Елизавета Абаринова-Кожухова - Холм Демонов Часть третья Золотая лягушка Страница 17

— Я подумаю над вашим предложением, — дипломатично уклонился от ответа Дубов. — Но что это за Джон Уильям как там его и почему трагедия неизвестная, если у вас есть ее текст?

— Джон Уильям Свамп был по роду занятий представителем одного крупного торгового дома с Альбиона в Новой Мангазее, — начал терпеливо объяснять Антип, — но основным делом его жизни стало сочинительство для подмостков. Свамп был свидетелем завоевания Мангазеи царем Степаном и поведал об этом в своей трагедии, написанной хотя слогом аглицких драм, но на нашем языке, коим он, долгие годы живя здесь, овладел в совершенстве. Но потом все списки этой трагедии были отобраны, а сам Джон Уильям выслан обратно в Англию.

— Так что же, значит, все описанное имело место на самом деле? — заинтересовался Дубов.

— Да как ты не понимаешь, Савватей Пахомыч, — загорячился Мисаил, — художник имеет право на свое видение происходящего. Это ведь не какой-нибудь бездарный ремесленник...

— Да нет, это-то я понимаю, — поспешно перебил детектив, не желая вдаваться в концептуальные дискуссии о художественном вымысле и пределах его допустимости, — просто я не понимаю, как эта пьеса два века спустя попала к

— Загадочное дело! — с сомнением покачал головой Антип. — Сегодня мы выступали на площади со своими шутками, а когда уже собрались уходить, то к нам подошел какой-то невзрачный господин и сказал: "Что вы всякую дрянь играете — это с вашими-то способностями!". Протянул нам этот свиток, а сам был таков.

Василий осторожно взял в руки свиток с "Завоеванием Мангазеи":

— Бумага хоть и не очень новая, но двести лет ей никак не дашь. А вы уверены, что это действительно та самая вещь, а не какая-нибудь подделка?

— Да как ты можешь?! — чуть не подпрыгнул Мисаил. — Так написать мог только настоящий великий маэстро!..

— Ну хорошо, — опять не стал спорить Василий, — допустим, что это и есть та самая трагедия. А вы не задумались, почему она всплыла именно сегодня? Не оттого ли, что кому-то выгодно разжигать в Мангазее противо-царь-городские настроения? И вы прекрасно знаете, кто он — этот кто-то!

— Князь Григорий?.. — неуверенно пробормотал Антип.

— А вам не кажется странным, — продолжал Дубов, — что пьесу, считающуюся утерянной два века назад, неизвестно кто отдает неизвестно каким скоморохам...

— Как это неизвестно каким?! — сорвался с места Мисаил. — Просто человек увидел, что такие даровитые скоморохи, как мы, исполняют всякую дрянь, и решил нам помочь!

— Вздор! — решительно заявил Василий. — Если хотите, я могу рассказать, как все было, а вы уж сами решайте, как поступать. Двести лет назад все списки крамольной трагедии были изъяты и, скорее всего, вывезены в Царь-Город, где их поместили в спецхран. Ну, то есть, в тайное бумагохранилище, — поправился детектив. — Мне доподлинно известно, что сторонники князя Григория имеются в самых высоких Царь-Городских кругах, и они-то, имея доступ в спецархив, могли вынести оттуда рукопись трагедии и сделать с нее сколь угодно списков — один из них и попал к вам.

— Но для чего? — удивился Антип.

— Это элементарно! — в сердцах брякнул Василий. — То есть, я хотел сказать, что и дураку понятно. Для того же самого, для чего тут распространяют подметные письма — чтобы возможно больше мангазейцев ожидали князя Григория как освободителя и благодетеля. Он, в отличие от недоброй памяти царя Степана, надеется взять город с наименьшими жертвами и разрушениями. И отнюдь не из каких-то человеколюбивых побуждений, а чтобы заполучить в готовом виде всю здешнюю инфраструктуру.

