Сергей Попов - Я иду Страница 65

Сейчас, когда едва ли не на ощупь следовал за Айсом, отлепляя от лица отвратительную холодную поросль с потолка и невольно наступая на крыс, ютящихся под ногами, мне хотелось как можно скорее вырваться из этих сырых заплесневелых катакомб, вдохнуть свежего воздуха, наконец, нормально отдышаться. Пока пробирались по низким темным тоннелям, без намека на какой-либо свет, я не раз вспомнил о своем замечательном противогазе, еще недавно надежно защищающим от любой гадости, и о ПНВ Айса – нашим с ним «кошачьих глаз». Надеялся теперь исключительно на органы чувств и стоически терпел тутошние миазмы, сводящие с ума. Однако, несмотря на тяготы и лишения, напарник ни разу не завел обоих в тупик и не затащил в логово к какой-нибудь подземной твари, отсиживающейся здесь, во мраке, в ожидании таких, как мы – глупой двуногой добычи. Айс вообще двигался так, что мне уже не на шутку казалось: он и вправду способен видеть в темноте отнюдь не с помощью электроники. Он не терялся на коварных поворотах, прекрасно ориентировался и даже ни разу не замедлился, словно частенько бывал здесь и знал назубок тут каждый выгиб не хуже опытного диггера.

– И где ты только такой выискался… – уже изрядно запыхавшись, заявил я через несколько минут полнейшего молчания, стирая на бегу грязь с лица.

– В смысле?.. – не понял тот, приостановился. В темноте глаза светились жутко, как у совы.

– То ходишь, что шагов не слышно, то по темноте лазишь, словно кот ночью… – без какого-либо укора подметил я и – в карман за сигаретами – необходим срочный перекур, – да пачка, как назло, пуста. – Удивительный ты человек, Айс, – быстренько снял вещмешок, расковырял блок сигарет, достал свежую пачку, закурил – удушающий чад отступил, уступил место дыму, – ей-богу, удивительный…

– Да? Ну и что же во мне такого удивительного?

Затянулся, уголек сигареты на мгновение осветил лицо Айса – тот излишне серьезен, губы поджаты, колючие от щетины щеки поблескивали, волосы распались, прилипли ко лбу, к вискам. Смотрел на меня с каким-то недоверием и даже опаской, часто щурился, моргал, сопел.

Заметив недобрый настрой напарника, я решил немного разрядить обстановку:

– Нечасто просто встретишь людей с таким багажом навыков, – пояснил я, стараясь придать голосу больше дружелюбия и тепла, и сам же усмехнулся: – Хотя людей сейчас и так редко можно встретить…

– Тебя бы я тоже к простачкам не записал, – прохладно улыбнулся Айс, – есть чему поучиться. Только между нами все-таки есть существенная разница: ты навыки приобрел на личном опыте, а меня учили, дрессировали, как цепного пса.

Айс крепче стиснул лук, взял горизонтально, провел большим пальцем по тетиве.

– И тем не менее мы теперь с тобой одна команда… – продолжил он. – Вот и будем дополнять друг друга по ходу дела, – развернулся, помолчал, – а теперь за мной – нам желательно выйти из Остхоула до ночи. И не дыми в лицо – тошнить начинает. И так дышать нечем…

Я недовольно поморщился – почему-то до этого момента подобных замечаний не возникало, – сделал последнюю затяжку, затушил окурок прямо о стену, демонстративно выпустил дым через нос, бросил на него укоризненный взгляд.

– Что, все-таки не выдержал? – и, посмеиваясь, отошел к трубам. – Эх ты!

Тот, как мне показалось, даже обиделся, скривился.

– Ну не здесь же, в самом деле, Сид… – и развернулся, зачавкал по грязи в немую темень. Я постоял, вздохнул. Шаги прекратились. – Ну чего ты там? Пошли, немного уже осталось.

Не произнеся ни слова, я потащился следом.

Со всех сторон слышались негромкие стуки капель, просачивающихся с поверхности, от стены к стене прыгало монотонное эхо, где-то рыскали и скреблись крысы. Во всем остальном на редкость спокойно – никто не ворчал, не скулил, не хрипел.

– Откуда знаешь, что немного? – поинтересовался я через некоторое время.

– Воздух посвежее становится, холодом веет, – охотно, знающе объяснил Айс, – дальше идти придется на полусогнутых – проход сужается. Поспешим.

Напарник не соврал: выход из канализации действительно скоро нашелся, но дорогу к свободе преграждали гнилые прутья. Пробившись без особых усилий, мы, вдыхая свежий воздух с привкусом тины, вскоре очутились неподалеку от длинного высокого моста, омываемого речкой. Та тихонько плескалась у толстых бетонных опор, журчала.

– Теперь через мост и прощай Одинокий Город, – устало протрубил Айс и задумчиво, будто оценивая громадину, покачал головой, прилизал растрепанные грязные волосы, – а там уже Горизонт-26 – наша с тобой конечная остановка, получается.

