Дуглас Адамс - Детективное агентство Дирка Джентли (сборник) Страница 52

Он вдруг заметил, как вдали между листвой что-то мерцает.

— Там море? — спросил он.

— Отсюда вы лучше его рассмотрите! — крикнул профессор. Он уже взобрался немного вверх по скользкому склону холма и пыхтел, прислонившись спиной к дереву.

Дирк с Ричардом последовали за ним, с шумом продираясь сквозь заросли и тревожа прячущихся в листве птиц.

— Тихий океан? — осведомился Дирк.

— Индийский, — покачал головой профессор.

Дирк еще раз протер очки и пристально посмотрел вдаль.

— Ах, ну да, конечно, — сказал он.

— Мы не на Мадагаскаре? — спросил Ричард. — Я там бывал…

— Правда? — удивился профессор. — Одно из красивейших и самых поразительных мест на Земле. Вдобавок для меня там столько… соблазнов. Но нет. — Голос дрогнул, и профессор откашлялся. — Нет. Мадагаскар… Дайте-ка подумать, где у нас солнце?.. Да. Вот оно, движется к западу. Значит, Мадагаскар примерно в пятистах милях к западу отсюда. Нас от него отделяет остров Реюньон.

— А это что за место? — неожиданно спросил Дирк и постучал костяшками пальцев по дереву, напугав ящерицу. — Может, Маврикий? Место, где появилась марка.

— Марка? — переспросил профессор.

— Да, вы должны об этом знать, — сказал Дирк. — Очень знаменитая марка. Точно не помню, но она происходит отсюда. С Маврикия. Который известен благодаря своей выдающейся марке, такой коричневой, чем-то заляпанной. Стоит не меньше Бленхеймского дворца. Или я что-то перепутал и думаю о Британской Гвиане?

— Одному тебе известно, о чем ты думаешь, — проворчал Ричард.

— Это Маврикий? — настаивал Дирк.

— Да, — ответил профессор, — Маврикий.

— Но вы не коллекционируете марки?

— Нет.

— Что, черт возьми, все это значит? — вдруг рассердился Ричард.

Но Дирк не отставал от профессора:

— Жаль, а то удалось бы достать несколько чудесных конвертов первого дня [7], да?

— Они меня не интересуют, — пожал плечами профессор.

Ричард спускался с холма следом за ними.

— Тогда чем же так примечательно это место? — спросил Дирк. — Должен признать, оно не оправдало моих ожиданий. Разумеется, по-своему здесь красиво, природа и все такое, но меня, городского жителя, этим не проймешь…

Он опять протер очки, с недоумением оглянулся и вдруг услышал, как идущий рядом профессор странно хмыкнул. Дирк вновь посмотрел вперед: прямо перед дверью, ведущей в профессорскую квартиру, происходило нечто удивительное.

Огромная рассерженная птица уставилась на Ричарда, а Ричард — на нее. Ричард явно увидел в птице необыкновенное существо, птица же смотрела на него так, будто предупреждала: только попробуй сказать что-нибудь обидное о моем клюве.

Убедившись, что Ричард над ней не смеется, птица сменила гнев неким подобием милости, грозящей, впрочем, сорваться в раздражение, если он сейчас же не займется чем-нибудь полезным — к примеру, не покормит ее. Птица отступила на пару шагов назад, сделала еще столько же в сторону, а затем вновь шагнула вперед, покачнувшись на больших неуклюжих лапах, пристально посмотрела на него и издала нетерпеливый, пронзительный крик.

Не добившись реакции, птица поскребла огромным красным клювом землю, словно показывая Ричарду, что неплохо было бы поискать для нее чего-нибудь съестного.

— Она питается плодами кальварии, — подсказал профессор.

Птица с досадой посмотрела на профессора, давая понять, что это и так известно любому идиоту, а потом вновь перевела взгляд на Ричарда и склонила набок голову, будто размышляя, не имеет ли она и вправду дело с идиотом и не пересмотреть ли выбранную стратегию.

— Несколько штук лежат на земле у вас за спиной, — прошептал профессор.

Все еще пребывая в состоянии, подобном трансу, Ричард неуклюже обернулся и увидел горстку больших орехов. Он наклонился, поднял их и посмотрел на профессора. Тот подбодрил его кивком головы.

Ричард нерешительно вытянул вперед ладонь с орехами. Птица тут же склевала их и, поскольку Ричард не успел убрать руку, сердито отпихнула ее в сторону клювом.

После того как Ричард отошел на почтительное расстояние, она вытянула шею, прикрыла большие желтые глаза и, издав непристойный булькающий звук, проглотила орехи.

Теперь птица выглядела хотя бы частично удовлетворенной. Если сначала перед ними был недовольный додо, то сейчас он превратился в недовольного, но сытого додо, а на большее в этой жизни он и не надеялся.

Птица развернулась и пошла обратно в лес медленно, вразвалку, словно предупреждая Ричарда: только посмей сказать что-нибудь обидное о пучке курчавых перьев на моей гузке!

— Я просто хотел взглянуть на эту птицу, — вполголоса сказал профессор, и глаза его, к удивлению Дирка, наполнились слезами. — Не мое дело вмешиваться…

— Это птица додо? — затаив дыхание, спросил Ричард.

— Да, — ответил профессор. — Одна из трех оставшихся к этому времени. Год тысяча шестьсот семьдесят шестой. Через четыре года они все умрут, и больше их никто и никогда не увидит. Идемте отсюда.

За плотно закрытой наружной дверью перед угловым подъездом во втором дворике колледжа Святого Седда, где всего долей секунды ранее мелькнул слабый проблеск и исчезла внутренняя дверь, слабый проблеск повторился, и дверь появилась вновь.

Во тьме возникла тучная фигура Майкла Вентона-Уикса. Он шел по направлению к этой двери, оглядывая угловые окна. Слабый проблеск остался незамеченным среди всполохов каминного пламени, мерцающих в одном из них.

Человек вгляделся в черноту неба, пытаясь рассмотреть то, что совершенно точно там было. Впрочем, он так же точно знал, что нет ни малейшего шанса это увидеть даже в безоблачную ночь. На орбите Земли болталось столько хлама, что на присутствие еще одного предмета — даже такого объемного, как этот, — никто не обращал внимания. Да, так оно и было, хотя порой его присутствие все же проявлялось. Время от времени. В сильную волну. А такой сильной волны, как сейчас, не было почти две сотни лет.

Теперь наконец все на своем месте. Идеальный носитель найден.

Он шел через внутренний дворик колледжа.

Сначала казалось, что на его роль подойдет сам профессор, однако попытка не удалась. Последовало разочарование, ярость… и — идея! А что, если доставить на Землю электрического монаха? Они для того и придуманы, чтобы верить во все подряд, и легко поддаются влиянию. Уговорить такого выполнить задачу — нет ничего проще!

Увы, экземпляр оказался безнадежным. Да, верил он во что угодно. Но не дольше пяти минут, а после становился упрямее профессора, который ни в какую не хотел делать то, что запретил сам себе.

Затем еще одна осечка, и — о, чудо! — вот он, идеальный носитель.