Сергей Попов - Я иду Страница 66

Хорошенько осмыслив все и трезво взвесив ситуацию, я присел на поваленный фонарный столб с вылезшей из-под него муравой, откинулся на ржавое ограждение с облупившейся краской, рядышком положил арбалет, закурил, стал рассуждать вслух:

– По льду реку не перейти: утону на хрен и даже не всплыву – ноги окоченеют, вода-то холодная еще, – затянулся разок-другой. – Искать обходной маршрут… можно, но где? Сколько вот так чесать вдоль берега? И в какую сторону идти? По правой стороне? По левой?.. А если там нет прохода?.. А если…

«А если» насчиталось много, а ответов – совсем ни одного: одни бесконечные сомнения, вновь и вновь лезущие в голову нескончаемым горячим потоком.

– А может… – меланхолично глянул сначала на противоположную сторону моста, потом уронил остывший взгляд нареку, вздохнул, затянулся, – может, кинуться, к чертям собачьим, вниз?.. Разбиться на хер в лепешку об лед, пополнить армию дохлых морфов?.. – эта мысль о самоубийстве почему-то не испугала, не обожгла изнутри, а принялась спокойно, естественно, только вот что-то пробило на минутную истерику. – Вон она как резво бежит, на солнышке сверкает, всеми цветами радуги переливается…

И силой одернул себя от полнейшего безумия, помотал головой, грязными горстями сгреб рыхлый снег, умылся – отпустило.

– Что же говорю такое, Сид?.. – с укором заговорил с собой. – Как язык вообще поворачивается?., – и – опять глазами в воду. Река двигала льдины, омывала берега и плевать хотела на сложные душевные столкновения одинокого человека, вдруг решившего вот так просто свести счеты с жизнью. – А дочка твоя?!.. Бетти?.. О ней ты, конечно, не подумал, скотина?.. Не подумал ведь, а?.. Не подумал… Тварь… Эгоист… Слабак…

Помолчав, – повернул голову, скользнул безразличным взглядом по серо-голубому небу, чьи облака – грязноватые, жиденькие, неказистые – совсем еще не дышали весной, и тут в отмытом снегами автомобильном крыле наткнулся на отражение. Нечто похожее на человека смотрело на меня внимательно, недвижно и молчало. Я усмехнулся, пригляделся к себе – лицо густо заросло чернявой бородищей, как у козла, что и рта-то не различить, длинные варварски растрепанные волосы раскиданы по плечам, пряча масляные пятна на зимней куртке. Глаза слеповато сощурены, горят тоскливо. Сам похож на закоренелого подзаборника: одежда изношенная, кое-где рваная, наспех заштопанная леской, ботинки – стоптанные, в засохшей глине, краске. Чудище, словом. Метче и не сказать…

– Господи боже, на кого ж похож:?.. – изумился от самого себя, потрогал бороду, – постарел весь, истаскался, как холщовый мешок…

И вынул из кармана фотографию дочери.

– Не могу так к тебе идти – нехорошо это, неприлично… – поднял глаза на повторение – то по-прежнему глядело пристально, все так же молчало. – Не дело это… – и убрал фотографию в передний карман штанов, расчехлил свежезаточенный нож, – надо себя в порядок приводить…

Потерев лезвие снегом, – схватил бороду и безжалостно отрезал, через боль побрился. Далее обстригся кое-как, стряхнул несвежие волосы, уложился на прямой пробор. Помолодел прямо на глазах – только все-таки порезал шею да щетину выбрил не везде.

Разглядев себя, я устало выдохнул, махнул:

– Нормально вроде… – и опять достал фотографию, стеснительно посмотрел на Бетти. Та как всегда улыбалась мне, глаза радостно, счастливо светились. – Как тебе? Такой папка пойдет?..

Бетти промолчала.

Я улыбнулся в ответ, кивнул.

– Ну хорошо, хорошо… – опустил голову и закрыл глаза, – рад, что ты одобрила.

Пару минут посидел в тишине, слушая перестуки капель.

– Нам пора в путь, – сказал я и поднялся, вновь подходя к краю. Там, вдалеке, на той, второй половине моста, одновременно и маня, и пугая, виднелись безобразные руины молчаливого Грултауна, купающегося в солнечных лучах. – Пора…

Громкая какофония внезапно начавшегося боя вынудила нас немедленно остановиться и бросить ошеломленные взгляды в сторону Сумеречной Зоны, откуда, помимо уже знакомых хлопков лопастей, доносились беспрерывные выстрелы и рассвирепевшие хрипы. Тьма там кипела как-то по-особенному, змеилась, клубилась, словно едва ли не физически реагировала на весь этот бедлам, пыталась по-своему затушить, прекратить.

