Джей Эм - Убийца теней Страница 23

Для чтения проповеди отец Воллет перешёл к кафедре. Службу он, как полагалось, вёл с покрытой головой, теперь откинул капюшон рясы на плечи. Глядя на священника, Ярла невольно вспомнила определение, которое пришло ей на ум в советном доме: «скульптурная внешность». Да, именно так. Скульптор, изваявший её – сам Воллет. Не иначе как по собственной воле он придал каждой чёрточке своего лица такое аскетическое выражение. А горящий взгляд, которым он обводил собравшихся, казалось, мог прожечь насквозь, увидеть потаённые мысли любого из прихожан. Но так ли? Хочет ли священник угадывать истинные человеческие помыслы – или хочет внушить каждому, что, какими бы эти помыслы ни были, они в любом случае греховны и преступны? Взгляд Воллета заранее обвинял. Первый священник взял на себя роль судьи – и верил, что имеет на это полное право.

Но другой взгляд, взгляд сумеречного охотника, видел если не сами помыслы, то их последствия. Воллет для этого взгляда был такой же открытой книгой, как другие. Ярле стало ясно, что этого человека можно было бы пожалеть, если бы… если бы проявления его склонностей не были такими страшными. Действительно страшными, потому что и сами эти склонности, и их тени представляли угрозу для людей. Как бы в скором времени лореттцам снова помощь сумеречного охотника не потребовалась…

Снова. Она, Ярла, ещё и с нынешним делом не разобралась, а уже про какое-то «снова» думает. Надо отвлечься от возможностей и вероятностей и сосредоточиться на «сегодня» и «сейчас».

– Братья и сёстры! – начал между тем Воллет свою проповедь. – Вспомним о начале нашего мира, ибо никогда нельзя о нём забывать. Вспомним, что Творец создал мир благим. Сотворил духов и людей, которые были чисты и не запятнаны грехами. Но часть духов возомнили, что мир, созданный Творцом, не во всём правилен, что они смогут сделать его лучше. Они стали склонять на свою сторону людей, и люди в своей слабости и глупости прислушались к ним. Творец, увидев такую неблагодарность своих созданий, разгневался и придал мирозданию вид великой реки. Отделив мятежных духов от благих, он поселил первых на левом её берегу, вторых на правом, а мир людей поместил между двумя этими берегами. И сделал так, что люди во плоти не могут попасть на эти берега. Духи же, будучи бестелесными, покидают свои обиталища и проникают в наш мир. И мятежные, озлобившиеся в своём изгнании, склоняют людей ко всяческому злу. Благие же, смиренно приняв волю Творца, всячески стараются уберечь людей от падения. Но искушение, которому люди поддались однажды, навсегда исказило их природу. Люди слабы перед злыми духами и легко верят их обольщениям, в особенности когда духи прикрывают своё уродство, облекаются неким подобием прекрасной плоти, настолько реальной, что она даже способна к похоти. И души тех несчастных, кто не устоял перед демонами в жизни, после смерти, простившись с бренным телом, оказывается в их власти безраздельно и неминуемо отправляются в их мир, где подвергаются вечным и страшным мучениям.

Но Творец благ. Даже деяния злых духов он может обращать к пользе людей, которых любит как своих младших детей, как в каждой семье отец и мать отдают предпочтение младшим перед старшими. Бывает, что он приказывает злобному духу действовать по его воле, и демон не смеет ослушаться. И Творец посылает его в мир людей для того, чтобы указать им на их грехи и покарать. И это есть великое благо, ибо нераскаянные, узрев праведный гнев Творца, убоятся и раскаются, а, раскаявшись, спасут свои души от вечной погибели на Левом Берегу мировой реки. Сегодня говорю вам: покайтесь, грешники! Покайтесь! Вы призвали на свои головы ночную тварь! Покайтесь, или призовёте ещё и вечные муки левобережного мира, где огонь и нестерпимый холод попеременно будут терзать вас, и страшные язвы покроют с головы до ног, и не будет ничего, кроме бесконечной боли! Покайтесь, пока не поздно! – гремел Воллет.

Ярла видела, как лица многих прихожан искажаются тоскливым страхом, как заволакивает их разум мутная пелена, сгущается – и вот уже один, другой тёмный «бутон» пробились наружу и на глазах протянулись в рост. В такой тесноте выглядело это особенно неприятно: «облака» задевали стоящих рядом людей, незримо для них проникали в их тела… Связанная тень питается только силами своего хозяина, другим вреда не причиняет – но зрелище так себе.

Ларв, и до того уже колыхавшийся за спиной худой высокой девушки с измождённым лицом, стал виден отчётливее, приобрёл очертания фигуры живого существа. Что эта молодая женщина натворила, в чём считает себя виноватой? Человек, вырастивший настолько сильно проявленного ларва тоски, возможно, в шаге от самоубийства стоит.

