Владимир Прягин - Дурман-звезда Страница 17

— И яхта!..

Почин был положен, и девушки осмелели. Разбрелись вдоль берега, не желая мешать друг другу; бросали цветы, и змейки плясали в лучах заката. Пчелка, в общем, ни на что особенно не надеялась, но сердце томительно замерло, когда ее «косичка» взметнулась над ленивой рекой. Фиалки задержались в воздухе всего на пару мгновений и рассеялись по волнам. Пчелке даже почудилось, что солнце ей подмигнуло — рано, мол, тебе, девица, про женихов выспрашивать.

Зато у соседки цветочный жгут не распался, а наоборот, как будто бы скрутился сильнее. Искристая змея опускалась медленно, изгибалась плавно и грациозно, а у самой воды свернулась кольцом — «косичка» превратилась в настоящий венок, и течение понесло его прочь.

Хозяйка венка взволновано ахнула и всплеснула руками, а другие кинулись ее поздравлять. Пчелка тоже порадовалась и опять взглянула на реку. Хотела пересчитать, сколько получились колец-венков: они продолжали светиться, медленно уплывая.

Но рядом вдруг закричали на несколько голосов.

Пчелка проследила, куда направлены взгляды, и тоже пискнула от испуга. Одна из «змей», запущенных с берега, никак не желала падать. Она извивалась в воздухе, но это был не танец, а конвульсии, корчи. Вокруг «змеи» клубился лиловый дым, и она визжала от боли — на такой невыносимо высокой ноте, что у Пчелки заныли зубы. Искры на змеиной «шкуре» меняли цвет — теперь они были не фиолетовые, а красные, словно воспаленные язвы. Запахло паленым мясом.

«Змея» сгорала в солнечном свете.

Пламя яростно полыхнуло, и на воду посыпался черный пепел.

Пчелка посмотрела на берег, чтобы увидеть, кому принадлежали цветы. И застыла, прижимая ладонь к губам.

Напротив пепельного столба стояла Звенка, невеста Ясеня.

Ясень проснулся посреди ночи. Прислушался к себе — кажется, все в порядке, и голова соображает нормально. Пить, правда, хотелось мучительно, словно он сутки пробыл в пустыне.

Поднялся и, пошатываясь, добрался до кухни. Зачерпнул воды, жадно выхлебал и, блаженно отдуваясь, опустился на лавку. Посидел, собираясь с мыслями. Завтра (или уже сегодня?) предстояло выезжать на рассвете. К счастью, в дорогу он собрался заранее, снедаемый нетерпеньем. Сборы, впрочем, не заняли много времени — путь предстоял недолгий, один дневной переход. И много вещей ему ни к чему. Оружие, конь — вот главное. Ну, и деньги, конечно…

Скрипнула половица, и матушка шагнула через порог. Молча присела рядом. В серебряном свете, что лился с ночного неба, лицо ее казалось неестественно бледным.

— Я тебя разбудил? — спросил Ясень.

— Я не спала.

Она протянула руку, провела по его коротко стриженым волосам.

— Как себя чувствуешь?

— Хорошо. Не знаю, чего меня вдруг сморило.

— Да уж, загадка — в жизни не разгадать, — матушка улыбнулась тихо и грустно; долго молчала. — Значит, дождался все-таки. Едешь…

— Ну, чего ты, — сказал Ясень с легкой досадой. — Двадцать раз уже обсудили…

— Знаю. Только душа все равно болит.

Она прикоснулась ладонью к ложбинке между ключицами. Ясень вздохнул, не зная, что говорить. Где-то очень далеко за окном — похоже, на другом конце города — гавкнула собака, но тут же затихла, словно смутившись.

— Попроси у Звенки прощения, — сказала матушка. — Она хорошая девочка.

— Прощения? За что?

— Неважно. Просто попроси. Неужели трудно?

— Ладно, — он фыркнул, — как увижу, так сразу, первым делом…

— Ну и славно, — мягко перебила она, вставая. — Пойду я, все же посплю немного. Трудный день завтра будет.

— Трудный? — повторил Ясень, растеряно глядя вслед. — Ну да, наверно…

…Конь пританцовывал, всхрапывал недовольно — ему не терпелось рвануть по улице, чтобы пыль полетела из-под копыт. Ясень сдержал его, натянув поводья, и оглянулся. Все они стояли у ворот — и отец, и матушка, и старая Веста, и заплаканная, непривычно тихая Пчелка. Даже маленький братец Радик, который едва оправился от болезни, упросил, чтобы его пустили на улицу. Закутанный до бровей, он напоминал сейчас медвежонка; глазенки сверкнули завистью и восторгом, когда Ясень, рисуясь, поднял коня на дыбы.

Отец по случаю проводов даже втиснулся в парадный мундир (пуговицы на брюхе, правда, так и не застегнулись). На прощание отсалютовал палашом. Пчелка в очередной раз за утро шмыгнула носом, а матушка просто глядела вслед, и глаза ее были совершенно сухи, а лицо пугающе неподвижно. Ясень отвернулся, махнув рукой, и скакун понес его прочь, мимо сонных домов и резных заборов, и старые деревья тянули ветки, прося остаться, хотя понимали, что он уже не услышит…

Ночь отступала. Небо постепенно светлело.

Звенка не стала ждать Ясеня у ворот: ее гнедая кобылка уже шагала по улице, уныло помахивая хвостом. Ясень легко настиг ее, тронул девушку за плечо. И даже вздрогнул от неожиданности, когда Звенка повернулась к нему. Лицо его невесты осунулось, а глаза покраснели, как будто она всю ночь проревела.

— Что случилось?

— Ничего.

Бесцветный голос, как шелест опавших листьев.

— Звенка, не пугай меня. Что с тобой?

— Со мной? — она растянула губы в усмешке. — Со мной все в порядке. Разве не видно? Все смотрят и от зависти лопаются.

— Угу, — сказал Ясень; ему вспомнилась ночная беседа с матушкой. — Слушай, ты это… Извини, если что…

Она всмотрелась ему в лицо, словно пытаясь обнаружить издевку. Потом покачала головой, поторопила лошадь и обогнала его на десяток шагов. Ясень плелся за ней, пытаясь понять, в чем дело.

На выезде из города уже собрались попутчики. Глухо постукивали копыта, голоса причудливо искажались в тумане. Заметив Звенку и Ясеня все, как по команде, затихли и уставились на них — кто с испугом, а кто с выражением жадного любопытства. Ясень почувствовал раздражение.

— Здорово, — сказал он. — Все собрались?

— Барсука еще нет, — отозвался кто-то. — И Рыжего.

— Какого Рыжего?

— Ну, который с хутора.

— Он тоже едет?

— Ага.

— Ладно, ждем…

Ясень махнул закадычному приятелю по прозвищу Жмых. Они вдвоем отъехали в сторону, встали на обочине у дороги.

— Ну? — сказал Ясень.

— Что — «ну»?

— Слушай, хоть ты не темни. Чего вы на нас так смотрите? А Звенка вообще сама не своя. Вместо «здрасьте» чуть морду не расцарапала…

— Так, это, Ясь… Они вчера на реку ходили…

— И что?

— А сестра тебе не рассказывала?

Ясень припомнил, что перед самым отъездом пытался расспросить Пчелку, чем закончилась забава с венками, но та почему-то отвечала невнятно и все время отводила глаза. Он решил — сестренка обиделась, что солнце не показало ей жениха. И не стал выпытывать дальше — хватало своих забот. А у них там, значит, случилось что-то?