Хроники 302 отдела: Эффект кукловода - Алексей Небоходов Страница 63

Слово «милиция» за соседним столиком вызывало острый приступ паники. Сердце колотилось так яростно, что казалось, его стук слышат все. Кружки и бутылки едва удерживались в дрожащих пальцах, и лишь усилием воли я заставлял себя улыбаться, скрывая страх.

Работа, прежде механическая и циничная, превратилась в пытку. Каждое движение за стойкой давалось с трудом, руки дрожали, несмотря на попытки контроля. Бутылки звенели на полках, словно колокольчики на виселице. Шум кофеварки звучал как жужжание лампы на допросе. Любой звук, жест или реплика воспринимались на грани галлюцинации. Мир дышал против меня, шепча: ты попался, тебя вычислили.

Мысли метались, возвращаясь к ночи убийства: лицо жертвы в момент осознания, руки, вцепившиеся в воздух, слабое хрипение, угасшее в тишине. Затем – вспышка фонаря, крик милиционера, голос, оборвавший всё. Я прокручивал момент, когда отпустил тело и бежал. Где оставил след? В какой секунде ошибся?

В голове всплывали сцены ареста: дверь квартиры срывают с петель, меня валят на пол, руки за спину, лицо в паркет. Допрос, потный лоб, пересохший рот, тщетные попытки оправдаться. Вонь камеры, въедающаяся в кожу, и притворное спокойствие среди пойманных. Хуже всего – момент признания, когда всё кончено, и слова бессильны. Я знал: не выдержу. Всегда работал без улик, без следов. Но той ночью допустил слабость, и теперь она пожирала меня.

День прошёл в мучительном ожидании и болезненном самоанализе. Каждый прохожий за окном, каждое движение на улице казались знаками разоблачения. Я анализировал каждое слово и жест, отчаянно стараясь казаться спокойным, будто мне нечего скрывать.

К концу смены, когда нервы были на пределе, а тело еле держалось, я, вытирая стойку, заметил, как дверь кафе медленно открылась. Холод ворвался внутрь, и в проёме возник высокий, сухощавый мужчина в безупречном костюме. Он замер, словно давая залу его рассмотреть, затем шагнул вперёд, оглядывая помещение, будто оценивая не интерьер, а состояние присутствующих.

Его глаза – серые, стальные, лишённые эмоций – скользили по лицам. Когда они остановились на мне, внутри что-то оборвалось. Он не пришёл за кофе. Уголки его губ сжались в линию, свойственную тем, кто задаёт вопросы без правильных ответов. Каждое движение, поворот головы напоминали хищника перед прыжком.

Я выпрямился, стараясь казаться спокойным, хотя пот стекал по позвоночнику, а сердце билось в груди. Тело зудело от тревоги, как перед лихорадкой. Я знал этот тип – не по встречам, а по деталям поведения, описаниям из передач. КГБ. Или хуже. Те, кто приходит, когда всё решено.

Он прошёл вдоль окон, будто выбирая место, но я чувствовал: это игра. Его взгляд не искал меню или интерьер – он искал меня.

Превозмогая желание бежать, я улыбнулся, как умеют бармены в этом заведении – вежливо, приторно. Рука, протягивающая меню, дрожала еле заметно, но внутри всё трещало. Если он заговорит, спросит хоть слово, я могу выдать себя взглядом, полусловом. Я избегал его лица, но чувствовал взгляд кожей, как кислоту, прожигающую насквозь.

Он не смотрел – он препарировал, разбирал меня по частям, как дохлого голубя, выкопанного из снега. Его глаза не двигались, словно он не моргал. В этой неподвижности таилось нечто невыносимое. Ни вопросов, ни жестов – только тяжёлое давление. Я сгибался под ним, превращаясь в лужу под его ботинками.

Меню зависло в воздухе. Он не взял его, продолжая смотреть. Это была проверка, игра на выносливость. Кто дрогнет, кто отведёт взгляд. Я проигрывал ещё до начала. Всё сжималось, пряталось в темноту. Хотелось раствориться, стать пеплом в пепельнице. Но я стоял, потому что отступить – значит признаться. А признание – конец. Я не был готов умирать.

Тогда я понял: прежняя жизнь сгорела дотла, как архив, от которого не осталось страниц. Моя манера говорить, ходить, дышать стала уликой. Привычки могли выдать, жесты – обернуться приговором. Не осталось безопасных маршрутов, нейтральных лиц, случайных фраз. Мир сжался до тесной клетки, где за решёткой таились взгляды, документы, приказы и моё имя в чьём-то списке.

Я вступил в игру без объявления, но с ясными ролями и правилами. Главное – никаких следов, повторений, эмоций. Это не борьба за выживание – это отсчёт. Каждое утро начиналось с вопроса: сколько шагов до провала? Сколько взглядов до ареста?

Ошибка могла стать последней. Я балансировал между маской и истерикой, между «чем могу помочь» и желанием вцепиться в горло любому, кто задержит взгляд. Игра не имела финиша – только усталость, паранойя, бессонница. Из охотника я стал беглым зверем, научившимся улыбаться, когда его прижимают к стене.

Глава 13

Курносов открыл дверь кабинета и чуть отступил, пропуская Марию. Женщина вошла неуверенно, словно сомневаясь, что эти стены способны защитить её от затаившейся где-то рядом беды. В кабинете царил полумрак и тяжёлая прохлада; воздух был насыщен запахом старых бумаг, табачного дыма и чем-то едва ощутимым, напоминающим усталость чужих судеб.

– Проходите, – произнёс Курносов одновременно строго и сухо, указав на стул напротив. Когда Мария осторожно села, он занял своё место и тут же раскрыл толстую папку с материалами дела.

Женщина почти не поднимала глаз, словно её удерживали здесь силой. Её пальцы нервно переплетались, теребя ткань юбки, и чем дольше длилось молчание, тем отчётливее становилась дрожь в руках. Курносов несколько секунд молча смотрел на Марию, будто оценивая её состояние, и начал говорить медленно и уверенно:

– Хотя мы уже знакомы, я бы хотел сделать все официально. Меня зовут Пётр Иванович Курносов, я следователь КГБ, ведущий это дело. Понимаю, это может показаться странным, такие дела обычно ведёт милиция.

Он быстро придумал убедительную версию, способную объяснить ситуацию.

– Однако у нас возникли обстоятельства, которые подпадают под нашу компетенцию, – продолжил он спокойно, словно цитируя официальное постановление. – Среди ваших личных вещей обнаружен предмет, связанный с засекреченным объектом. Разумеется, это требует тщательной проверки.

Он сделал паузу, давая Марии осознать сказанное.

– Наша цель – максимально быстро и деликатно разобраться в случившемся. Прошу вспомнить всё, что сможете: любой штрих, звук, образ.

Мария глубоко вздохнула, словно пытаясь вдохнуть уверенность. Она посмотрела на следователя испуганно, но с надеждой, будто он мог вернуть ей утраченную ясность.

– Я стараюсь вспомнить уже много дней, – начала она почти шёпотом, осторожно подбирая слова, словно боясь потревожить хрупкие образы, едва проступающие в её сознании. – Я шла по тихому переулку недалеко от дома. Было темно, фонари едва горели. Сначала я услышала шаги и подумала, что кто-то просто идёт следом. Но они звучали