Перекресток одиночества 4: Часть вторая (СИ) - Михайлов Дем (Руслан) Алексеевич Страница 36

— Так ты спрашивай уже, спрашивай — подбодрил меня Василий Азаматович.

— Как здесь вообще все устроено, Василий Азаматович? — спросил я — Кроме вас кого тут слушаться надо?

Кашлянув, старичок провел ладонью по зачесанным седым волосам, глянул на меня мельком, замедлил шаг и, чуть помолчав, заговорил:

— Вопрос хороший ты задал, Тихон. Правильный вопрос задал. Видать не зря тебя Тошич покойный заприметил — чувствую в тебе не только уважение к старшим, но и осторожность житейскую. А ведь без этой осторожности человек бывает столько дел глупых наделает, что до конца жизни потом не разгрести завалы эти… А бывает и так, что одной ошибки достаточно, чтоб жизнь себе осложнить. А кому это надобно:

— Мне точно такого не надо. Я человек мирный и жить стараюсь мирно.

— И правильно делаешь! Я вот как считаю, Тихон — есть стайные рыбы, есть носороги и есть обезьяны. Это я людей так мысленно сортирую. И исключений тут нет. Обезьяна ведь кто? Я отвечу! Она существо божье, как и мы, вот только существо громкое, грязное, крикливое, подловатое и довольно глупое. О завтрашнем дне обезьяна думать не думает и посему творит что заблагорассудится. Еще есть носороги — эти тоже глуповаты, по сути своей одиночки, полагаются на силу и злобу, прут напролом и наивно верят, что любую преграду проломить смогут. Наивные! Ну и есть рыбы. А какие главные свойства рыбы, Тихон?

— Ну…

— Рыбы лавируют! — произнес Василий и ударил кулаком по ладони — Рыбы лавируют, Тихон. Смекаешь? Как носороги напролом не прут, обезьянья подлость им чужда. Спросишь к чему я об этом заговорил? А я отвечу просто — у нас тут свой мирный глубокий омут, Тихон. И носорогам да обезьянам здесь не место — не приживутся. Посему мой тебе совет — избегай глупого носорожьего напора и обезьяной подлости да крикливости. И тогда дела у тебя пойдут на лад. Понял?

— Понял — коротко ответил я, отставая еще на полшажка и убирая руки за спину, копируя его позу — Все понял, Василий Азаматович.

— И молодец. А теперь расскажу, как у нас здесь все устроено. Слушай внимательно… К-хм… может еще кружок по коридору сделаем, раз уж тему интересную подняли? — старичок явно оживился и даже притопнул пару раз — Ногам движение только на пользу.

— Следую за вами — ровно ответил я.

— Ну тогда сворачиваем! — решил он и повернул.

Мы пошли обратно по пустому коридору, а я невольно подумал, что снова попал в тюремный крест, где также приходилось наворачивать бесконечные круги. И ведь даже у меня появилась эта привычка ходить из стороны в сторону при размышлениях, а какой же силы она должна быть у тех, кто отсидел в замкнутых кельях по сорок лет?

Очнувшись от собственных мыслей, понял, что мой новый знакомец, упрямо вышагивающий по кирпичам и чем-то похожий выражением лица на портрет Наполеона, уже некоторое время что-то говорит, я мысленно выругал себя и погрузился в слух, не забывая кивать и поддакивать в паузах. Когда мы дошли до начала коридора и повернули обратно, я узнал уже кое-что и продолжал узнавать все больше с каждой минутой…

Первое и, пожалуй, главное для меня открытие, Василий Азаматович озвучил буднично и явно не особо придавая этому значения. Он даже не заметил моего прорвавшего немалого изумления. Я чуть не споткнулся, пытаясь осознать услышанное.

Что?

Кухней управляли, а вернее сказать правили крепкой рукой, те, кого он обозначил как фурриары. И это было то самое «иноземное начальство», которых в подслушанном мной первом разговоре назвали «котловыми». И прозвище это было связано не с их высокой позицией, а с внешним видом. По словам Василия Азаматовича они были обычными людьми почти во всем, отличаясь неимоверной волосатостью тел. На руках и ногах по шесть очень длинных по нашим меркам пальцев. А их головы, а точнее черепные коробки, по словам старика напоминали казанки или котлы, расширяясь снизу вверх. Оттого и прозвища «котловые», «котлы», «казанки» и прочие, само собой, произносимые только шепотом и за спиной. Вслух их именовали не иначе как начальством, управляющими, боссами и главными. И главное — фурриары в крестах не бывали, пленниками никогда не являлись, не похищались и вообще, являлись приглашенными на отменных условиях. Как есть управляющие — кто-то же должен за чужой планетой приглядывать в отсутствие хозяев.

