Ч. Цыбиков - Хроники Земли Простой (специально обработанные для жителей Земли) Страница 129

— Да, — сказал Аристотель. — Мне они понравились. Особенно Микки с’Пелейн. Уж очень он похож на моего старого друга по имени Полуэкт.

— Надо же, — сказал Эрвин. — Так отца моего звали.

— А, — сказал дракон вежливо.

— А что они-то там делали? — задал, наконец, главный вопрос Эрвин.

Дракон наморщил лоб — очевидно вспоминая, и честно попытался дать исчерпывающий ответ.

— Ели… спали… разговаривали… — здесь дракон замялся, потому что более о делах Микки и его друзей ничего вспомнить не мог.

— Ага, — сказал Эрвин. То, что его друзья в университете не учились, а лишь ели, спали и разговаривали, показалось ему вполне нормальным обстоятельством. И тут страшная мысль пришла ему в голову.

— А когда это было? — спросил он взволновано.

— Два дня назад, — сказал Аристотель.

— То есть, — сказал Эрвин, — они живы?

— Были живы два дня назад, — уточнил Аристотель.

— А где именно они были живы два дня назад? — спросил Эрвин.

— В Байхрайтэрлэндском лесу, — ответил Аристотель.

— Дьявол, — сказал Эрвин. — Как они там оказались?

— Давайте я всё расскажу по порядку, — сказал Аристотель.

— Давайте, — сказал Эрвин.

Тёмная, безлунная, хотя и полная ярких звёзд, горная ночь стояла над Дол-редутом.

Комендант Захариус шёл к Воротной башне. Одет он был в точности, как накануне кавалер Кларик — тёмный плащ с капюшоном, поскольку счёл такую одежду весьма подходящей для дела, которое ему надлежало совершить. Так сказать, тёмным делишкам — тёмные одежды. И тёмное время суток.

У двери, что вела в башню, часовой заученным движением вскинул алебарду.

— Стой, кто идёт! — сказал он суровым голосом. Несмотря на суровость, голос, судя по петушиной ноте, проскользнувшей в слове "идёт", принадлежал юноше. Часовой был из нового призыва, надо полагать.

Комендант Захариус остановился. Ему было любопытно.

— Стою, — сказал комендант и откинул капюшон.

— Здравствуйте, господин комендант, — взволнованно сказал часовой, узнав начальство.

— Здравствуйте, — вежливо сказал комендант. — И что дальше?

Неуверенная тишина была ему ответом. Затем часовой робко спросил:

— Пароль?

— Браво! — сказал комендант.

— Неправильно, господин комендант, — сказал часовой. — Пароль — дуб, а отзыв — ольха.

Комендант вздохнул.

— Имя, звание? — требовательно сказал он.

— П-пароль! — слегка заикаясь сказал часовой.

— Дуб! — рявкнул комендант.

— Ольха! — проорал в ответ часовой. — Проходите, господин комендант!

— Я те щас пройду! Имя, звание! — снова рявкнул комендант, вгоняя несчастного часового в полуобморочное состояние.

— Рядовой Федориус Копт, господин комендант!

— Рядовой! Идите к начальнику караула и доложите, что комендант снял тебя, дубина стоеросовая, с поста за незнание своих обязанностей!

— Слушаюсь, господин комендант! — и часовой покинул пост на неверных ногах.

Свирепое выражение на лице коменданта медленно сменила удовлетворённая улыбка. Всё прошло как нельзя лучше. И комендант вошёл внутрь башни.

Это только кажется, что быть предателем легко. На самом деле, даже такое несложное дело, как предательское открывание ворот перед вражескими войсками, на практике оказывается полным организационных нюансов и сложностей. Если к тому же вы не хотите ни с кем делиться суммами, что вам причитаются за данный, если можно так выразиться, акт, ну то есть вы не только предатель, но и жадина, то количество трудностей и нюансов, естественно, возрастает.

Комендант меж тем без помех дошёл до помещения, где находился механизм опускания подвесного моста. Услав находившихся в комнате бойцов охранять вход в башню — пока не придёт смена для этого, как его… Копта, сказал он, комендант Захариус первым делом забаррикадировал дверь. Затем он подошёл к бойнице и глянул наружу. Из бойницы была чётко видна противоположная сторона ущелья. Ущелье было неширокое — сорок шагов, но глубокое. На дне ущелья бурно шумел горный поток. Именно эти обстоятельства, как уже наверное, догадался подкованный в фортификационном деле читатель, делали Дол-редут столь неприступным.

Комендант вздохнул и дёрнул за рычаг опускания моста. Рычаг не поддался. Комендант облился холодным потом при мысли, что задаток, часть которого он уже успел истратить на различные столь необходимые ему предметы роскоши, придётся возвращать, и надавил что есть силы.

Рычаг не поддавался. Во входную дверь, как и положено в подобного рода моментах, толкнулись, и изумленный голос произнёс:

— Гы… заперто…

И в дверь снова толкнулись, но уже посильнее.

Комендант совершенно звериным взглядом посмотрел на дверь и навалился на рычаг всем телом. Способность мыслить разумно из комендантовой головы испарилась в этот миг начисто.

В дверь замолотили часто и дробно.

— Погодите, — сказал тот же голос. — Я вот кувалдой.

Дверь содрогнулась. От этого удара в голове коменданта прояснилось. Он вынул из-под рычага предохранительный клин и снова навалился всем телом. Рычаг легко поддался, отчего комендант, вложивший слишком много усилий, шлёпнулся на каменный пол башни. Со страшным скрежетом, грохочя цепями, подвесной мост пошёл вниз. Озадаченные таким оборотом, вентанцы заорали на разные голоса, поднимая тревогу. Комендант вскочил на ноги. Того, что при падении он крепко приложился лбом об пол, он, похоже, не заметил. В бойницу было отчётливо видно, как подобно гигантской черной гусенице, дакаскцы текут через мост тёмной рекой, сумеречно поблёскивая в ночи доспехом. Комендант Захариус отдал должное военному искусству дакаскцев, умудрившихся незаметно накопить перед мостом столь значительные силы.

Сквозь забаррикадированную дверь, с крепостного двора доносились лязг, крики — словом, то, что романтически настроенные люди называют музыкой боя.

— Всё, — сказал комендант Захариус, — подаю в отставку.

Так что теперь мы будем называть его — бывший комендант Захариус, или просто — Захариус.

Захариус прислушался. В дверь стучать перестали. Послышался топот ног, обутых в подкованные сапоги.

Побежали вниз, решил Захариус.

Снова выглянул в бойницу.

Тёмная река по-прежнему текла по мосту. "Экая силища, — подумал бывший комендант с невольным почтением. — Нет, молодец я. Всё правильно сделал". С тупым стуком щёлкнул в стену совсем рядом с бойницей арбалетный болт, и коменданта обдало известковой крошкой из кладки. Захариус с некоторым запозданием отпрянул, и решил более судьбу не искушать. Он огляделся, не без труда вытащил из баррикады табурет и уселся на него. Некоторое время он так и провёл — сидя на табурете и мечтая о будущем. В мечтах этих преобладали смутные видения уютного семейного домика, и отчего-то — полуобнажённые девушки. Минут через пять музыка боя во дворе стихла.