Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди Страница 130

— Тогда почему вы женаты на Констанс? — угрюмо спросил Гарри.

Нехорошо быть таким бесчувственным, но зато как приятно сбросить Джеймса с небес на землю!

— О, это очень печальная история, — рассмеялся Джеймс. — Следующим летом я не вернулся на каникулы в Англию, а совершил путешествие по Германии на автомобиле, с Лизелоттой и двумя нашими друзьями. Они, кстати, были евреи.

— Евреи?! — ужаснулся Гарри.

Он ужаснулся потому, что знал, какая участь выпала всем немецким евреям, которые не успели вовремя убежать. Но Джеймс неправильно его понял и улыбнулся такой саркастической, мерзкой улыбочкой, что Гарри тут же захотелось дать лорду Годальмингу по зубам!

— Вас это не должно шокировать, Гарри. Американцы всегда так чванятся своим демократичным отношением ко всему на свете, в том числе к вопросу национальности и вероисповедания. А вот мой отец едва не умер от потрясения, когда узнал, что я дружил с евреями. А они были мои лучшие друзья! Мои — и Лизелотты. Эстер и Аарон Фишер. Аарон уже окончил медицинский, работал помощником у герра Гисслера, дедушки Лизелотты. Эстер — очень красивая девушка, моя ровесница — нигде не училась, потому что приличная еврейская девушка нигде не учится, к ней учителя на дом ходят. А она была приличной еврейской девушкой. Во всяком случае, так считали ее родители. Хотя она мечтала сбежать и стать танцовщицей, и вообще много о чем мечтала, а уж пылкостью могла превзойти и дюжину таких, как ваша Грета! Так вот, отправились мы в путешествие. Это было самое лучшее путешествие в моей жизни. Хотя мне приходилось много путешествовать — как и положено англичанину из хорошей семьи. Мы ночевали в гостиницах, брали два двухместных номера. Девушки — в одном, мы с Аароном — в другом. Мы объехали все города, все музеи, все замки. Лизелотта была нашим экскурсоводом. Она так хорошо умела обо всем рассказать. Это было лучшее лето в моей жизни.

— Судя по вашему печальному тону, Джеймс, романтическая героиня вашей истории скончалась, оставив вас навеки безутешным?

— Нет, Гарри, она не умерла. Точнее, теперь-то я не знаю. Наш роман продолжался три года. Только следующие лета я проводил все-таки в Англии. Я собирался жениться на Лизелотте, когда мне исполнится двадцать один год и я стану совершеннолетним. В ожидании этого мы сохраняли сугубо целомудренные отношения. А жаль.

— Чего жаль? Что не успели утратить целомудрия? — нагло спросил Гарри: он все не мог простить Джеймсу предположения относительно его, Гарри, девственности.

— Нет, Гарри, я сожалею не об упущенных возможностях, — спокойно ответил Джеймс. — Я сожалею о потерянном счастье. Если бы Лизелотта забеременела и родила мне ребенка, мой отец не стал бы протестовать против нашего брака. Он бы как-нибудь наказал меня. Не знаю, как. Но наследства не лишил бы и не позволил бы мне отказаться от моего родного ребенка. Для него кодекс чести был превыше всего. Он бы умер от огорчения, если бы узнал, что я изменяю Констанс. Жаль, в юности я был слишком глуп и не понимал, как следует действовать. Нам с Лизелоттой нужно было тайком пожениться и завести ребенка. И все бы само собой решилось. Но мне хотелось ввести ее в мой дом невестой, чтобы все было красиво. А отец, видно, догадался. Или дошли до него какие-то слухи. Но в ту осень, когда мне исполнился двадцать один год, он не позволил мне вернуться в Германию. Просто не позволил. А я не посмел ослушаться. Он приказал мне жениться на Констанс. И я женился. Бедняжка Лизелотта, наверное, ждала меня, ждала… И не понимала, что произошло. Она никогда не писала мне в Англию. Я просил ее этого не делать — а она всегда делала то, о чем я ее просил. И она никак не могла узнать, что же произошло со мной, куда я делся, почему не вернулся в Германию, хотя обещал. Обещал! И просто не вернулся.

— Но вы ведь… Как-нибудь… Сообщили ей? — Гарри, против собственного желания, почувствовал интерес к этой истории и сочувствие к юным влюбленным неудачникам.

— Нет. Я не мог написать ей. Не посмел. Я трус, Гарри. Впрочем, вы это уже поняли. Я не знал, как написать ей, что женился и чтобы она не ждала меня. Впрочем, в том же году она вышла замуж за Аарона Фишера. Полагаю, с ее стороны это был жест отчаяния. Она ведь любила меня. А Аарона — никогда. Да и он ее не любил. Они просто дружили. Уж я-то знаю. Но он был помощником ее деда. Может, дед их заставил пожениться? Хотя — вряд ли. Он всегда был дальновиден. А тогда в воздухе уже запахло грозой, хотя еще не очень явственно.

Джеймс замолчал. И Гарри содрогнулся: ему показалось — это похоже на минуту молчания в память о погибших товарищах.

— Она родила Аарону сына. И больше ничего я о них не знаю, — произнес Джеймс своим прежним меланхоличным тоном. — Я знаю только, что бежать из Германии они не успели. Или не смогли. Я наводил справки — все время с начала террора в Германии я справлялся о них — ни в Америку, ни в Англию, ни в скандинавские страны они не переехали. И никто из семьи Аарона.

Он снова замолчал. И в этот раз это действительно была «минута молчания». И прервал ее опять сам же Джеймс.

— Я только надеюсь, что дед позаботился о ней, спас ее. И малыша. Хотя бы их. Вряд ли он мог бы спасти Аарона. Или Эстер… Господи, я часто бывал в доме Аарона! У него такие милые родители. Господи, Боже, я не понимаю, не пойму никогда… Как это все могло случиться в Германии?!! — Джеймс стиснул кулаки, потом медленно разжал пальцы и странным долгим взглядом посмотрел на свои ладони.

— И вот та вторая причина, Гарри, о которой я не говорил ни вам, ни кому другому, по которой я так рвался в эту экспедицию, — тихо, спокойно сказал Джеймс. — Знаете, как зовут доктора, который начальствует над группой ученых, окопавшихся в замке ваших предков? Его зовут герр Фридрих Гисслер! Это тот самый. Дедушка Лизелотты. Гарри, я должен признаться вам: именно это стало причиной, по которой я настоял на организации этой экспедиции и на своем личном участии в ней. Я делаю это ради Лизелотты. Я подумал, что смогу что-нибудь узнать про нее, если подберусь к ним поближе. Я не мог бы жить… Нет, это просто была не жизнь — не зная, что с ней! Особенно — теперь, когда появилась возможность узнать. И если я погибну, Гарри… Я вам завещаю: найдите Лизелотту, если она жива, и позаботьтесь о ней. И, если ребенок уцелел… Считайте, что это мой сын. Позаботьтесь о нем тоже.

— Ох, Джеймс, как все это патетично звучит! — расхохотался Гарри. — Проще всего для меня сейчас торжественно пообещать найти вашу возлюбленную и позаботиться о маленьком Аароне — или как там его назвали. Но, Джеймс, посмотрите вы правде в глаза! Мы с вами можем не дожить до утра! А уж до завтрашнего-то вечера… Мы с вами о себе-то позаботиться не можем, не то что о вашей прекрасной немке с ее еврейским младенцем!