Мила Коротич - Терракотовые сестры Страница 6

Но не прошло и часа, как хранительница резко изменила свое мнение и уже громко звала своего сына по имени. Ее больше не занимали ночной покой гостей и соблюдение неписаных законов и приличий.

А Кайно действительно пошел к верблюдам. Им нужно было дать свежей воды, и вообще… Ежедневных забот хватает. Мать даже находит в этом какую-то прелесть, появление гостей разрушает привычный уклад и прибавляет суеты… Так она говорит. Но Кайно гладил белого верблюда, на котором сегодня днем скакала маленькая нубийка, и думал, что суета лучше рутины. И все время ловил себя на мысли о Кали. О груде бус на ней и об угадывающихся очертаниях того, что под ними. Он представлял, как сжимает девушка бедрами спину верблюда, когда едет, и как покачивается она в такт движениям сильного зверя…

Кали появилась, просто шагнув из темноты. На ней все так же был ворох бус и ожерелий. Но теперь она не прятала глаз от юноши. И одуряюще пахло какой-то незнакомой сладостью.

– Я хочу еще раз поблагодарить тебя за спасение. – Нубийка первой прервала молчание. Бусины тихонько шуршали при каждом ее движении.

Теперь Кайно опускал глаза. Но даже в темноте приморской звездной ночи хватало света, чтобы видеть золотые браслеты на эбонитовых щиколотках. Сильных бедер не скрывал египетский лен.

Слова сейчас только мешали. Пальцы юноши уже скользили по ниткам бус, отыскивая то, что те скрывали. Черная дева не возражала, а прижалась сильнее, выгнувшись, как арфа, в руках Кайно, когда он обхватил ее талию.

Никто из них не хотел останавливаться. Кали, как огонь, пылала в его руках, неуловимо гибкая и горячая. Просторная рубаха Кайно треснула, разорванная от ворота сильными черными руками. Дареный пояс, сорванный, уже давно змеился у ног девушки. А еще она шептала:

– Поехали со мной, тебе не место здесь, в глуши, ты великий маг, я поняла это сразу, для меня честь отдаться тебе, будь моим, любимый, – и Кайно таял от слов, горячих, как вожделенное лоно. Он был готов на все ради обладания Кали. А она опрокинула его на спину, на остывающий песок, и теперь возвышалась, еще более желанная. – Будь моим, иди за мной, я дам тебе силу и помогу обрести истинное бессмертие, там мы будем вместе навсегда, – Кали поставила точеную ножку на грудь парню, и он ясно увидел татуировку на щиколотке: восемь стрел, направленных во все стороны света. В темноте тату слабо светилось красным.

– Да, – простонал Кайно, – да, все что ты скажешь, любимая! – Он потянулся губами к светящемуся знаку, но Кали отдернула ножку.

– Сынок, Кайно, где ты? – крик матери взорвал момент.

– Я буду ждать тебя после испытания в своем убежище в Александрии. – Голос Кали теперь не походил на жалобный колокольчик систра. Это был голос повелительницы, но казался слаще меда.

– Отойди от моего сына, женщина. – Грозная воительница стояла сейчас перед Кайно, валькирия, а не привычная заботливая мамочка! Кривой меч погибшего египтянина, сменивший за сутки уже третьи руки, даже не подрагивал. Мать держала его крепко и умело. Темно-синее лезвие уперлось в гладкую и влажную спину Кали. – Эта ведьма с тобой ничего не сделала, Кайно?

Миг, и повелительница снова стала кроткой черной прислужницей.

– Простите, госпожа, – потупленные глазки, неуверенные стыдливые движения, попытка прикрыть наготу кисеей, – простите! Я хотела поблагодарить вашего сына за спасение, как принято у меня на родине. И… может быть… открыть ему нечто новое… о нем самом.

Нет, это насмешка, а не покаяние.

Кали расхохоталась. Громко и хрипло, как пьяная. Она с гибкостью змеи поднялась, обернулась и пошла вперед на Мириам, не страшась вороненой стали.

– Я – ведьма?! А сама-то ты кто? Или сын не знает, чем занимается его тихая мать? Или ты ему не рассказала еще, как вырастила этот финиковый садик в соляной пустыне? Кто ты вообще такая и кто он из-за тебя?

Кали зажала угрожавшее ей плоское лезвие ладонями. Искры пошли по нему, гулом наполнился воздух, задрожал и завибрировал.

– Ты должна немедленно покинуть мой дом, – Мириам зачем-то пыталась быть вежливой, – здесь нет места слугам Хаоса!

Кали зашлась хохотом. Ее белые зубы сияли алчно и хищно:

– А иначе что? Проткнешь меня?

– Твоя подруга тоже сомневалась, что у меня хватит сил. – Мириам навалилась на рукоять.

– Вот так? – Кали резко развела ладони, и тяжелая сталь воткнулась в гору бус прямо посередине груди. Меч вошел в тело нубийки до половины.

– Нет! – Кайно словно сам принял удар.

Бусины водопадом полились на песок. Девушка согнулась в предсмертной судороге. Медленно, очень медленно она повернула голову и бросила прощальный взгляд кипящих смолью глаз на обмершего юношу.

