Ирина Лакина - Арабские сны Страница 13

— Что такое ты говоришь, несчастная?! Валиде приказала сегодня именно Зулейку к падишаху вести! О аллах, аллах! — запричитал Масуд-ага и пулей выскочил в коридор, оставив меня стоять с открытым ртом.

Ничего себе — у гаремных мегер во главе с Наргес Хатун сегодня будет жаркий вечерок. Влетит им по первое число. А Лерку чудом пронесло. Или мне чудом повезло. Поди теперь разберись.

Я окинула кухню любопытным взглядом, присматривая — что бы закинуть себе в рот, и остановила свой выбор на ярко-желтом персике, который одиноко и призывно лежал поверх горы яблок в широкой плетеной корзине.

— Омар-ага, а для кого эти фрукты? — спросила я, не отрывая от аппетитного фрукта взгляда.

— Эти для валиде и фаворитки. Дэрья Хатун уж больно персики любит. Целая телега во дворе еще не разобрана по корзинам. А один вот упал, да повара его к яблокам подложили.

— Так я отнесу его госпоже? Скажу — Омар-ага вам свое почтение шлет! — спросила я, хитро прищурив глаз.

— Ай-ай, умно придумала! Бери скорее да неси! — грузный мужчина в заляпанной овощами и маслом рубахе на удивление быстро подбежал к корзине, подхватил персик и обтер его полотенцем со своего плеча.

Я получила в раскрытые ладони этот желанный плод и поспешила в коридор, в первом же закоулке которого и уничтожила сей дар, не испытывая абсолютно никаких угрызений совести.

От Дэрьи Хатун не убудет. А мне подкрепиться совсем не помешает, не дай бог еще рухну в обморок от волнения и голода прямо во время танца.

Кстати о танце — я все еще не придумала, как поразить падишаха, потому как школа балета и ночные клубы не подготовили меня к подобного рода представлениям.

Шестеренки в моей голове работали с невероятной скоростью, воспроизводя в памяти все индийские и турецкие сериалы, которые я видела. Эдакий ускоренный курс восточных танцев.

Что ж, надеюсь, я сдам этот экзамен. Пересдача здесь не предусмотрена.

ГЛАВА 12

Когда я вернулась в танцевальный класс, мои соперницы уже извивались под экзотические ритмы Востока — каждая из кожи вон лезла, чтобы затмить конкурентку. Одна трясла бедрами, вторая изгибалась, как змея, выпячивая грудь, третья виляла попой и при этом то и дело закидывала голову назад, приподнимая руками свои шикарные темно-русые волосы, четвертая же выделывала животом такие вещи, от которых дух захватывало.

«М-да, — подумалось мне, — куда уж тут мне с моими балетными па».

— Где ты ходишь? — накинулась на меня Зейнаб-калфа. — Уже пора идти, а ты только явилась! Некогда теперь репетировать, все прогуляла. Ох, не сносить мне головы! Все из-за этой растяпы Зулейки. О, аллах, аллах! Что же я валиде скажу?

Она как-то жалобно выдохнула, затем вышла в коридор, оставив меня в недоумении.

— Сидела бы ты лучше да ступни госпоже массировала, джарийе! — прошипела мне высокая шатенка, которая искусно трясла задницей под ритмы томбака. Последнее слово она произнесла так, словно выплюнула муху, случайно залетевшую ей в рот — с отвращением и нервной дрожью. Казалось, ее вот-вот вырвет от одного только моего вида.

Остальные презрительно прищурили глаза и тихонько засмеялись, перешептываясь между собой.

— Что за веселье? Или вам кто шербет преподнес? Ишь, устроили тут балаган! — рявкнула неожиданно появившаяся в дверях калфа, в руках у которой я увидела что-то вроде отреза ткани. — На вот, переодевайся. Да пошустрее. Масуд-ага уже пришел за вами. — Она протянула мне аккуратно сложенный сверток материи.

Я забилась в дальний угол комнаты и, зажмурившись от стыда, быстро скинула с себя одежду. Увы, но о белье в нашем понимании здесь ничего еще не знали, так что я предстала перед своими соперницами обнаженной, ибо хлопковые панталоны тоже пришлось снять, чтоб из-под «концертного костюма» не выступали.

Зейнаб-калфа принесла для меня шелковые шаровары нежного мятного цвета и золотистый атласный топ с шифоновыми рукавами, украшенными яркими шелковыми лентами сиреневого цвета.

На обеих штанинах моих шаровар зияли огромные прорези — от бедра до щиколотки, подвязанные тонкими тесемочками.

— Ну все! Хватит уже прихорашиваться! — Масуд-ага подошел ко мне и начал легонько подталкивать в спину к выходу. — Идите быстрее, вас еще причесать да накрасить нужно!

Нас завели в какую-то кладовку, где в ряд стояли несколько зеркал и мягких пуфов. На многочисленных полках были разложены баночки, мензурки, кисточки из конского хвоста, тонкие лучины с обгоревшими острыми концами, а у стены располагался сундук коричневого дерева с открытой крышкой. Я посмотрела на его содержимое и ахнула — заколки, броши, ожерелья, браслеты, диадемы и ободки, — все это переливалось в свете факелов, ослепляя и завораживая.

Меня усадили на один из пуфов, и юркая девушка в длинном халате из зеленой тафты, с черной тюбетейкой на голове, говорившей о ее принадлежности к прислуге, принялась разукрашивать меня, как новогоднюю елку.

Она растерла в руках маленький кусочек воска и начала тщательно причесывать мои вьющиеся локоны металлическим гребнем, приглаживая выбивающиеся из прядей волоски второй рукой. В результате через десять минут моя непослушная шевелюра была уложена, как в лучших салонах родного Краснодара.

Девушка подвела мне глаза обгоревшей лучиной, в рот положила кусочек отварной свеклы и приказала пожевать и смочить соком губы.

В завершение мне на голову надели диадему в форме извивающейся змеи с агатами и жемчугом. Один из камней, словно капля крови, свисал мне на лоб, делая меня похожей на индийскую принцессу.

Я смотрела на себя в зеркало и не могла сдержать улыбки — вид был просто потрясающий. Кроваво-алые губы прекрасно сочетались с красными агатами на голове, а подведенные угольными стрелками глаза стали ярче и выразительнее.

Я поправила рукой золотистый локон на плече и, довольная собой, встала с пуфа.

Через несколько минут приготовления закончили и остальные девушки, которые теперь смотрели на меня с опаской.

— Ну же, скорее! Нельзя заставлять падишаха ждать, — заторопился евнух, зазывая нас из коридора.

Мы прошли гуськом по нескольким узким коридорам, затем по широкому двору под открытым небом, в центре которого стояла мраморная чаша с цветами, и в итоге замерли перед широкой деревянной дверью. Вход в зал, из которого лились страстные звуки музыки и задорный мужской и женский смех, охраняли два телохранителя в красных кафтанах, а рядом с ними стоял высокий и важный мужчина с красным тюрбаном на голове, по центру которого красовалось павлинье перо.