«Не страшно тебе всё это видеть»? – спросил однажды Ярлу Риттон Нир. Она ответила, что не страшно, и не соврала. Но иногда это как будто выше человеческих сил становится, устаёшь от видуньего дара, ужасно устаёшь. С возрастом, что ли, не сильнее, а слабее душой становишься?.. Слишком много видишь, слишком часто…

Ну почему людям обязательно самим себя гробить надо? Вот и сейчас: зачем так легко словам Воллета верят они? Почему не задумаются, не усомнятся? Это же так просто! Вот, скажем, первый священник настолько красочно мучения левобережного мира живописует, но по его же словам туда, в этот мир, попадает душа без тела, так какой холод, какой огонь, какие язвы? Ничего поумнее не придумал, как душе телесные мучения пророчить? Всего одно сомнение – и нет уже безоговорочной веры ему, нет безысходной тоски.

«Ну что же ты, – сказал в голове беззвучный внутренний голос, – пробейся туда, на кафедру, да и объяви всем: мол, не верьте бездумно и не бойтесь. Что, не пойдёшь? Трусишь? То-то же».

Приказав ехидному голосу заткнуться, Ярла протеснилась к дверям и вышла из храма на волю. Но голос униматься не желал.

«Правильно трусишь. Небось, и не вышла бы отсюда: эти вот самые, кого хочешь облагодетельствовать, по слову Воллета тебя за руки да за ноги в тюрьму бы поволокли. На одного злостного еретика в лореттском застенке больше бы стало».

Ну, может, и так. Может, и поволокли бы. Пусть делают что хотят, пусть верят, во что хотят, пусть для вящего «наказания за грехи» ещё ларвов наплодят на свою голову…

Нет, хватит. Это похоже на отчаяние, а уж кому как не видуну знать, что отчаянию поддаваться опасно. Только ведь сейчас там, в храме, видела Ярла эту худую девушку, которая сама уже стала похожа на тень… Надо просто вспомнить о своей работе и делать её, вот и всё. И не углубляться в бесплодные рассуждения.

Отойдя от храма всего на несколько шагов, Ярла чуть не столкнулась с Лорком. Точнее, это Лорк чуть не столкнулся с ней, потому что спешил, не разбирая дороги. Вид у него был слегка безумный. Только в самое последнее мгновение остановился двухбережник, как вкопанный, пробормотал извинение и хотел Ярлу обойти, но, подняв на неё глаза, узнал.

– Извините, а… это вы. Здравствуйте.

– Здравствуйте. Что это вы проповедь отца Воллета пропустили?

– Я… а… – от растерянности Лорк как будто не слишком хорошо соображал. Повторил зачем-то: – Это вы… – и вдруг воскликнул: – Слушайте! Мне надо кое-что у вас спросить.

– Опять? – полуудивлённо, полунасмешливо вскинула брови Ярла. – По-моему, вас там заждались, – она указала себе за спину, на двери храма.

– Нет, – Лорк с неожиданным упрямством помотал головой. – Всё равно я опоздал, и… Как хорошо, что встретил вас! Мне очень важно сейчас… да, очень важно… Пойдёмте.

К изумлению Ярлы, он ухватил её за локоть и куда-то за собой потащил. Если бы она не захотела следовать за ним, ему, конечно, не удалось бы её вести. Но Ярле стало любопытно. Что так вывело из равновесия молодого двухбережника? Он вёл себя настолько странно, что, окажись на его месте кто-нибудь другой, Ярла подумала бы, что он собирается сделать совершенную глупость – например, поцеловать её. Впрочем, почему обязательно кто-то другой? Почему бы и человеку в рясе такое в голову не пришло? Человек – он всегда человек. В этом, может, проклятие его, а может, благословение. Или, если этих крайностей, этих слов, двухбережниками придуманных, избегать – не проклятие, не благословение, а просто человечность…

Но если бы Лорк действительно что-нибудь такое попробовал выкинуть, это было бы смешно, честное слово. Ярла от смеха не удержалась бы.

Но у него на уме было другое.

Завернув за угол храма, Лорк выпустил Ярлин локоть, оглянулся по сторонам, словно опасаясь чего-то. Но, видимо, нашёл этот переулок достаточно безопасным. С одной стороны от них были окружавшие храм густые заросли сирени и шиповника, с другой – стена жилого дома. Лорк полез зачем-то себе за пазуху и, как бы опомнившись немного, принялся оправдываться:

– Вы извините, что я так… Я не хотел… То есть, вас отвлекать не хотел, вы ведь по делам шли, наверное.

Ярла только поморщилась. Раз уж заварил кашу – заканчивай, доваривай, нечего мямлить.