— Чего-чего? — не поняли скоморохи.

— Ну, налаженные торговые связи, пристани, судоверфи, всяческие мастерские, кузницы и все такое прочее. Так что думайте сами, вкладывать ли свою лепту в победу князя Григория, или нет. Мне кажется, что мы сюда прибыли, скажем так, с несколько иной миссией.

— Да, пожалуй, — пробормотал притихший Мисаил. А Антип неуверенно добавил:

— Кто его знает? Князья Григории приходят и уходят, а эта, как ее, инфра — остается...

Едва только Серапионыч возвратился в терем Рыжего, как хозяин кинулся ему навстречу:

— Ну как, доктор, есть надежда?

— Случай, конечно, запущенный, — со знанием дела ответил Серапионыч, проходя в гостиную, — но отнюдь не безнадежный.

— Доктор, а нельзя ли это как-нибудь ускорить? Ведь государство в опасности!

— Как любит говаривать один наш общий знакомый, "Не спеши, а то успеешь", — поправил на носу пенсне доктор.

— Знаю, знаю, — подхватил Рыжий, — "Тише едешь — шире лицо".

— Морда, — учтиво поправил Серапионыч. — Наш общий знакомый в данном контексте употребляет именно это словечко.

— Что ж, морда — так морда, — вздохнул хозяин. — Ну ладно, не буду вас торопить. Но только вы очень уж не затягивайте.

— Ну а как там наш боярин Андрей? — поинтересовался Серапионыч, проходя в гостиную. — Уже оклемался?

— Да, вроде бы пришел в себя и даже что-то пытается говорить, — ответил Рыжий. — Но я сам только перед вами пришел и его еще не видел.

— Ну так пойдемте вместе, — предложил доктор.

Внешний облик боярина Андрея говорил, что дело хоть медленно, но верно идет на поправку. Едва завидев Рыжего, боярин очень обрадовался и даже попытался привстать на кровати.

— Лежите, пациент, вам вредно делать резкие движения, — остановил его Серапионыч.

— А говорить он может? — затревожился Рыжий.

— Вообще-то может, но пока лучше не напрягать связки, — заметил доктор.

— Но ведь от этого зависит судьба страны! — взмолился Рыжий.

— Что у вас за страна такая, что ее судьба зависит то от запоя главы государства, то от нескольких слов члена Боярской Думы, — проворчал Серапионыч. На что Рыжий ответил:

— Знаете, доктор, имеется такой анекдот: один червячок спрашивает у другого: "Ну зачем мы живем в этой противной навозной куче?". А второй отвечает: "Понимаешь, есть такое понятие — Родина".

— Ну ладно, — сжалился доктор, — говорите. Только кратко.

Боярин Андрей заговорил еле слышным шепотом, то и дело надолго прерываясь:

— Я был у князя Длиннорукого... Там были все, кто за него... Сначала князь выставил большую бочку зелена вина, а потом...

— Пожалуйста, без лишних слов, — перебил Рыжий, — тебе нельзя много говорить. Как я понимаю, у Длиннорукого произошло нечто такое, что заставило тебя со всех ног броситься ко мне в терем, так ведь?

— Да, — с трудом выдохнул боярин Андрей. — Длиннорукий, как выпил, стал похваляться, что скоро в Царь-Город явится князь Григорий и всем, кто был против него, покажет, где раки зимуют... И что он уже готовится преподнести Григорию столицу, как на тарелочке... А потом, выпив еще чарку, сказал: "И знаете, как это будет? В условленный день я приглашу и царя, и бояр, и Рыжего к себе на празднества, а потом все, кого я упрежу, незаметно выйдут наружу... — Боярин Андрей надолго замолк, но потом, собрав последние силы, с огромным трудом договорил: — А кого не упрежу, тех подожгу вместе с теремом". — Боярин закрыл глаза и без чувств уронил голову на подушку.