Дьяволы - Джо Аберкромби Страница 10

— С вами всё будет в порядке. Просто… держитесь подальше от решёток.

— От чего? — пробормотал брат Диас, наблюдая, как Баптиста справляется с одним замком за другим.

— Держитесь подальше от решёток, будьте начеку, не верьте ничему, что они говорят, и я уверен, справитесь лучше предшественницы.

— Что?

— В этом вся суть, — сказал Хобб, водружая ботинок на стол и переключаясь на свою книгу. — И не подставляйте шею, да, Баптиста?

— Никогда. — Баптиста наконец отодвинула два здоровенных засова и плечом открыла вторую дверь, откуда доносилось слабое дуновение прохладного воздуха.

— Он присматривает за дьяволами, — сказал брат Диас, словно всхлипнув.

— Но он из Англии. — Якоб из Торна провёл его через порог. — Там все дьяволы.

Коридор тянулся в темноту, стены и потолок представляли собой один полукруглый свод из как будто расплавленной скалы. Единственный свет, падающий на ряд арок в левой стене, исходил от трёх зловеще мерцающих свечей в ржавых подсвечниках. Это могло показаться винным погребом, если бы не решётки, блокирующие проходы, с прутьями чёрного железа толщиной с запястье брата Диаса, надёжно закрытые ещё более тяжёлыми замками.

Он сглотнул.

— Это… камеры? — древние, судя по виду. — Каких заключённых держали ведьмы-инженеры Карфагена?

— Праведных? — Баптиста пожала плечами. — Или наоборот неправедных?

— Тех, кого ненавидели, — сказал Якоб. — Тех, кого боялись.

— И тех, кого не могли понять. — раздался скрежет цепей из ближайшей камеры. — И в этом отношении мало что изменилось. — из тени высунулся мужчина.

— Кажется, новые тюремщики, — он обладал внушительной фигурой, возможно, аристократ северной Афри́ки, его чёрные волосы и борода были тронуты сединой. — Но мелкая несправедливость, лицемерие и угнетение вечны. — сцена возмущённого достоинства омрачалась двумя фактами, которые невозможно было игнорировать: его лодыжки были скованы тяжёлой цепью из чёрного железа, а он сам был полностью голым.

Баптиста небрежно прислонилась к арке.

— Смею ли я представить вам самое последнее пополнение в нашей маленькой семье? Его зовут Бальтазар… — она прищурилась, глядя в потолок и позвякивая своим брелоком на кончике пальца. — Забыла остальное.

— Бальтазар Шам Ивам Дракси. — мужчина величественно раздул ноздри. — И это имя раздастся эхом в истории!

— Немного длинновато для эха, не правда ли? — сказала Баптиста, подмигнув брату Диасу. — Ох уж эти колдуны и их имена...

— Я маг, дура.

— О, я дурочка, а ты гений. — Баптиста улыбнулась шире, сверкнув золотыми зубами. — Вот почему ты голый в клетке, а у меня ключ.

— Смейся, пока можешь! — волшебник прижался лицом к прутьям и заставил брата Диаса предусмотрительно отступить на шаг. — Но никакая цепь не удержит меня! Никакие заклинания не свяжут меня! Я освобожусь, и когда я это сделаю, моя месть будет легендарной!

Он потрясал кулаком, пока доводил себя до всё большей степени ярости, и всякий раз, когда он это делал, его член качался, и хотя брат Диас не желал этого видеть, он по неизвестной причине не мог перестать смотреть на него и был вынужден поднять руку, чтобы прикрыть глаза.

— Он должен быть голым?

— Он соскребал грязь по углам камеры и писал ею на рубашке, — сказала Баптиста.

— Писать — это плохо?

— Это могло закончиться очень плохо, — сказал Якоб.

— Он печально известный практик Чёрного искусства, — сказала Баптиста, — Преследуемый охотниками на ведьм в течение девяти лет и признанный Небесным Судом виновным как сам сатана.

— Разве они не склонны... немного…, — брат Диас прочистил горло, — Сжигать людей за такое?

— В редких случаях им даётся шанс на искупление через пожизненное служение Её Святейшеству.

— Искупление? — прорычал Бальтазар Шам Ивам Дракси. — Ха! Различие между Чёрным искусством и Белым — это явная уловка, рождённая осознанным невежеством. Они черпают из одного колодца. Чтобы оказаться в одном ведре! А потом вы, болваны, черпаете из двух чашек и объявляете то, что соответствует вашим мелким предрассудкам, Белым, а то, что бросает вызов вашему жалкому пониманию, Чёрным, когда на самом деле это — одно и то же...

— Был ещё случай с танцующими мертвецами, — процедил Якоб из Торна.

— И сделки с демонами, — добавила Баптиста.

Бальтазар вскинул руки.

— Разик поторговался с одним демоном, и сразу есть повод для обвинений!

— Мне нужно сесть, — пробормотал брат Диас, но стула ему не предложили.

Следующая камера была аккуратно обставлена ​​узкой, аккуратно заправленной кроватью, двумя выцветшими ковриками и полкой, заваленной книгами, включая прекрасный экземпляр Священного Писания. Но, похоже, там никого не было.

— Солнышко? — Баптиста постучала по решётке мужским перстнем-печаткой, который носила при себе. — Можешь выходить.

Она не выпрыгнула из тени, просто внезапно стала видимой. Должно быть, она стояла там, на виду. Но по непонятной для брата Диаса причине он заметил её только когда она повернулась к нему, протяжно выдохнув.

Непонятно, как можно было не увидеть это лицо. Оно было узнаваемо женским, усыпанное самыми обычными веснушками, но напоминало отражение в кривом зеркале с ярмарки: невозможно узкая челюсть и невозможно широкие острые щёки, нос слишком маленький, а немигающие глаза слишком, слишком большие.

— Спаситель, защити нас, — выдохнул он, только сейчас делая знак круга на груди. Как будто волшебник не заслуживал такой реакции. — Это эльф!

Она шагнула вперёд, длинные пальцы словно паучьи лапки обхватили прутья.

— Новый настоятель? — можно было ожидать, что враг Божий заговорит с дьявольским шипением. Ровный, высокий, нормальный голос эльфа разочаровывал.

— Это брат Диас, — сказал Якоб из Торна.

Эльфийка изучала его не мигая, как ящерица.

— Околдован, — сказала она и исчезла.

— Почему…, — прошептал брат Диас, его горло было так напряжено, что он едва мог говорить, — Эльф сидит под Небесным Дворцом?

Баптиста махнула рукой в ​​сторону следующей решётки.

— По той же причине, по которой под Небесным Дворцом сидит вампир.

В этой камере находился самый древний на вид человек, которого когда-либо видел брат Диас. Его тело было сгорблено, лицо — иссохшая маска, шея сморщена как кора, несколько уцелевших клоков волос на старческой макушке. Но голос был полон образованности и