Туллио Аволедо - Корни небес Страница 60

— Ну хорошо, послушаем. Все равно нам больше нечего делать.

— Я видел, как огромные Левиафаны из железа поднимаются из моря, чтобы отрыгивать огонь на города людей. Я видел стрелы в небе, такие огромные стрелы, что человек не мог бы обнять их древко, и эти стрелы несли огонь в более далекие города. И меж криком и плачем поднималась в небо черная туча, которая разливалась в голубом небе, как жертвенный дым, и закрывала горизонт навсегда. Я видел, и как сыны Господа, но не сыны человеческие объявляют, что они владеют Землей, и никто не был в состоянии им противостоять. И вот, Бог установил…

Бун закрывает рот.

— И что? — переспрашивает Диоп.

— И ничего. Текст на этом заканчивается.

— Как, ничего больше? Даже указания вроде «продолжение — в следующей камере»?

Дюран поднимает руку:

— Хватит уже, Марсель, прекрати.

Бун качает головой:

— Нет. Марсель прав. Это я должен прекратить. Сейчас пора решить, что нам делать, а не возиться с бредом старика тех времен. Простите меня.

Он поднимается, похрустывая коленями. «Старик» для тех времен ничего не значит. Я знал мужчин и женщин, которые в тридцать были уж изношенными, истощенными. Без зубов, с седыми или совсем выпавшими волосами. Наш мир — это мир, который не прощает. И, наоборот, я знал одного восьмидесятилетнего, который был старше, чем катакомбы святого Каллиста, а казался на двадцать лет моложе своего возраста. Тощий и жесткий, как проволока, авторитетный, суровый.

Алессандро Мори.

Великий убийца.

Он послал за священником на смертельном ложе. Его прислужники вышли за пределы территории Совета и схватили первого священника, которого смогли найти.

Меня.

Меня вели под конвоем, как заключенного. Ничего не сказав о том, почему меня схватили и куда ведут.

Пока мы пересекали рынок, люди расступались, отводя взгляд в сторону. До того как пришли отряды Церкви, народ находился под тяжелым гнетом. Никто не задавал вопросов. Никто не поднял головы.

Меня довели до металлической двери, чуть менее тяжелой, чем та, что стояла на выходе из катакомб. За этой, которая открывается в ответ на пароль, есть еще две других, каждую из которых охраняет группа вооруженных людей.

В кварталах так называемого «Совета» воздух лучше, потому что вентиляция и кондиционеры содержались в исправном состоянии и постоянно проверялись. Не так, как в других районах, где люди, особенно больные, часто умирали из-за грязного, сырого воздуха. А здесь, за тремя дверями, дышалось легко. И было достаточно тепло.

Мы следовали по длинным пустынным коридорам — невероятный шик для других кварталов катакомб святого Каллиста. Коридоры были пустынны, но не заброшены. Стены от пола до потолка покрыты древними полотнами. Некоторые из них так выцвели, что было невозможно разглядеть рисунок. Портреты, сцены из мифов, распятия, восшествия на крест… Некоторые из них были поцарапаны, у других оказались рваные углы. Те, кто вешал их сюда, не слишком позаботился о них, когда срывал со стен в церквях.

Это хвастовство, богатство и «культура» напоказ служили для того, чтобы подготовить посетителя к роскоши резиденции семьи Мори: ряду комнат, которые были объединены и расширены так, что превратились в небольшое государство.

На стене в глубине главной залы мне открылось совершенно неожиданное, невероятное зрелище. К стене был привинчен телевизор с диагональю 40 дюймов. Но, что было еще более абсурдно, этот телевизор работал: на экране двигались цветные картинки. Конечно, это не было настоящим телевидением. Это была запись: три космических корабля, желто-серебряных истребителя, со свистом мчались к зеленой планете. Это зрелище заставило меня открыть рот от изумления. Затем один из стражников грубо дернул меня за руку, втолкнув внутрь маленькой и темной комнатки.

Дверь закрылась за моей спиной.

Одна свечка — освещение, которое когда-то итальянцы использовали для могил в День Мертвых, — смутно освещала предметы в комнате. Пол был земляной, без какого-либо покрытия или циновки.

На ощупь я нашел стул.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что здесь не один.

Прерывистое дыхание, легкое, как шелест бумаги, происходило из глубины комнаты.

Когда мои глаза привыкли к слабому свету, я увидел старика, лежащего на кровати. Его кожа обтягивала скулы, глаза были потухшими, пустыми. Через некоторое время я сумел разглядеть лицо умирающего — это был человек, который заново основал катакомбы святого Каллиста.

