Александр Бачило - Помочь можно живым (сборник) Страница 32

– Останови ее… – вырвалось у него из горла. – Не дай…

Он замолк на полуслове и вдруг на глазах у Игоря стал таять, превращаясь в белесую, быстро исчезающую дымку. Через минуту от него ничего не осталось…

«Что он имел в виду? – думал Игорь, приближаясь к дому. – В чем разница? Между чем? Что я должен был понять? Он так говорил, будто не ожидал от меня ничего другого… Письмо! В письме должен быть ответ…»

Но сначала он постучал к Лехе. За дверью было тихо. Неужели еще не вернулся? Он дернул за ручку, и дверь вдруг легко распахнулась. Игорь остолбенел: вместо Лехиной комнаты перед ним был сад с тропическими растениями, пестрыми попугаями на ветвях и дорожками из мрамора. Высокая стеклянная крыша нависала над пальмами, сквозь нее било яркое полуденное солнце. Из глубины сада доносилась музыка, журчание воды, звонкий разноголосый смех и немелодичный гогот, явно ушаковского тембра.

После всего, что сегодня произошло, Игорь был уже не в силах удивляться. Он просто пошел по дорожке на голоса и скоро увидел любопытную картину: несколько девушек в сведенных до минимума нарядах танцевали на поляне вокруг мраморной ванны, наполненной прозрачно-голубой водой. В ванне сидел Леха. Он вертел головой и время от времени вынимал из воды руку, чтобы схватить одну из танцовщиц. И ему, и девушкам это доставляло массу удовольствия, они хохотали до упаду.

Выйдя из-под сени пальм, Игорь направился прямо к ванне. Леха, увидев его, страшно смутился, поспешно щелкнул пальцами, и волшебный сад вместе с девушками вдруг пропал. Они снова были в комнате. Оставляя мокрые следы, Ушаков подошел к стулу, снял висевшее на спинке полотенце и обмотал вокруг бедер.

– Ну, чего ты вламываешься? – заорал он, видимо, вернув себе вместе с полотенцем самообладание.

– Где Марина? – спросил Игорь.

– Какая еще Марина? – Леха пожал плечами, но, глянув Игорю в лицо, не выдержал: – А что? Ты же сам сказал – родственница. Что уж теперь, и словом не перемолвись? Ну, ходили мы в парк, я ей показывал, где что, в кино зашли…

– В кино?

– Да. А что такого? Культурная программа. Она сама просила. Я ж никогда не навязываюсь, ты меня знаешь…

– А потом?

– Потом?

– Да, после кино?

– Э-э. Тут, понимаешь, такая штука вышла. В кино-то мы до конца не досидели. Что-то я не понял даже, не понравилось ей, что ли? Так кино вроде хорошее, с вырубонами. «Убрать первым» называется, не смотрел?

У-у! Штатовское, по-моему… Ну вот. Как только он начал их мочить, она, смотрю, глаза вылупила и замерла. Потом вдруг схватила меня за рукав, да как заорет на весь зал: «Что это он с ними делает?!» Ну, я ей говорю, тихо, мол, здесь тебе не Моршанск, если будешь так орать, из зала выставят. Она, правда, потише стала, но все добивается, чтоб я ей объяснил. Я и объясняю, что согласно суровым законам гангстерского мира он устраняет конкурентов, или, проще говоря, убивает.

А она понять не может, что это за слово такое вообще.

«Как это, – говорит, – убивает? Как?» Сейчас, говорю, увидишь как. Вот этому, гляди, по башке ломом даст, и брызги полетят, видишь? Она смотрела, смотрела и тихо вдруг спрашивает: «Он делает их мертвыми?» Э-э, думаю, подруга, да ты, видать, слаборазвитая… Из спецшколы небось.

Ну, конечно, говорю, мертвыми! Вот этих сделает мертвыми, а остальные зато будут его слушаться. По струнке будут у него ходить…

Она опять помолчала, посмотрела это все и говорит:

«Он подчинил их своей власти. Вот он, ваш способ».

И вдруг встала – и к выходу. Я, натурально, за ней.

Ты что, говорю, обиделась, может, на что-нибудь? Она молчит, а сама, гляжу, вся дрожит. «Не так я себе все это представляла, – говорит. – Мы привыкли считать смерть общим горем, нелепой случайностью или данью старости бездушной… (Что-то такое она выдала, не помню точно.) Но мы, кажется, ошибались. Тот, кто борется за власть, должен… убивать. Убивать некоторых, чтобы остальные боялись… Да, – говорит, – так им и скажу. Вот вам ваша Тайна! Делайте с ней что хотите!» Потом на меня посмотрела и так это процедила: «Какие же вы…»

Ну, я давай ее успокаивать. Да ты что, говорю, посмотри вокруг, кто кого убивает? Это же все там, на Западе гнилом. А у нас-то тишь да гладь! Да и потом я с тобой! Если что.