Что⁈

Все это мне рассказали так просто и неожиданно, что я выпал из разыгрываемой роли, но продолжающий шагать старичок этого не заметил, с каждой минутой приходя во все большее воодушевление. Мне не получалось вставить ни слова, а он, достав из кармана штанов плоскую фляжку, сделал пару больших глотков и, благосклонно взглянув на меня, протянул флягу:

— Глотни-ка. С дороги самое-то. Да осторожней — напиток крепкий.

Мне после полученных сведений хотелось опустошить флягу, и я лишь немалым усилием ограничился одним большим обжигающим горло глотком. Продышавшись, я утер губы и сипло поинтересовался главным:

— Как это «в отсутствие хозяев»⁈

Прекрасно поняв мое удивление, Василий Азаматович часто покивал, махнул решительно рукой и поманил за собой, круто сменив направление:

— А пойдем, Тихон! Обычно мы такое не сразу показываем, а спустя недельку другую. Но ты мужик еще молодой и вроде как крепкий не только телом, но и духом. Покажу я тебе ее! Ой покажу!

— С-спасибо — выдохнул я, с сожалением глядя на исчезающую в кармане флягу.

Поймав мой взгляд, старичок понимающе кивнул и улыбнулся:

— Как раз пройдем мимо моей комнаты, где я уже цельную жизнь считай обретаюсь. Захвачу оттуда бутылочку припасенную…

На месте, где мне обещали что-то показать, мы оказались спустя четверть часа. По моим расчетам оно находилось в верхней части левой вертикальной «перекладины» буквы Н. Туда мы прошли через череду пустых и явно особо никем не посещаемых помещений, навевающих мысль, что раньше тут должно было находиться куда больше народу. К стенам придвинуты столы со стоящими на них лавками и стульями, кое-где свернутые в рулоны ковровые дорожки, стопками лежат снятые со стены картины. При этом тут было тепло и светло — чему я совсем не был удивлен, зная возможности здешних технологий. Первый стенной рычаг я увидел в конце нашего путешествия и находился он рядом с железной длинной плитой, хорошо знакомой мне по кокпиту креста и всем найденным базам. Старичок дернул за рычаг и жалюзи с тихим лязгом начали подниматься. Меня хлопнули по плечу и подтолкнули к открывающемуся окну.

— Смотри! — шепнул старик — Смотри во все глаза и изумляйся, Тихон! Вот она — планета!

В окно я выглянул жадно. Буквально прилип к нему, прижался лбом к холодному толстому стеклу. И увидел… знакомую снежную темень. Там за окном расстилался вдаль ровный снежный пейзаж. Я разочарованно и непонимающе скривился — что за шутки? Тут не на что смотреть. Хотя… отличия все же здесь. Поняв это, я отбросил чувства и начал всматриваться.

Тут не так темно, как в находящемся позади замкнутом мирке Пристолпья. Тут скорее сумрачно, но нет и в помине непроглядной тьмы. Когда глаза чуть привыкли к темноте, я разглядел там внизу гораздо больше деталей — как, собственно, и тот факт, что смотрел с высоты примерно шестого или седьмого этажа. Подо мной вниз уходил заснеженный обрыв, сверху падал ленивый снежок. Там внизу нисходящая долина, что вдалеке упиралась в неровную зубастую гряду, не сразу опознанную мной как заснеженный лес — скорей всего спящий, учитывая отсутствие листвы, но я бы поставил на то, что деревья давно умерли. Нигде не огонька. Насколько хватало взгляда везде сумрачная тень, а единственный искусственный свет падает из этого самого окна.

Но вот снег вдали посветлел, заискрился, превратился из темно-серого в блистающий белый, ровной дорожкой устремившись будто прямо ко мне. Поняв, что снег засиял под упавшим на него светом, я поднял глаза и… увидел там далеко вверху яркую Луну. Хотя она далеко не земная, куда больше в размерах и темнее, но это все же Луна — их земной спутник.