Александр Кудрявцев - Железные Волки. Небо славян

Александр Валентинович Кудрявцев

Железные волки. Небо славян

© Александр Кудрявцев, 2016

© ООО «Издательство ACT», 2016

Моей большой семье и людям из клуба «Ладога» посвящается

Часть первая

Стая

Глава 1

Псы войны

Небо и земля справляли буйную свадьбу: водяные плети звонко хлестали о берег, воздух гремел и сверкал от грозы. Дорога от пристани на старое городище превратилась в коричневую ленту из вязкой глины, что не мешало Скегги ступать по ней, как подобает морскому конунгу свободного севера.

Кожаный плащ, подбитый черной собачьей шкурой, обвис на плечах воина тяжелой тряпкой. С рыжей бороды лились ручьи, но голубые глаза смеялись из прорезей стальных очков шлема.

– Здравствуй, Ратмир! – Скегги протянул руку высокому человеку, вышедшему ему навстречу из крепости.

Рост человека позволял смотреть свысока даже на рослого норманна. Седые пряди блестели у него на голове и бороде, на стальных полосках брони славянина плавились отражения молний.

Как и норвежец, он пришел без охраны.

– Здравствуй, Скегги! Я не видел тебя два года. С чем явился?

Конунг показал в улыбке щербатый рот.

– В этих реках оказалось гораздо больше рыбы, чем я думал! Со мной сотня рыбаков, которые ждут хорошего улова!

– Не та погода для ловли, – Ратмир взглянул на рокочущую черно-синь, – если тебе нужен ночлег…

– Ты не понял, Ратмир. Мы остановились на Дальнем острове, – перебил его Скегги, – эти брызги сверху никого не пугают. Заботит другое – мои рыбаки ценят хорошую одежду и любят золото, но у некоторых из них нет ни того ни другого.

– Мне жаль, что у них мало удачи, – сказал Ратмир, – а если ты думаешь, что нашел здесь рыбное место, то ошибаешься.

– А может, неправ ты? – снова улыбнулся Скегги. – Пока не построили Альдейгьюборг, к твоему городищу заходил не один корабль. В крепости должно было собраться немало добра, а?

– Не думаешь ли ты прийти и взять его? – спросил Ратмир.

– Именно так.

– Так приди и возьми, – сказал Ратмир.

Он развернулся спиной к викингу и неторопливо двинулся к крепости.

– Речи твои неразумны, – сказал Скегги вслед. – Крепость стара. У тебя осталось несколько воинов, горстка крестьян и деревня славянских женщин, которых ты выкупал из плена у арабов.

– Наши женщины умеют жарить не только свинину, – Ратмир остановился и обернулся к викингу: – Подогретого масла хватит на всех.

– Если я возьму крепость, они позавидуют мертвым, – сказал Скегги.

Ратмир бросил взгляд на блестящие складки, покрывавшие плечи викинга. Он знал, почему норманна звали Кожаным Плащом и отчего опытные воины старались не попадаться к нему в плен живыми. Материал для своей одежды Скегги любил сдирать с пленников, когда они еще дышали.

– Если, – сказал Ратмир.

Скегги ухмыльнулся.

– Не хочешь узнать, что я тебе предлагаю?

Ратмир взглянул на стены из почерневшего от времени дерева. Поселение строили на совесть, крепость стояла ладно. С юга поселение защищал останец, высокий мыс, круто обрывавшийся в реку. На севере крепость огораживали земляной вал и стены, с которых целились в небо концы отесанных кольев.

Ясень – так называли в лучшие времена его крепость. Его предки насыпали вал на холме недалеко от берега, покрыли для прочности обожженной глиной, возвели крепкий тын из заостренных бревен, поставили сторожевую башню.

Отдали богам коня, заложили в фундамент его череп, зная, что любая постройка создается так же, как когда-то творился мир, из тела, принесенного в жертву. Внутри построили дружинный дом, чтобы росший на той земле ясень оказался в красном углу, окружив его прочными стенами.

Его люди чтили древо, соединяющее девять реальностей. Дерево-позвоночник Вселенной, хребет, на котором держится мир, – не это ли лучшее обозначение мужчины? Недаром скандинавские скальды[1] называли воина «ясень битвы». Крепость Ясень у реки выдержала не одну осаду, и не один много возомнивший о себе храбрец сломал об нее зубы.

Но старое городище ветшало, и с каждым годом число его защитников таяло вместе с потоком торговых кораблей, заходивших в здешнюю гавань. Лучшие времена порта остались позади, после того как на западе набирала силу крепость Альдейгьюборг, которую славяне называли Ладога.