Но тут она стала говорить, что ей срочно нужно куда-то идти. А ты не ходи, говорит. Я, говорит, знаю, чего тебе хочется больше всего. И тут в глазах у меня эта картинка… ну, ты видел только что. Вот так, говорит, щелкнешь пальцами, все это и появится, щелкнешь еще раз – пропадет. Так что можешь бежать домой, ты ведь этого хотел? Ну, смех! Как будто кто-то мог этого не хотеть!

Ну, в общем, ушла она. И я тебе так скажу: не ври ты, никакая она тебе не родственница. Самая настоящая инопланетянка – вот она кто. И я бы, на твоем месте, написал бы письмо в «Технику – молодежи». А не поверят – пусть приезжают, я им тут покажу фокус…

Игорь ушел от Лехи, ничего ему не объяснив. Да и что ему объяснишь? Разве он поймет, что натворил? Эх, Леха, Леха! А впрочем, не в нем дело. Игорь понимал, что и сам мог бы повести Марину на подобный фильм.

Но дело и не в фильмах.

«Дело в нас самих, – думал он. – В том, что мы все еще находим оттенки благородства, романтику или даже комический эффект в этой самой неестественной способности человека – убивать людей…

А происходит это от нашего равнодушия к чужой судьбе. Ну, убивают там кого-то – и ладно. Лишь бы не моих соотечественников. А если уже их? Лишь бы не моих знакомых! А если их? Не семью! А если семью?

Делайте что хотите, только не трогайте МЕНЯ!»

Игорь вошел в свою комнату и сейчас же увидел на столе конверт. В нем оказался один-единственный листок. Игорь развернул его и прочел:

«…Прошло уже немало времени с тех пор, как в цветущей долине среди неприступных гор собрались со всего света люди, знавшие о таинствах и самом устройстве Природы больше, чем весь остальной мир. Они съехались туда вместе с семьями и имуществом, в надежде обрести покой, необходимый для продолжения их трудов, и дать отдых сердцам, израненным зрелищем нескончаемых кровопролитий.

Но мир не хотел оставить в покое бежавших от него. С каждым годом он все ближе подступал к укромной долине, сжимая свои окровавленные пальцы на горле сокровенной мысли.

И вот, когда уже казалось, что спасения нет, новая тайна открылась вдруг мудрецам, населявшим долину.

Они создали новый мир, нигде не пересекающийся с миром уже существующим, и назвали его Светлым, и удалились в него навеки.

Они искали покоя и отдыха и нашли его, ибо Светлый мир был абсолютно пуст. Тогда, рассеявшись в нем, они наполнили его лесами и горами, реками и морями, каждый по своей прихоти, и уединились в их излюбленных местах семьями и поодиночке. Но прежде, собравшись вместе, все они решили в детях и внуках своих навеки уничтожить мысль об убийстве, как способе достичь первенства в роде или товариществе, в городе или государстве, когда бы они ни возникли в Светлом мире. В ненарушимую тайну был превращен этот страшный способ подчинения людей своей власти.

Пришедшие в Светлый мир поклялись навсегда забыть его и детей своих воспитать в неведении, дабы никогда не началась здесь ужасная борьба, некогда изгнавшая их из мира родного…»

Где-то капала вода. Луч фонарика по одной выхватывал из темноты широкие влажные ступени, полого уходящие в бесконечную глубину. Игорь шагал по ним и думал:

«Ее еще можно догнать, остановить, объяснить ей самое главное – Тайну должны узнать все. Все сразу. Только так можно избежать беды…»

Он шел все дальше и дальше и даже не обернулся, когда где-то далеко за его спиной со скрежетом захлопнулась подвальная дверь…

Летучий голландец

– А что, нормально посидели, верно? – говорил Серега, надевая шлем.

– Уху, – ответил я. – Долго только. Полпервого уже, а утром на работу.

– Спокойно, гражданин! Машина у подъезда, – он завел свою «Яву» и открыл передо мной воображаемую дверцу. – Через полчаса ты будешь дрыхнуть у себя дома без задних ног… То есть пардон! В целости и сохранности.

– Ладно, – сказал я, устраиваясь позади него, – погоняй давай.

Мотоцикл взревел и полетел прочь из города. Несколько минут спустя нас вынесло на сонное пригородное шоссе к захлестнуло свежим потоком воздуха, полным ночных запахов. Серега еще поддал. В свете фары теперь видно было лишь неразборчивое мельтешение, крутые спуски казались затяжными прыжками.

Неожиданно сквозь шум ветра послышались новые звуки – грохот и лязганье где-то позади. Я оглянулся и увидел быстро нагоняющий нас автомобиль. Фару его не горели, только ярко светились окна. Трудно было понять, что это за машина: не то автобус, не то пассажирский фургон, однако мчался он на огромной скорости и, как мне показалось, по встречной полосе движения.