– Даже и не верится… – смуро протянул я, чиркнул спичкой, на несколько секунд освещая траву и тонюсенькие видом безобидные лианы, затесавшиеся в ней.

– Затуши лучше, – тихо попросил Айс, кивнув на спичку, – а то мало ли кто тут водится – не надо им знать о нас.

И, крадучись, вжавшись в самого себя, как вор, – к подножью моста.

– Как залезем-то хоть на него? Не видно же ни зги… – бросил ему вслед, задувая обгоревшую до половины спичку.

– По лестнице, как еще? Или высоты боишься?

Я промолчал.

Вторая весна, до какой мне удалось дотянуть, пережив беспощадную зиму, пришла рано. Морозы прекратились уже на второй неделе марта, солнце начало припекать, накаляться, набирать силу. На кустах и здоровых деревьев, только-только оправившихся от жестоких морозов, набухали почки, назревали молодые побеги. Подтаявшие исполинские сосульки падали с крыш, фонарных столбов, сохранившихся проводов, рекламных щитов, целых подоконников и балконов, вдребезги расшибались о еще не освободившийся ото льда асфальт, бронетехнику, мяли машины. По разбитым стенам, будто боясь опоздать, наперегонки бежали тонкие ручейки, серебрилась капель. Улицы, переулки и закоулки быстро подтоплялись, становились смертельно опасными для прогулок. В неглубоких канавах, яминах и рытвинах плавился последний снег, в окрестностях – сходили сугробы, оголяя прошлогоднюю траву, мусор и замерзшую землю, на сонных развалинах таяли ледяные шапки. Выжившая под яростными вьюгами и заморозками, инопланетная поросль и опухоли на стволах понемногу отогревались, начинали шевелиться, по-новому тянуть соки, жадно накапливая утраченные силы за время зимы. Отходили от мерзлоты и долгих ночей и морфы. Они, страшно исхудавшие, неповоротливые, сонные, приходили в себя очень медленно, почти не сбивались в стаи и не издавали характерных хрипов. Большинство пачками гибли прямо под внезапными ударами сосулек и откалывающихся льдин, умудрялись утонуть в затопленных дырах или задирались бродячими собаками, переждавшими холода в заброшенных подвалах. Они без особого труда догоняли загонщиков, еле переставляющих лапы, перерывали глотки, жадно, с остервенением лакомились экзотическим мясом. Не отставали и вороны. Те торопливо клевали недоеденные останки и относили какую-то часть в гнезда, спеша накормить изголодавшихся выводков…

Со скрипучего, крошащегося и местами полностью развалившегося моста открывался потрясающий вид на реку. На ней утробно трескался и ломался крепкий толстый лед, начинался ледоход, возобновлялось вечное и неторопливое течение. Грязно-серо-белые льдины, словно фрегаты, разбивались о затонувшие ржавые баржи, теплоходы, речные трамваи, раскалывались и ломались о высокие каменистые берега, обросшие тростниками, вздымались, наваливались друг на друга. В прососах, где лед сошел лед, всплыли обломки судов, шины, разбухшие доски, бутылки, хлам. В воде, прямо под мостом, отчетливо виднелись отколовшиеся железобетонные блоки, массивные опоры обматывались кровавыми вьюнами, закрывающими уродливые дыры и трещины. Кругом тишь, неслышно гудел ветер, мотая отбойники и катая осколки льда, воздух кристальный, свежий. Солнце рьяно гладило лучами таявшую землю, раскрашивало ярко-белым цветом горизонт, безобразные руины, заставляло сиять и искриться брызги от крохотных волн, дробящиеся о льдины.

Посмотрев с какой-то тоской на оживающую реку и хмуро улыбнувшись яркому солнцу, слепящему отвыкшие от света глаза, я провел израненной рукой, кое-как перебинтованной грязной тряпкой, по холодному, еще не прогревшемуся отбойнику и неторопливо побрел вдоль пешеходного прохода. Но недалеко – через полсотни шагов мост резко заканчивался, прерывался, обнажая голые трубы и толстые ржавые арматуры. Путь, что я проделал за всю страшную ночь, едва не стоявшую жизни, оборвался предательски и неожиданно. Дойти до родного Грултауна напрямую теперь оказалось невозможной задачей, все ожидания безнадежно разбились, как стекло.

– Все зря… – с отчаяньем, слегка охрипшим голосом проговорил я, очень осторожно подошел к краю обрыва, взглянул вниз – шумела вода, плыли льды, на некоторых неподвижно лежали окоченевшие серо-черные трупы морфов. Когда мерзлые громадины бились друг об друга, те бултыхались в реку, но не тонули – крутились на волнах, не торопясь идти ко дну. – Как теперь попасть на ту сторону? Как дойти?.. Крюк давать? На это уйдет весь день… там ночь… опять… – слово «опять» сказал чуть слышно, с содроганием, отчетливо понимая: не хватит ни времени отыскать подходящее убежище, ни сил, чтобы пережить следующую ночь – рука еще хорошо помнила пасть дымящейся черной твари, выскочившей из пустого дома. – Что же делать?.. Бетти…