– Я люблю сильных противников, Ратмир, – Скегги словно подслушал его мысли, – один достойный враг лучше десяти хороших друзей, потому что он никогда не простит слабости. Я уважаю тебя. Но ты уже стар. Не много славы в том, чтобы выковырять дряхлую улитку из дырявой раковины. Ты можешь откупиться.

Ратмир знал, что прав. Гордость может обойтись в несколько десятков мучительных смертей – воины Скегги, называвшие себя Псы Войны, безжалостны к побежденным. Они возьмут старую крепость раньше, чем кончится этот проклятый дождь.

– Я хочу услышать твои условия, – сказал Ратмир, – а утром скажу решение.

Скегги кивнул и молча пошел к ждавшей его у пустой пристани лодке с белым щитом на носу[2].

Ратмир в молодости сам ходил в дружине норвежцев.

В доброту норманнов он не верил.

Дым от очага в центре просторного зала уходил вверх, под самую крышу, к концам резных балок. Совет держали в доме Ратмира.

Жилье князя мало чем отличалось от изб свободных, живших в деревушках у Ясеня[3]: простой сруб, дощатая крыша под дерном. Само жилище из трех частей: изба с очагом и печью с дымоходом в потолке, холодные сени и неотапливаемая клеть, пристройка к сеням, где обычно хранили вещи и спали молодые.

Скандинавские купцы, которые давно облюбовали Ясень, надоумили сначала плотника Сухого, а потом и других строить второй этаж: с лестницей. С тех пор хлев и кладовые переехали на первый ярус, а изба и сени – на второй.

Свой дом Ратмир выстроил раз в пять длиннее, чем обычные избы. В подполье и ледниках хранилась провизия на случай долгой осады крепости, а почти весь второй этаж: состоял из огромных сеней – гридницы[4]. В этом просторном зале, потолок в котором поддерживался резными столбами с изображениями охоты волчьей стаи, князь пировал с дружиной и принимал важных гостей.

В пространстве избы когда-то, по традиции, правила жена Ратмира Иволга. Ее был бабий кут между глиняной печью и противоположной стеной, у которой хранились ручные жернова, посуда и прочая утварь. Жена ведала красным углом, где была устроена трапезная и хранились родовые святыни.

Мужчине, пусть и знатному, в избе обычно отводилось места немного: днем на лавке нищих у входа в притвор, а ночью на полатях. Его полный опасностей мир начинался за стенами царства женщины. Родичи Иволги, из карел, говорили: «Жена с кошкой в доме, муж с собакой во дворе».

После смерти супруги Ратмир так и не обзавелся ни новой женой, ни наложницами. Он запер дверь в избу на засов и отпирал лишь на годовщину ухода Иволги в другой мир, принося в красный угол ожерелье из зеленых стеблей ее любимой речной кувшинки.

Верные люди Ратмира – те, кто еще не отправились пытать счастья в Ладогу, – неподвижно сидели на скамьях за столом. Багровый свет факелов и сальных свечей струился по усатым лицам и оружию, блестел на умбонах[5] развешанных на стенах круглых щитов. Хмурые ратники негромко и немногословно переговаривались между собой, в задумчивости грея в больших ладонях рога и чаши. Все знали друг друга множество зим, все чувствовали наступление сурового времени.

– Что скажешь, Хрольв? – Ратмир откинулся на спинку высокого стула во главе длинного стола.

Старый варяг не спешил с ответом. Он любил говорить юному сыну Ратмира, Ратияру, который тоже был здесь, что мудрость прибавляется вместе со шрамами. Один из немногих выживших в боях выходцев из ледяного Роголанда, Хрольв, прорубил себе путь к богатой старости благодаря не столько секире, сколько хитрости, позволившей ему стать советником вождя славянского племени. Руны ран иссекли его лицо, как могильный камень.

Хрольв видел, что происходит с Ясенем, после того как в устье реки Волхов заявила о себе Ладога. Те, кто в городище были умом проворнее, снимались с места и уходили в новое поселение. Хрольв понимал, какие выгоды сулил Альдейгьюборг в будущем, но уходить не собирался.

Рядом с Ратмиром его удерживало то, что норманны называли «дренгскарп» – кодекс чести воина. Когда-то они бились с Ратмиром в одной дружине, делили в походах хлеб и ранения, и каждый из них знал, что показать соратнику спину в трудный час – хуже мужеложства.

Хрольв понимал, что когда-нибудь старое городище снова проверят на прочность, но ошибся во времени, переоценив былую славу крепости. Теперь ему было стыдно.

– Если Скегги будет атаковать, мы не доживем до заката, – сказал Хрольв, – знай он, что нас не больше десятка, не стал бы тратить время на беседы. Он не знает. Поэтому осторожен.