в конечном итоге Шаэтанна после своей выходки стала выглядеть куда более сильной, умной и крепко держащейся на троне, чем была на самом деле. Политика – игра восприятия. И эту партию паршивка выиграла вчистую.

Но тут мы подбираемся к вопросу второму. Зачем? Зачем Шаэтанне понадобилось устраивать такой балаган? Ну, помимо очевидных причин, таких, как требование кейлонгцев или необходимость во что бы то ни стало выиграть время

И, кстати, почему девчонка Нарунг так отчаянно настаивала на необходимости сдержать кейлонгцев до момента открытия портала? Со стратегической точки зрения это кажется по меньшей мере притянутым за уши, что бы ни утверждал ди Эверо.

И как во все это вписываются ди Крий и Тонарро? И что же такого в свое время отец Шаэ не поделил с Сергарром?

Поток мысленных вопросов грозил разрастись, и ясных ответов в обозримом пространстве, к сожалению, не просматривалось. Зато просматривалось место грядущего заключения мастера ветров. И даже слишком отчетливо.

Тэйон затормозил так внезапно, что шедший позади него гвардеец наткнулся на замершее кресло, больно ударившись о твердую спинку. Магистр духа резко повернулся, вцепившись в связку висящих на шее амулетов. Мастер структур, напротив, отступил, с неожиданной для своего почтенного возраста ловкостью перехватывая усыпанный темными кристаллами магический посох в боевой хват. Боевые маги, готовые к схватке.

Чародеи уставились друг на друга, точно вздыбившие шерсть коты. Будь у них хвосты, то пушистые кончики бились бы сейчас из стороны в сторону в древнем охотничьем ритуале. Если б они издавали какие-то звуки, то раздался бы горловой вой, агрессивный, протяжный, дикий и не имеющий ничего общего с обычным благовоспитанным мявом. По коже уронивших руки на оружие гвардейцев точно прошла волна звука, слишком низкого для человеческого восприятия, – глубокая вибрация, резонирующая дрожью по внутренностям, отдающаяся в костях.

На минуту все застыли в этом беззвучном противостоянии. Первым не выдержал Тэйон. Он откинулся на спинку своего кресла, неожиданно расслабленный и чуть улыбающийся, утвердил локти на подлокотниках и сплел пальцы в ажурную пирамиду. Выглядел мастер ветров таким терпеливым, будто собирался просидеть в этом коридоре хоть до следующего царствования. И пусть только кто-нибудь попробует его сдвинуть с места.

– Вы, должно быть, ошиблись поворотом, – приязненно заметил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

У мага земли хватило совести выглядеть пристыженным. А вот костлявый магистр духа только еще крепче сжал свои и без того тонкие губы. Ответил, как ни странно, капитан конвоя, на воротнике которого, впрочем, поблескивал знак слушателя Академии (выпуск без диплома), факультет вод, что характерно.

– Мои извинения, магистр, но приказы Совета были предельно четкими.

Тэйон продолжал улыбаться, чувствуя, как нагревается на пальце кольцо-печать. Следовало ли слова «приказы Совета» в данном случае смело заменить на «приказы главы Совета»? Ди Эверо вполне мог ухватиться за случай отыграться на старом враге. Магистр Алория взвесил варианты и почти мгновенно отказался от идеи высказать все, что он думает по поводу права милорда ректора отдавать какие бы то ни было приказы. Те же соображения, которые не позволяли открыто бунтовать против Шаэ, были в силе и здесь: город должен сохранять единство. Хотя бы декоративное. Никаких поползновений против верховной власти в ближайшие девять дней. Пока не случится то, чего так отчаянно ждала королева. Чем бы это ни было.

Что ж. Когда не можешь призвать к ответу власть предержащих, дави на исполнителей.

– И что же это за приказы? – спросил Тэйон все с той же безупречной вежливостью, от которой волосы на затылке Таш встали бы дыбом. И с нотками сдерживаемого урагана в голосе: – Какие приказы позволяют поставить под сомнение мое слово?

Ему даже не пришлось играть, изображая заливающее глаза расплавленным янтарем остервенение. Нанесено было действительно серьезное оскорбление.

В городе, где тех, кто не обладал хоть какими-то магическими способностями, считали в лучшем случае неполноценным меньшинством, проблема содержания арестованных стояла достаточно остро. Традиционно используемые в подобных целях крепкие стены и прочные оковы слишком часто оказывались печально неадекватными. Проблема несколько облегчалась тем, что основными мерами пресечения в Лаэссэ были смертная казнь, штрафы и изгнание, так что надолго арестованные в темницах не задерживались. Однако пусть и короткое время, но их все-таки требовалось удерживать от побега.

Обычно для этого использовались камеры, в стены которых встраивалась соответствующая магическая защита. Ну а для тех немногих, кто был достаточно силен и мотивирован, чтобы защиту взломать, существовал другой способ.

И пытки кейлонгской инквизиции по сравнению с ним казались не самым худшим времяпровождением.

Шеренизовые каменные мешки, также известные, как Слезы Наутики, Отчаяние Магов или просто душилки, были печально знамениты. Слава о них, приглушенная, но от этого еще более зловещая, гремела достаточно, чтобы душилки использовались скорее как орудие устрашения, нежели по прямому назначению. И существование подобного орудия было не последней из причин, по которым даже ди Эверо не решался серьезно раздражать всегда таких спокойных и устойчивых магов земли.

Тюремные камеры из цельного камня были не так уж ужасны: сравнительно просторные, сухие, с приличным освещением и вентиляцией. У них был лишь один недостаток: пористый материал, из которого в этих покоях были сделаны не только пол и стены, но даже мебель, поглощали магию. Нет, не так. Он впитывал магию. Он вытягивал ее из любого объекта, оказавшегося в поле действия, присасывался, точно пиявка, к любому источнику экстрасенсорной энергии и тянул, тянул, тянул силу вместе с воспоминаниями, эмоциями, волей – любой психической субстанцией, которая окажется достаточно тесно связана с магической силой. Человек, не обладающий даже зачатками дара, и не заметил бы, что с окружающими его стенами что-то не в порядке. Тот же, кто имел магический талант, но не знал, как им пользоваться, провел бы наполненную кошмарами и бредом ночь и наутро проснулся бы, навсегда лишенный своих латентных способностей, но, за исключением этого, не пострадавший. Тренированный маг, для которого искусство стало частью жизни и личности, мучился бы много дольше, пока в конце концов от него осталась бы только лишенная разума оболочка.

Именно поэтому душилки никогда не использовались для содержания заключенных, чья магическая степень была ниже адепта. Маг, обладающий одновременно и достаточной мощью, и достаточным искусством в ее применении, мог сплести и поддерживать сложную конструкцию, которая бы «защищала» его сознание. Разумеется, ни о каком побеге тут уже речь не шла. Все усилия уходили на то, чтобы отстоять собственные магические способности или хотя бы разум, а любое заклинание, вышедшее за пределы защитного кокона, все равно мгновенно пожиралось.