Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды Страница 129

Взбешенный Доврефьель размашисто шагал по широкому коридору Академии, чуть не сбивая посохом магические светильники. Дилин давно отчаялся догнать Великого Мага на своих ногах и потому просто левитировал чуть позади, думая, как забавно поменялись роли: всегда сдержанный ректор Академии взорвался, а Рыжий Маг, к которому они сейчас ввалились ни свет, ни заря, благодушен и спокоен. Завтракает, как будто ничего не случилось.

Или Рыжий хотел именно такое письмо получить из Школы?

— Нет, я не этого ждал! — воскликнул Скорастадир, ознакомившись со свитком. Доврефьель очевидно пытался взять себя в руки: сидел на низеньком стуле и делал дыхательные упражнения.

— Балбесы. Жаль, я Хартли не послушал. Надо было в Бессонные все же Стурона наставником. Он-то старик, зато выдержка отменная…

— Дождались! — проскрипел Доврефьель. — Выкормили гадюку. И школы… Теперь же Совет вой подымет, что Седая Вершина копает под Опоясанных, если маги их с должностей смещают.

— А чего в Совете до сих пор щелкали клювами? — загремел Скорастадир, мигом возвращаясь к более привычному поведению:

— Тут сказано, восемь жалоб им посылали, не одну, и не две! Нет, на Совете я отобьюсь… Что с краем-то делать? Хельви еще ловко выкрутился, велел того дурня ножнами отстегать. Если б топорами забили, тогда-то уж точно бунт!

— Умный выкрутится, мудрый не допустит! — хрипло возразил Доврефьель. Пошарил по поясу, нашел привешенный гребень, принялся расчесывать бороду. — Я вот и боялся именно таких ошибок. Очевидных, которые на поверхности. Знаешь, как у нас говорили? Обидно наступать на грабли, но еще обидней — на детские грабли.

— У них ручка короче, в самый раз по… В общем, куда надо попадает, — наскоро объяснил ежу Рыжий Маг, отставляя вылизанную до блеска тарелку. Вынул гребень и тоже принялся чесать бороду. Бороду Великий Скорастадир отращивал не так давно, и до роскошной, белой, ухоженной — как у ректора — ему было еще далеко.

— Ну, как ни верти, а придется Школы от Академии отделить, и новые законы писать, чтобы Школы в управление краем не мешались… Представитель от Школ и в суде теперь должен быть, и в Совете… — Успокоившийся Доврефьель загибал пальцы. — Посылай гонцов, Совет назначим на Тени и Туманы.

— Совет соберем, законы напишем. Но это когда еще! Сегодня что с этими гордецами делать? Дилин, не подскажешь?

Ежик огорченно раскачивался на лапках:

— Бунт… Опять бунт. Я же говорил, будет кровь! Я видел!

Рикард видел совершенно непонятную для него картину: ко двору Школы подходили толстые, неизвестной породы существа. Как подушки, если в каждый угол дать по лапе. И ходить не на четырех, а на двух. И насадить сплюснутую, змеино-ящерную, головку, на верхний край подушки. И чтобы не ткань на пузе и спине, а плотный клетчатый панцирь. И набить не пухом — а злобной, дерганой яростью, алыми огоньками высверкивающей из глаз.

Потом длинноусый лазутчик, наконец, сообразил: существа походили на обычную болотную черепаху. Если поставить ее стоймя, обтянуть портупеями и ремнями, и к каждому ремню присобачить что-либо острое и тяжелое.

Три таких подушко-черепахи шли прямо ко двору Школы, размахивая зелеными ветками, в знак мира. Дозорные заметили их давно. Школа успела выстроиться на стенах в полной боевой готовности.

— Мир! Мир! — возглашали на всеобщем языке существа. Хельви спокойно велел опустить мост и вышел к нему сам. Первый гость тяжелыми шагами перешел ров. Грузно бухнулся на колени перед наставником Школы. По тому, как резко Хельви поджал губы, стянул уголки глаз и сдержал дыхание, Рикард догадался, что звери еще и пахнут.

— Господин Всеотец слышал о твоем затруднении, Великий Маг!

Хельви кивнул закаменевшим лицом:

— Говори.

Олаус подумал, что маг побелел от вони.

— …Если ты отойдешь от Совета, и признаешь Господина Всеотца, он даст помощь тебе. Во всем, чего попросишь и пожелаешь.

Тут Рикард осмотрел людей и зверей на стенах — сколько позволяло ему слуховое окошко — все лица выражали крайнюю степень отвращения. И понял Олаус, что мага перекосило вовсе не от запаха.

— Когда нам зайти за ответом, Великий Маг?

Наставник — ни в губах крови! — пробормотал:

— Через два дня на третий, считая нынешний день, как первый.

Существо выпрямилось в рост, и Рикард мог видеть теперь, что оно почти на голову выше Хельви. Повернулось и зашагало по мосту обратно, к оставленным на том берегу рва спутникам. Вся троица молча исчезла в лесу. Хельви отошел к крыльцу, тяжело сел прямо на ступени — на те самые, где вчера сорвал Пояс с посланника Совета Леса.

Рикард даже головой повертел. Пожалуй, глава Школы Левобережья не зря отправил их сюда… Однако, теперь следовало все добытые новости немедля отнести к стоянке. Как по заказу, мост переходила пара охотников, с полуразобранной тушей на носилках. Лазутчик отполз к окошку в дальнем скате, где никто не мог его видеть. Змеем скользнул с чердака, подбежал к идущим, ухватился за переднюю ручку:

— Ну-ка, помогу тебе… На поварню, или к леднику сначала?

Охотник облегченно двинул плечами под выгоревшей, светло-зеленой, курткой, простеганной ромбиками:

— Ох и бык попался! Третье октаго тому Вересня на рога поднял. Пол-октаго — девок в ежевичнике распугал. Думали уже, мархнусов туманом нанесло. Наконец, вчера забили его. Матерущий! Рога — две восьмерки отростков! Жизнь живу, не видел столько!

— Я тут недавно. Чего туманом нанесло?

— Ну мархнусы, мархи, мари туманные. Болотный Король их тут набегами водит. На вид, как вздыбленные черепахи. Да чего ты встал с разгону? Сам вызвался помогать, так неси уж до конца! Тут и недалеко. Вот сюда, на стол вывалим. И-и, семь-восемь!

Второй охотник, игравший в этой сцене немую роль, послушно наклонил носилки. Туша соскользнула на широкие, темные от крови и потрохов доски, исполосованные мясницкими ножами. Первый лесовик хлопнул Олауса по шее:

— Благодарствую! — и пошел в большой дом. Скоро вернулся, подкидывая на ладони серебряную монету. «За мясо — серебром?» — про себя удивился Рикард. Вместе с охотниками он вышел за ворота, и пока могли видеть с вышек, изображал, будто они из одной ватаги. Отойдя достаточно далеко, распрощался и лесом побежал к стоянке. Бессонная ночь, суматошное утро, да и дикие новости взяли свое. Рикард, правда, держал руку на мече, но зевал отчаянно. Хотелось пить, есть и спать.

Есть и спать. Все, что можно делать. Расхаживать негде. Смотреть не на что.

Думать. Пережевывать изнутри себя самого, как желудочная кислота — пустое брюхо. Открывать и закрывать глаза, и не видеть — именно, что не видеть! — разницы.