Клиффорд Саймак - Братство талисмана Страница 16

– дорогое удовольствие, нелегко было добывать их. И я так ни к чему и не пришел. Свечное бдение ничего не дало. Я даже не почувствовал ничего хорошего в этом. Я смотрел на пламя и думал, что сольюсь воедино с падающим листом, с пением птицы, с солнечным лучом, с паутиной и приобрету мудрость всего мира, но ничего такого не случилось. Мне плевать на падение листа, и меня мало беспокоят птицы и их пение. Чего-то не хватало, или сама идея была неправильной, а те, кто обещал в этом деле успех, были первоклассными лгунами. В конце концов я понял, что меня обманули. Теперь же у меня есть шанс стать настоящим солдатом господа. Хоть я и трус, и крепости во мне не больше, чем в тростнике, но своим посохом, надеюсь, я смогу нанести парочку здоровых ударов, если понадобится. Я приложу все старания, чтобы не убегать, как сегодня, когда нам угрожала опасность.

– Не ты один убежал сегодня, – глухо сказал Дункан. – Леди Диана с боевым топором и всем прочим тоже удрала.

– Только после того как все кончилось, – поправил Конрад.

– Но ты мне сказал…

– Вы неправильно поняли мои слова. Когда началось сражение, она спешилась, но потом снова села на грифона, и они оба сражались, она – топором, а грифон – когтями и клювом. И только когда безволосые были разбиты и бежали, она улетела.

– Это мне больше нравится, – обрадовался Дункан. – Она не похожа на тех, кто спасается бегством. Значит, уклонился только один я.

– Вам не повезло, что вас треснули дубиной, – оправдал его Конрад. – Я встал над вами и отогнал тех, кто подбирался к вам. Наибольший урон безволосые понесли от миледи и дракона.

– Грифона.

– Правильно, милорд. Грифон. Я путаю их.

Дункан встал.

– Нужно пойти в церковь, пока еще светло. Может быть, леди там.

– Как ваша голова? – Спросил Конрад.

– Сбоку шишка с гусиное яйцо, болит, но, в основном, все в порядке.

Глава 8.

Церковь была небольшая, но производила сильное впечатление, куда большее, чем можно было ожидать от деревенской церкви. Столетия назад деревенские каменщики трудились для нее, добывали и обрабатывали камень, привозили его на место, укладывали тяжелые плиты фундамента, вырезали скамьи, алтарь и прочую фурнитуру из местного дуба, ткали гобелены для украшения стен. Дункан подумал, что вся грубая простота как раз и придает церкви очарование, столь редкое в других, больших по размеру и тщательно отделанных сооружениях.

Гобелены были содраны со стен и валялись на каменных плитах пола, рваные и затоптанные. Некоторые из них были подожжены, но не сгорели. Скамьи были изрублены, алтарь уничтожен.

Дианы и грифона там не было, но были признаки их недавнего прибывания: навоз грифона, овечья шкура на полу в маленьком приделе, где спала Диана, грубо сложенный из камня очаг и полдюжины кухонных принадлежностей.

Во втором приделе стоял длинный стол, каким-то чудом оставшийся неповрежденным. На нем лежали груды пергамента. Там же стояла чернильница с воткнутым в нее пером.

Дункан взял один из листов. Почерк был неразборчивый, слова написаны безграмотно, с ошибками. Такой-то родился, такой-то умер, такие-то поженились, таинственная болезнь унесла десяток овец. В этом году было много волков, ранние морозы погубили огороды, но снега не было почти до рождества.

Он поднял другие листы. В них было то же самое. Отчеты о мелочах деревенской жизни. Рождения, смерти, свадьбы, незначительные местные катастрофы, бабьи сплетни, мелкие триумфы, лунное затмение и вызванный им ужас, падучие звезды и удивление по этому поводу, раннее цветение лесных цветов, жестокие летние грозы, праздники, хороший или плохой урожай – тривиальная местная история, составляемая деревенским пастором, не имевшим других интересов.

– Она просматривала все эти записи, – сказал Дункан отшельнику. – Она искала какое-нибудь упоминание о Вольферте, какой-нибудь ключ к отысканию его следа, но, по-видимому, ничего не нашла.

– Но она должна была знать, что он давно умер.

– Она искала не его, не самого человека, а реликвию, или, как ты назвал ее, адскую машину.

– Я этого не понял.

– Ты слеп, – сказал Дункан, – со своей горящей свечой, со всем твоим благочестием. А было оно, благочестие-то?

– Не знаю. Я всегда думал, что было. Милорд, я искренний отшельник или стараюсь быть таковым.

– Ты не видишь дальше своего носа. До тебя не доходит, что вещь, которую ты назвал адской машиной, может иметь большую ценность. Ты не отдаешь должного колдуну. Есть много стран, таких же христианских, как наша, где колдуны, как ни странно, пользуются большим почетом.

– Это попахивает язычеством.

– Древние истины, древние идеи, древние методы нельзя отбросить только потому, что они предшествовали христианству. Миледи желает иметь то, что было у колдуна.

– Вы не понимаете одного, – мягко возразил Эндрю. – Вы не подумали о том, что она, может, сама колдунья.

– Чародейка, ты хочешь сказать. Утонченная ведьма.

– Полагаю, что так. Но, каково бы ни было точное ее название, вы об этом не подумали.

– Не подумал, – согласился Дункан. – Но это вполне может быть правдой.

Лучи солнца проникали сквозь высокие узкие окна и очень походили на нимб, какой библейские художники изображали на святых. Стекла, там, где они еще оставались, были цветными. Глядя на них, Дункан удивлялся, как деревня, даже при ее набожности, могла позволить себе такую роскошь. Возможно, несколько богатых жителей, которых здесь было, конечно, очень мало, сложились, чтобы уплатить за изготовление и установку этих стекол, надеясь, без сомнения, получить отпущение грехов в вознаграждение на небесах.

В углу вдруг что-то зашевелилось.

Дункан схватил Эндрю за руку.

– Там что-то есть, – сказал он.

Эндрю, прищурясь, посмотрел в указанном направлении и хихикнул.

– Это только Снупи.

– Это еще что за черт?

– Это я его так прозвал, потому что он всегда все вынюхивает и выслеживает, не пригодится ли ему. Он любит соваться не в свое дело. Конечно, у него есть свое имя, но на нем язык сломаешь, и он, похоже, не имеет ничего против имени Снупи.

– В один прекрасный день твое многословие обернется для тебя смертью, – предупредил Дункан. – Все это хорошо, но не скажешь ли ты, кто это.

– Я думал, вы знаете. Мне казалось, что я уже упоминал о нем. Снупи – гоблин. Местный парень. Он страшно надоедлив, и я не очень люблю его, но вообще-то он парень неплохой.

Гоблин подошел к ним. Он был маленький – едва до пояса взрослому мужчине. На нем была коричневая одежда: остроконечная шапочка, камзол, штаны, туго обтягивающие веретенообразные ноги, сапожки со смешно задранными вверх носами. У него были большие острые уши и напоминающая лисью мордочка.