Я видел его всего пару раз, на каких-то массовых мероприятиях, в тех немногих случаях, когда он покидал свое убежище. Меня поражал его моложавый вид и агрессивный взгляд. Он совершенно точно был человеком, с которым не стоило ссориться. Магнетический взгляд и невероятный ум делали его похожим на государя, достойного пера Макиавелли. Только он смог бы превратить в свой личный триумф такой трудный момент, как приход ватиканских войск. Столь же умело он разыграл шахматную партию с кардиналом Альбани и выиграл ее.

И теперь вот он, передо мной, самый могущественный человек в нашем обществе, если не вообще не земле. Он лежит почти неподвижно, с пустым взглядом, и запах смерти, который исходит от его тела, пропитывают все вещи в этой крошечной комнате, от одеяла до моей одежды.

Старик что-то проворчал. Я приблизил ухо к его сухим, пожелтевшим губам.

— Ты пришел… совершить таинство… елеосвящения? Только я его не хочу…

— Я сделал это не по своей воле. Меня привели силой. Скажите сами, зачем.

Изо рта Мори вылетает катартальное урчание. Попытка рассмеяться.

— Ты прав, да, я позвал. Может быть, из-за минутной слабости, я подумал, что мне может понадобиться священник. Чтобы поговорить, знаешь? А не чтобы исповедоваться. Я ни в чем не раскаиваюсь. Я сделал именно то, что следовало сделать. То, что было необходимо для моего народа. И спас всех.

— Никто не говорил обратного.

— Я помню тебя. Помню тебя таким, каким ты только прибыл сюда. «Нам не нужен священник, — говорили мне. — Тем более, американский священник. Кинем его в Перегной, вместе с остальными».

— Вот как вы это называете?

— Так мы это раньше называли. Сейчас уже никто не заговаривает об этих вещах. Мы стыдимся этого. Но если бы этого не было… Если бы не было сделано то, что сделал… То катакомбы как были могилой для мертвецов, так и остались бы ею…

Тощая рука поднялась с промокшей простыни и вцепилась в мое плечо.

— То, что я сделал…

Но Мори не закончил свою мысль. Его охватил такой приступ кашля, что он затрясся, как дерево в бурю. Когда старику наконец удалось перевести дух и успокоиться, в его глазах появился огонек. Крючковатые пальцы стиснули мое запястье.

— Мои дети ни хрена не стоят. Оттавиано — слабак, вечно прячется под юбкой матери или еще какой-нибудь бабы. Марио… Марио — никчемный алкоголик. Единственный из моих сыновей, хоть сколько-то унаследовавший мои яйца,[78] это Патрицио. Бьюсь об заклад, он и победит. Остальные закончат свои дни в Перегное.

И это — единственное напутствие, которое он счел нужным дать своим детям? Да что же это за человек?

Его взгляд тем временем стал хитрым, ироничным.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты спрашиваешь себя, что я за отец, да? Я любящий отец. Я качал детей на коленях. Я обучил их всему тому, что умею. Я люблю всех троих. Но я глава этого общества и должен думать о его благе. Его благо — это Патрицио. Именно он должен победить. Он психопат, садист, но он умеет управлять. Он будет вам хорошим правителем.

Видя, что я молчу, он начал злиться.

— Так что, священник? Что с тобой? Тебе не нравится, что мы не делаем того, для чего ты пришел? Что мы не делаем все как надо? Покаяние, исповедь, святой елей…

— Я не знаю, зачем, в таком случае, вы меня позвали.

— Я же сказал тебе: момент слабости. Так или иначе, сейчас ты здесь, оглянись вокруг — тут есть чему поучиться.

Его голос становился все более отрывистым.

На полу стояла бутылка. Я поднял ее, но старик раздраженно замахал рукой:

— Поставь обратно. Она мне не нужна. Лучше выслушай меня, у меня мало времени. Ты умный парень. Оглядись вокруг. Тебя не удивляет то, что самый влиятельный человек нашего времени лежит здесь, в этой конуре?

— Да, удивляет.

— У тебя есть ответ?

— Нет.

— Тогда я тебе скажу. Это будет моим склепом. Когда я умру, они запечатают вход и положат сверху могильную плиту. Я первый глава сообщества, который умирает в подземелье. Вот мне и пришла в голову эта чудесная мысль. Как Папы в Ватикане, что скажешь? На самом деле же неизвестно, в этом месте столько святости, что немножко, может быть, и на меня попадет? Что скажешь, священник? Неплохая шутка, а? Кардинал Альбани, номер один в Церкви, прибывает в Рай, а там кто его ждет? Этот сукин сын Алессандро Мори! Прекрасно, да?