– Началось… – тревожным голосом огласил Айс и, глянув на меня такими же беспокойными глазами, продолжил: – Гельдман все-таки осмелился вынести вердикт Сумеречной Зоне, решил покончить с ней…

– Двумя вертолетами?.. – не поверил я. – Ты серьезно?

Тот промолчал, отвернулся, стал смотреть вдаль. Потом помотал головой:

– У-у-у… не-ет, этот старик далеко не идиот, чтобы отправлять в чистилище людей без должного снаряжения – у него наверняка есть какой-то план, возможно, даже оружие…

– Что-то последняя твоя фраза мне не очень понравилась… – с тревогой признался я, – а вдруг они там сейчас атомную бомбу взорвут?..

В этот момент из Сумеречной Зоны донесся дуплет из двух оглушительных взрывов, и тьма дрогнула, обжигаясь ослепительной вспышкой огненного зарева. После них на секунду, как при замедленной съемке, затормозились хрипы, лишние звуки, и мы машинально пригнулись, прикрываясь от осколков за покореженным отбойником, хотя тем до нас все равно не достать. А когда грохот стих, напарник дернул меня за руку и, чуть выждав, короткими неуверенными перебежками, прихрамывая, затрусил вдоль моста.

– За мной! – запоздало окликнул он. – Пошевеливайся, Сид, пошевеливайся!

«Пошевеливаюсь, – ответил я мысленно, – несусь, блин, на всех парах!..»

Между тем в жуткой беспросветной тьме возобновилась стрельба, заслышались отрывистые гулкие удары, с новой силой загорланили, завизжали морфы. Их вопли жестоко пресекали пулеметные очереди, душили в самом начале, едва те раздавались, тотчас глушили. Эхо стрельбы долетало до нас частями, разбивалось по пути о деревья, отпрыгивало от водной глади, затухая, рассеивалось в сумеречном влажном воздухе.

– Бой там нешуточный, – догнав Айса, подметил я, – туда, наверно, сейчас сбегутся вся нечисть, какая есть поблизости.

– Нам это даже на руку – по пути никого не встретим.

– Хотелось бы…

В эту же секунду меня оборвал очередной взрыв, затем прозвучал оглушительный топот, ухнуло подряд три хлопка, громыхнул страшный гул, что-то шумно лопнуло, засвистело, затрещало, затем послышался чудовищный рев, проклятые хрипы, вой, следом – неимоверный грохот, и из бархатистой темноты обильно повалил густой чад, молниеносно расползающийся по окрестностям. После его появления как-то слишком быстро воцарилось нежданное безмолвие, разом заткнулись пасти морфов. Уже через мгновение он не уступал по густоте туману, хорошо различался невооруженным взглядом даже во тьме. Поначалу дым двигался неравномерно, неторопливо, и нам ненадолго показалось, что тот вообще завис и не движется, но стоило ветру подуть, – того, словно магнитом, потянуло в нашу сторону.

– Уносим ноги, Сид!.. Быстрее!!.. – испугано закричал Айс, огибая лежащую на крыше разбитую машину, похожую на живой куст, – вся заросла и мхом, и кустарниками, и даже травой. – Сейчас накроет!..

Его слова жгли меня, внушали ненужную панику, вынуждая отчаянно рваться вдогонку.

Но как бы ни спешили перебежать мост первыми, дым сумел нас опередить, пустить мрачные языки по мокрой дороге, размытой дождем. Понимая, что нам негде скрыться, я плюхнулся в лужу ниц, натянул капюшон и громко, пока еще оставалась пара секунд, прокричал Айсу:

– На землю! Задержи дыхание и глаза закрывай!

– Да не поможет – респиратор нужен!

– А что теперь делать-то, если его нет? Подыхать, что ли?

– Да мне воздуха не хватит!

– А ты как в бассейне перед нырком: глубокий вдох и зажмурился!

Айс вроде послушался, шумно вдохнул, но удостоверится, все ли он сделал правильно, у меня не вышло: мга обступила, мерзко зашипела, словно вскрытая банка газировки, и я едва успел набрать воздуха, захлопнуть глаза.

В следующую секунду что-то еле ощутимо проползло по ногам, по спине, капюшону, над ушами все затрещало, запищало, и я мысленно взмолился, до боли сжимая окровавленный крест. Отрывки молитв мешались, спутывались, слеплялись в какую-то ересь. Кровь в висках бешено стучала, грозя прорвать все вены и сосуды, сердце обливалось жаром.

Еще, наверно, несколько секунд надо мной бушевала и лопалась, как попкорн, опасная муть, заглушая любые посторонние шумы, но потом поднялся встречный ветер.

«Ну все, что ли?.. – всплыл в голове волнующий вопрос. – Или еще нет?»