Дэвид Геммел - Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти Страница 175

— Ты сам сказал — умирать только раз, — ответил Лучник. — Терять нам нечего. И потом, надирский закон гостеприимства защитит нас.

— Нет, это безумие! Неужто вы всерьез?

— Еще как всерьез, — сказал Лучник. — Мне хотелось бы воздать последние почести Друссу. А надирским бардам будет о чем петь в последующие годы. Да и дренайские, думаю, не отстанут. Мне нравится этот замысел — в нем есть поэзия. Пир в логове дракона.

— А, черт, я с вами, — сказал Рек. — Должно быть, я тоже свихнулся. Когда отправляемся?

Трон черного дерева поставили у шатра, и Ульрик восседал на нем в восточных одеждах из шитого золотом шелка. На голове у него красовалась отороченная козьим мехом корона племени Волчьей Головы, а черные волосы были заплетены в косы по обычаю вентрийских королей. Вокруг него широким кольцом, насчитывавшим много тысяч, сидели начальники его отрядов, а за ними, тоже кругами, расположились прочие воины. В середине каждого круга плясали надирские женщины, повинуясь неистовому ритму сотни барабанов. В кругу военачальников пляска велась вокруг огромного погребального костра, где лежал Друсс-Легенда со скрещенными на груди руками. И его боевой топор лежал рядом с ним.

За пределами кругов горели бесчисленные костры, и запах жареного мяса стоял в воздухе. Женщины разносили на коромыслах ведра с лиррдом, хмельным напитком из козьего молока. Сам Ульрик в честь Друсса пил лентрийское красное. Вино не нравилось ему — оно казалось слишком слабым и водянистым человеку, возросшему на крепких напитках северных степей. Однако он пил это вино: поступить по-иному было бы неучтиво, ибо дух Друсса присутствовал на пиру. Рядом с кубком Ульрика стоял другой, налитый до краев, и по правую руку вождя возвышался второй трон.

Ульрик угрюмо созерцал поверх своего кубка лежащее на костре тело.

— Ты умер вовремя, старик, — тихо произнес он. — Ты будешь жить в наших песнях, и еще много поколений будут вспоминать тебя у наших лагерных костров…

Луна ярко светила на безоблачном небе, и звезды мерцали, как далекие свечи. Ульрик откинулся назад, глядя в вечность. Откуда эта печаль? Что так гнетет его душу? С ним нечасто случалось такое, а уж накануне столь крупной победы — и вовсе никогда.

В чем причина?

Его взгляд вернулся к телу погибшего воина.

— Причина в тебе, Побратим Смерти, — сказал он. — Это твои подвиги превратили меня в черную тень. Ибо во всех легендах помимо героев действуют и черные силы зла. Без них не было бы сказаний. Но я не злодей. Я воин по рождению, защищающий свое племя и желающий создать единую державу. — Ульрик выпил еще глоток лентрийского и вновь наполнил кубок.

— Что-то не так, мой повелитель? — спросил начальник его охраны Огаси, крепкий кочевник, убивший Вирэ.

— Он обвиняет меня. — Ульрик указал на тело Друсса.

— Так, может, зажечь костер?

Ульрик покачал головой.

— Не раньше полуночи. Врата должны быть открыты к его прибытию.

— Ты оказываешь ему великую честь, повелитель. В чем же он тогда обвиняет тебя?

— В своей смерти. Меч Ногуши был отравлен — так сказал мне его слуга.

— Но не по твоему же приказу. Я был с тобой и знаю.

— Какая разница? Или я уже не отвечаю за тех, кто мне служит? Я опорочил свою легенду, приказав положить конец легенды о нем. Черное дело совершил ты, Ульрик Волчья Голова.

— Он все равно погиб бы завтра. Что значит один день?

— Спроси себя, Огаси, много ли он значит. Человек, подобный Побратиму Смерти, рождается, быть может, раз в двадцать поколений. Чего же стоит один его день для обыкновенных людей? Год? Десять лет? Всю жизнь? Видел ты, как он умер?

— Видел, повелитель.

— Сможешь ты это забыть?

— Нет, повелитель.

— Почему же? Ты и раньше видел, как умирают храбрые воины.

— Он особый. Даже когда он упал в последний раз, я думал, что он поднимется. Даже и теперь кое-кто боязливо поглядывает на костер, опасаясь, как бы Побратим Смерти не встал.

— Откуда он взял силы, чтобы выйти против нас? Его лицо посинело от гангрены. Его сердце давно должно было остановиться. И боль…

— Покуда есть на свете войны, будут и воины, — пожал плечами Огаси. — Покуда есть воины, будут и князья между воинами. Среди князей будут короли, а среди королей — император. Ты сам сказал, повелитель: такой, как он, рождается раз в двадцать поколений. По-твоему, ему следовало умереть в своей постели?

— Нет. Я думал о том, чтобы предать забвению его имя. Скоро я буду владеть самой могущественной за все время империей. История будет такой, какой я ее напишу. Я мог бы стереть его имя из памяти людской, мог бы запятнать его имя и очернить его память. Но я не стану этого делать. Я велю написать книгу о нем, и все узнают, как он боролся со мной.

— Я не ожидал меньшего от Ульрика, — сказал Огаси, поблескивая темными глазами в свете костра.

— Но ведь ты знаешь меня, друг. А вот дренаи, наверное, думают, что я вырву и съем отважное сердце Друсса. Пожиратель младенцев, северная чума, палач Гульготира.

— Мне сдается, ты сам придумал все эти имена, повелитель.

— Верно. Но военачальник должен хорошо знать все виды оружия. И среди них есть такие, что не имеют ничего общего с копьем и мечом, с луком и пращей. Меч убивает только тела — Слово похищает души. Люди при виде меня испытывают страх — это мощная подмога.

— Но оружие порой обращается против своего владельца, повелитель. Я... — И Огаси вдруг осекся.

— Говори же! Что с тобой?

— Дренаи, повелитель! Дренаи в лагере! — Огаси таращил глаза, не веря тому, что видит.

Ульрик повернулся на сиденье. Повсюду в кругах люди вставали, чтобы посмотреть на Бронзового Князя, идущего к повелителю надиров.

За ним рядами шли шестнадцать воинов в серебряных доспехах, а замыкал шествие ган Легиона рядом с белокурым воином, несущим длинный лук.

Барабаны смолкли, и все взоры обратились с дренаев на сидящего полководца. Ульрик сузил глаза, увидев, что пришельцы вооружены. Паника поднялась в нем, но он подавил ее, лихорадочно обдумывая положение. Неужто они, подойдя, убьют его? Клинок Огаси со свистом вышел из ножен, но Ульрик поднял руку.

— Не надо, друг. Пусть приблизятся.

— Это безумие, повелитель, — шепнул Огаси, глядя на идущих к ним дренаев.

— Налей нашим гостям вина. Убьем их после пира. Будь готов.

Ульрик смотрел со своего высокого трона в серо-голубые глаза Бронзового Князя. Если не считать отсутствующего шлема, тот был в полных доспехах, и большой меч Эгеля висел у него на боку. Его спутники держались позади, ожидая, что будет дальше. Они почти не проявляли беспокойства, хотя рука гана легионеров — Ульрик знал, что его зовут Хогун, — лежала на рукояти меча, и он не сводил глаз с Огаси.