Андрей Буторин - Сильнее боли Страница 39

Тарас тронул девушку за плечо. Галя вскинулась и быстро-быстро заморгала:

– А? Что? Ты уже вернулся?

– Давай я все-таки постелю тебе наверху, – сказал Тарас. – Поспи.

– Да я не хочу!..

– Галя, ложись, правда. Я за тобой буду приглядывать, не бойся. Да и все равно ведь мы едем уже. Не прикажут же тебе из поезда выпрыгивать.

– Ты ведь меня удержишь? – улыбнулась Галя, но улыбка тут же превратилась в зевок.

– Удержу, – ответил Тарас. Очень серьезно ответил. Потому что знал: теперь он Галю никому не отдаст.

– Ну ладно, – поддалась Галя. – Только ты меня пораньше разбуди, поменяемся, и тогда я за тобой приглядывать стану. Тебе тоже поспать надо хоть чуть-чуть.

Тарас пожал плечами, но не стал спорить по пустякам. Он откинул верхнюю полку, разложил матрас и ловко застелил его простыней из выданного проводницей пакета.

– Ложись.

– Угу, – ответила Галя и быстро вскарабкалась на полку. – Спокойной ночи. Ты настоящий друг.

– Спокойной ночи, – ответил Тарас, чувствуя, как теплеет в груди. Пусть и в шутку назвала его Галя другом, а все равно приятно. Чертовски приятно! Необычайно.

Он откинул занавеску, подпер ладонями голову и стал смотреть в ночь. Поезд мчался через тьму, отбивая извечный ритм на стыках рельсов: «Куда-куда? Куда-куда? Куда-куда?» И Тарасу, оставшемуся сейчас в одиночестве, стало невыносимо грустно. «И правда, куда я еду? – подумал он. – Может быть, в вечную тьму. Даже – скорее всего. И не один, что страшнее всего, тяну за собой самого близкого человека… А ради чего?»

Сейчас, когда ничто не мешало думать, Тарас попробовал точно сформулировать свою цель. «Убить колдуна» – звучало смешно и наивно. Какой из него убийца? Как и чем он собирается убивать? Да если бы даже было чем – смог бы он поднять оружие на человека? Но пусть бы даже смог, разве допустит дядя Матвей, чтобы его вот так взяли и убили? Тем более, он их наверняка поджидает. Опять же – для чего? Чтобы убить? Из-за какой-то мести? Может, он, Тарас, все это выдумал, нафантазировал? Может, совсем иная причина у их с Галей неприятностей? Впрочем, он тут же отогнал от себя эти сомнения. Отец. На даче был отец. Он – связующее звено между Тарасом и дядей Матвеем. Пусть он и повел себя не так, как ожидал Тарас, не убивать их стал, а наоборот, защитил, но какая разница? Только отец мог знать о замыслах двоюродного брата. Только он мог взять огненный меч и пойти на битву с колдуном – таким огромным, страшным, черным, с таким же огненным мечом в руке… Как же не терпится колдуну дотянуться этим мечом до Тараса! Вот он прыгает к нему, развевается черный плащ, торжествующий оскал над окровавленной бородой похож на волчий… Да и глаза тоже волчьи, желтые, прожигающие насквозь ненавистью. Взмах меча. Ноги Тараса приросли к земле, а язык – к нёбу. Ни закричать, ни отпрыгнуть! Да и нельзя никуда прыгать – сзади Галя и Костик. Нужно принять удар на себя. Тарас зажмуривается и…

…получает удар по лбу. Голова сорвалась с ладоней и приложилась лбом об столик. Тарас потряс ею, прогоняя сонную одурь, и погладил лоб. А еще призадумался.

Хорошо было рассуждать, что спать нельзя. Но осуществить это на практике оказалось сложнее. Сказывалась и прошлая полубессонная ночь. А самое плохое, даже если он сумеет себя перебороть, – как он сможет в таком состоянии хоть что-то противопоставить дяде Матвею? На что он рассчитывает?

Собственно, а почему он вбил в свою ушибленную голову, что спать нельзя? Потому что им якобы что-то внушат, прикажут сделать что-то такое, что их погубит? Но ведь и он, и Галя сумели какое-то время противиться «установкам» колдуна! Галя не сразу поехала на дачу за Костиком, а Тарас не рванул в деревню дневным поездом. А все почему? Потому что Галя очень любит сына. Она понимала, что может погубить его, если поддастся колдовскому зову немедленно. А Тарас очень любит Галю и не мог уехать, не попрощавшись с ней. Так что же выходит? Любовь может спасти их? Получается, что да. Оказывается, любовь и впрямь сильнее всего на свете.

Тарас зажмурился и помотал головой: эх, если бы и Галя любила его!.. Тогда бы им никто был не страшен. Но даже и так… Пусть у них есть только его любовь к Гале, но ведь есть же! Это как тот самый огненный меч из сна. А может, и посильнее. Наверняка посильнее.

