Николай Шпанов - Война «невидимок» Страница 38

С этими словами он преклонил колено. Хуль послушно опустился на землю за спиной пастора.

Когда пастор поднялся и направился к своему новому жилищу, он увидел, что со стороны поселка идет плечистый, рослый человек средних лет с энергичными чертами сухого бритого лица. Это и был слесарь Нордаль Йенсен. Пастор остановился. Слесарь приблизился и почтительно приподнял шляпу.

– Привет вам, господин пастор.

– И вам, господин безбожник, – улыбнувшись, ответил пастор. – Меня зовут Сольнес.

– С именем святого Хакона, – четко произнес Нордаль, – могу приступить к работе.

Священник негромко ответил:

– Во славу матери-родины.

Улыбка пробежала по лицу слесаря, а пастор обернулся к Хулю:

– Идите, друг мой. Оставьте нам ключи, я сам присмотрю за работой господина Йенсена.

Хуль не заставил себя просить дважды и проворно пошел прочь. Когда он удалился на достаточное расстояние, Нордаль сказал:

– Я был предупрежден о вашем приезде, господин Зуденшельд.

Когда ложь бывает нужнее правды

Через мгновение после того, как над головой Житкова захлопнулся люк подполья, по полу хижины загремели шаги Тэдди и его спутника.

– Где отец? – спросил Тэдди.

– В море, – ответил Эль.

Житков заметил, что с братом Эль говорил совсем не тем тоном, пожалуй, даже и голосом другим, чем с ним. Не было у Эля прежнего задора, юношеской звонкости. Зато голос Тэдди звучал еще уверенней, чем на корабле.

– Не доведет отца до добра это «море». Пора бы ему бросить свои штуки.

– Ты говоришь об отце! – сердито напомнил Эль.

– Ах, брось ты эти нежности. Он мне только до тех пор отец, пока «синие куртки» не накрыли его. Уходить на лов без разрешения властей! Вот поймают, тогда уж быть его сыном не доставит мне никакого удовольствия.

– Наверно, ему давно уже не доставляет удовольствия быть твоим отцом, – огрызнулся Эль.

– Ого! Смотри-ка, Вилли, как здесь тявкают щенята!

– Можно подумать, что вы кровные враги, – проскрипел тот, кого Тэдди назвал Вилли – сутулый рыжий человек, чей пристальный взгляд до сих пор стоял перед Житковым.

После нескольких минут препирательств Тэдди собрался уходить.

– Ты со мной, Вилли? – спросил юноша рыжего.

– Нет, дождусь Адмирала.

– Поговори с ним серьезно, Вилли. Нужно бросить бессмысленное сопротивление. До добра это не доведет…

Весело насвистывая, Тэдди вышел из комнаты. Воцарилось молчание. Оно казалось Житкову бесконечным. Он старался разгадать значение различных звуков: вот характерный стук, – по-видимому, рыжий выколачивал трубку о каблук; вот чиркнула спичка; теперь Житков слышит, как мягкие крадущиеся шаги рыжего шуршат в разных направлениях, словно обшаривая все углы хижины.

Молчание продолжалось.

Житкову казалось, будто рыжий тянет носом, как ищейка, пытаясь по запаху обнаружить его присутствие.

Раздался скрипучий голос:

– Послушай, перестань играть в прятки.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Эль.

– Я видел здесь человека.

– Ты опять пьян, Вилли!

– Не хитри… Когда я заглянул в окошко, здесь был человек…

Остальное заглушили удары волн. Временами Житкову казалось, что домик над его головой скрипит всеми бревнами, как корпус парусника. Вот-вот ветер развалит постройку.

Как ни старался он разглядеть помещение, где очутился, это ему не удавалось: в подполье царила тьма, а коробок спичек, обнаруженный Житковым в кармане, совершенно размок. Житкова преследовал густой запах рыбы. Он исходил решительно ото всего, и скоро его лицо, одежда – все было пропитано тяжелым запахом лежалой трески.

Житков снова услышал голос наверху.

Рыжий сказал:

– Штормяга наползает. Как бы не накрыл Адмирала!

– Отец не даст себя поймать морю. Он вернется вовремя. И как всегда, с уловом, – ответил Эль.

– На этот раз рыба не протухнет. Пусть только Адмирал сразу свалит ее в погреб. Через два-три часа она будет там плавать, как в садке. Сегодня вашему подвалу не избежать потопа.

– Пожалуй, ты прав! – В голосе юноши послышалось беспокойство.

– Не приготовить ли подвал? – сказал рыжий, останавливаясь над люком.

– Нет, нет! – воскликнул Эль, и Житков услышал его торопливые шаги. Юноша встал на крышку люка. – Там все в порядке… Ты бы очень хорошо сделал, Вилли, если бы вышел на пристань. Помоги Адмиралу пристать и выгрузить рыбу. Я тоже сейчас приду.

– Так идем же, – настойчиво сказал рыжий.

– Как хочешь, вместе так вместе, – согласился Эль.

Хлопнула дверь. Переждав несколько минут, Житков поднял крышку люка и вылез из подполья. Только тогда он понял, как разыгралось море. Волны прибоя катились непрерывной чередой. Они образовали сплошной пояс клокочущей пены вокруг плоской скалы, где стоял домик Глана. Над пеной едва возвышался помост маленькой пристани, соединенной с берегом дощатым настилом. В бушевании набегающих и откатывающихся валов это сооружение казалось таким зыбким, что было удивительно, как оно выдерживает удары моря. И еще удивительнее было то, что, несмотря на могучие волны прибоя, к этой пристани уверенно приближался небольшой моторно-парусный бот. Житков был моряком, он знал море, не боялся его и все же с беспокойством глядел на маневры судна.

Он так увлекся этим зрелищем, что не сразу обратил внимание на людей на пристани, помогавших судну пристать. Скоро они повернули к домику, нагруженные корзинами с рыбой. Кроме коренастого седобородого рыбака, – по-видимому, самого Глана, – с Элем шли еще двое: все тот же рыжий и… Житков хотел протереть глаза: вторым был боцман Мейнеш.

О незаметном бегстве не могло уже быть речи. Житков едва успел юркнуть под пол. При этом он даже не подумал о том, что рыжий был прав: по мере того, как крепчал шторм, волны все чаще достигали домика. Вода легко проникала в широкие щели между срубом и примитивным фундаментом.

Житков различал доносившиеся сверху голоса. Спокойный баритон хозяина звучал реже всех: Глан скупо бросал короткие реплики.

– Времена изменились, старина, – гудел простуженный бас Мейнеша, – только крепкая рука может навести порядок в этом сумасшедшем доме, а у нашего капитана именно такая рука.

– Собака любит крепкую руку с хорошей плеткой, – сердито сказал Глан.

– Ты можешь оскорблять меня. Я прощу тебя, как прощают детей, не ведающих, что творят…

– Зато ты очень хорошо знаешь, что делаешь, Юстус. Но ты должен знать и другое: ни один из тех, кто изменил, не получит пощады. Горе тому, кто по приказу немецкой падали, вроде твоего Вольфа, нанесет нашей матери-родине хотя бы царапину, – твердо проговорил Глан.