– Истинное бессмертие, – выдохнула она. И упала на колени, пронзенная насквозь.

Мириам выпустила раскалившуюся рукоять. И в тот же миг знак из восьми стрел запылал на эфесе. Белый луч вырвался оттуда и, пронзив темноту ночи, срезал навес над верблюдами, словно столбы там были из масла. Сухое дерево загорелось. А Кали попыталась встать. Луч дернулся, повторяя ее движения, и вот уже запылали крыши построек, вот полетели вниз срезанные горящие макушки пальм, лопались и взрывались горшки с маслом, верблюды носились, громко ревя…

– Горят, они снова горят, – завопила Мириам. – Снова, снова! – казалось, что кроме пожара теперь она ничего не видела. И резавший пальмы луч разрезал вновь уже затянувшуюся рану в памяти. Женщина смотрела безумным взглядом и не дымящиеся перистые кроны видела перед собой…

Кайно бросился к поднимающейся девушке, но та легко оттолкнула его и уверенно встала на ноги. Ухватившись за раскаленный эфес, нубийка вырвала оружие из своей груди и снова расхохоталась.

– Я сама свила «Звезду миражей» из огненных заклинаний на родине твоего отца, маленький Кайно. – Огонь плясал в ее глазах, но не пламя пожарища играло в зрачках чернокожей. – Его не сравнить по силе с работой мастеров Брандея, и работает он только в нашем мире, но посмотри, как работает! Все, что ты видел утром, возлюбленный, все сделал он, «Звезда миражей»!

Кайно не верил своим ушам: злодеи из пустыни, битва с ифритами, гибель воина, боевой клич и дождь из серы – все только миражи! И навел их вот этот тяжелый клинок, который он сегодня носил за поясом!

– Ты мог бы сделать не хуже или намного лучше, мужчина знает толк в мечах лучше любой девы, даже если не пробовал. Ах, если бы ты не хоронил себя заживо в этом слащавом пальмовом раю! Спроси у матери, когда она придет в себя, и, – голос Кали снова зазвучал как музыка, – и мы не закончили наш танец страсти. Я жажду встречи с тобой.

Очертив на прощание круг боевым лучом, нубийка вскочила на какую-то синюю крылатую тварь, вынырнувшую из пламени пожара, и взлетела в ночное небо.

К утру и этот мираж рассеялся. Мирно перешептывались листьями стройные пальмы. Их сочные плоды уже почти созрели. Громадные разноцветные гроздья – красные, желтые – свисали из-под высоких крон. Совсем скоро нужно будет взбираться туда, срезать ароматные тяжелые кисти, а потом разложить сушиться на солнце. Мальчишкой Кайно любил карабкаться по шершавому стволу и спускаться с полной плодов корзиной на голове. Или пить молоко со свежим финиковым медом, глядя, как мать ловко плетет очередную циновку. Ее красивые пальцы перебирали листья, словно играли на арфе. И все, кто бывал в их оазисе, восхищались тонкой, искусной, нарядной работой. Хвалили и увозили с собой, с удовольствием меняли на что-либо. А еще надо сделать масло и вино, да и пальмовой муки запасти. Заботы, заботы, каждый сезон, каждый год, каждый раз… Мириам находила в этом какое-то удовольствие, и сын разделял его, пока не вырос. Но нынешняя ночь перевернула все. «Или расставила по своим местам?» – спрашивал себя Кайно, с мрачным удивлением осматривая не пострадавшие угодья. Без радости.

Горевшие в ночи навесы стояли на своих местах. Не сдвинулся с места ни один сухой лист на кровле. Плетеная изгородь не пострадала, и горшки с мукой и маслом, так лихо взрывавшиеся во время сражения, чинными рядами стояли в полном порядке.

Так было или не было? Жаркая битва, тяжесть волшебного клинка в руках, проснувшаяся мужская сила и горячая женская плоть в ночи – мираж или правда? Можно ли жить теперь спокойно и мирно, занимаясь финиками и вычерпывая воду молчаливым верблюдам, если знаешь, что за стройными рядами пальм и смрадным морем бурлит жизнь, полная страсти? Если ждет самая прекрасная и опасная дева из виденных тобой, ждет и жаждет встречи? Сулит еще больше знаний, силы и наслаждений. О, пальмовая изгородь больше не удержит, знать бы, что все не было сном…

Кайно бродил по усадьбе сам не свой, ища знака. И он нашелся.

Мать сидела под навесом, грезя с открытыми глазами. Но когда сын подошел к ней, вздохнула и спросила:

– Она еще лежит там, за масляным амбаром?

– Кто, мама?

– Султана. Я отрезала ей голову вчера. – И затем она заговорила быстро-быстро. Мириам сейчас совсем не была похожа на все знающую и спокойную, как песчаные дюны, женщину, какой сын привык ее видеть. – Ты вчера ушел с Кали, я понимала зачем. А эта сидела и трещала, трещала, говорила и задерживала. Потом успокоилась и тоже вроде бы ушла спать. Но я нашла ее за масляным амбаром. Она прогрызла шею козе и пила кровь…