Получается, можно спокойно спать? Даже нужно спать, сообразил вдруг Тарас. Ведь если им внушат новые «планы действий», они по крайней мере будут знать, что хочет от них враг, что он от них ждет в ближайшее время!

Тарас уже поднялся, чтобы сложить столик, застелить постель и лечь, но вспомнил вдруг о странном пассажире в галстуке. Если он действительно здесь для того, чтобы убить их с Галей, то он непременно воспользуется тем, что оба заснули. Возможно, Галя права, и у него, Тараса, начинается паранойя. Ну, а если нет? Если он все-таки прав? Рисковать собой – еще куда ни шло, но рисковать Галей – невозможно!

И Тарас, скрипнув зубами, решил терпеть. Хотя бы до утра. Около семи он разбудит Галю, и ему останется еще несколько часов до прибытия в пункт назначения. За это время вполне можно выспаться. Да и убийца вряд ли посмеет действовать на глазах у пассажиров, при дневном свете.

Приняв такое решение, Тарас снова достал кружку и пошел к титану набирать воду для кофе.

Он пил кофе еще трижды, выкурил столько сигарет, что в другое время хватило бы ему на неделю, – благо что они кончились, не то получил бы с непривычки никотиновое отравление. И все равно, стоило сесть и задуматься, как голова тут же стукалась то о стекло, то о стену, то падала на столик, словно в нее запихали чугунную гирю.

И все-таки в семь утра Тарас не стал будить Галю. Не разбудил и в восемь. Не поднималась у него рука – так сладко спала любимая, безмятежно улыбаясь во сне. «Интересно, что ей сейчас снится? – думал Тарас. – Или кто?» Впрочем, на последний вопрос он не хотел бы узнать ответа ни за какие деньги.

Галя проснулась сама около половины девятого. Свесила голову, шепнула:

– Не спишь?

Тарас посмотрел на нее и не смог ничего ответить – такой вдруг сладкий и горячий ком прыгнул к горлу. И хоть он почти не различал лицо любимой – очки давно снял, чтобы удобней было тереть глаза, – сразу почувствовал в ее взгляде тревогу.

– Ой, на кого ты похож, – охнула Галя. – Глаза-то, глаза… Краснющие!.. А ну, полезай наверх, теперь я буду тебя сторожить!

Она быстро спрыгнула с полки и встала перед Тарасом, показывая всем видом, что спор с ней невозможен. Но у Тараса все равно не было сил спорить. Да он, собственно, и не собирался. Пробормотал только:

– Приглядывай за тем… – и полез наверх.

Уснул он моментально. И так же моментально оказался в красочном, предельно реалистичном сне. Только он не предполагал, конечно же, что это сон. Перед ним стоял отец. Не тот, которым был тогда, шестнадцать лет назад, а вчерашний, из горевшей дачи, постаревший, но все еще крепкий; пожалуй, в лучшей форме, чем сам Тарас. Но выглядел отец совсем не так, как на пожаре. Седые волосы аккуратно уложены, на лице нет следов сажи и копоти. Одет в тщательно отутюженный костюм. А вот выражение лица – угрюмое, тревожное. Но вот они встретились взглядами, и отцовское лицо сразу посветлело, разгладились морщины, дрогнули уголки губ. Из глаз исчезла тревога, и, как показалось Тарасу, вспыхнула радость. Во сне Тарас видел все очень четко даже без очков, каждую морщинку на отцовском лице, рисунок радужной оболочки в глазах. И вот эти глаза вдруг снова затуманились, стали не то чтобы грустными, но взгляд передавал уже досаду, недовольство. Причем недовольство именно им, Тарасом.

– Что я сделал неправильно, папа? – спросил Тарас.

Но отец ничего не сказал, только укоризненно покачал головой.

– Скажи, в чем моя ошибка? – не отставал Тарас. – В том, что я предал тебя? Прости, я виноват. Я очень виноват! Но это все из-за моей трусости, из-за того, что я боялся слушать свое сердце и принимать решения самостоятельно. Нет, это все громкие слова, книжные фразы… Попробуй понять меня, пожалуйста, ты ведь можешь! Ведь я все равно продолжал любить тебя, скучал по тебе, ждал, что ты вернешься. Да, теперь я знаю, что ты тоже ждал меня. Мне рассказала Галя, а ей – мама… – Сказав о маме, Тарас осекся, подумал, что отцу будет неприятно упоминание о ней.

У отца и впрямь округлились глаза. Но в них не было неприязни, одно лишь удивление.

– Галя – это моя… любимая, – пояснил Тарас. Сказал – и почувствовал необычайную легкость в теле, словно стоило лишь захотеть – и можно взлететь!

И он захотел. И полетел. Фигурка отца стала уменьшаться, а реалистичность происходящего пропала. Стало ясно, что земля внизу, расчерченная цветными квадратиками, извилистыми ленточками рек и кляксами озер, ненастоящая, нарисованная. На большом листе ватмана. И рисовал ее сидящий на корточках Валерка Самсонов. Тарас присел рядом.