На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона Страница 2

— Гад! Сволочь! — собирая в ладонь кровь из разбитого рта, простонала она. — Отдай!

— Было ваше — стало наше! — хмыкнул Франт. — Принесешь еще такой, глядишь, и прощу тебя. А не принесешь… — во второй его руке мгновенно оказался нож. Он наклонился, поднося блеснувшее в свете фонаря лезвие к Марьянкиному глазу. — Гляди у меня! Внимательно гляди, пока есть чем! Теперь ты… — он повернулся на каблуках и двинулся к Леське. Отнятый отрез плащом свисал с его плеч. Не доходя пару шагов до девчонки, Франт остановился, элегантно отставив руку с тростью. Покрутил ножом, явно отыскивая самую эффектную позу, и не найдя, слегка суетливо спрятал. Склонил голову к плечу, разглядывая притиснутую к груди громилы девчонку, точно знаток — картину. — Спорим, у тебя тоже для меня кое-что есть! — кончиком трости он подцепил край Леськиной юбки.

Петро гулко гыгыкнул прямо над ухом, а веснушчатая набычилась, исподлобья глядя на Франта:

— Не замай! Мое! Мне на юбку! На зиму!

— Зачем тебе юбка, ты и так красавица. — промурлыкал Франт, приподнимая ей подол все выше и выше.

- Писанная! — пророкотал громила.

— А будешь дергаться — станешь ножом пописанная! — рявкнул Франт, когда Леськин каблук воткнулся прямиком ему в ногу. — Стой спокойно, а не то и эту юбку пошматую!

— Рятуйте! — вдруг пронзительно, изо всех сил заорала Леська. — Грабют! Караул!

— Тю, дурная! — искренне удивился Франт. — Ты ще в участок на меня пожалуйся. «Я с фабрики честно украла, а злой Франт отнял!» — пропищал он деланно-девичьим, жеманным голоском.

— Карау…

— Петро, заткни ее! — раздраженно буркнул Франт, выворачивая подол Леськиной юбки.

Лапища громилы с тугим хлопком запечатала девчонке рот.

— Помогите-е-е! — ее вопль вдруг во всю глотку подхватила Марьянка.

— Еще одна самашедшая! — рявкнул Франт. — Да что вы себе дума… — он осекся.

Шорох был совершенно не слышен. Громадные лапы ступали бесшумно, лишь огромная тень медленно вползала в круг фонаря, горбатилась, хищно наваливаясь поверх квадратной тени Петра и длинной — Франта. Медленно, как на шарнирах, Франт повернул голову…

В паре шагов от них, у выхода в переулок стоял громадный медведь.

Косматая туша перегородила проход — от одного края до другого. Отблески фонаря скользили по сбившейся, словно пыльной, кудлатой шерсти. Медведь медленно водил здоровенной, как чемодан, головой — с Петра на Франта, и снова на Петра… Его утонувшие в шерсти маленькие глазки наливались кровавой яростью.

Слышно было как за спиной у Франта судорожно, с подвыванием, выдохнула Марьянка… Раз, другой, и с трудом выдавливая слова из ходящей ходуном груди, прохрипела:

— Пане… Ваш-благородь… Вас сам Бог послал!

И стремительно вскочив, со всех ног ринулась прямиком к медведю.

— Фабричные мы, ваш-бродь, со смены ночной идем, а тут эти! — заверещала она, тыча пальцем попеременно то во Франта, то в Петра. — Грабить хотели, а может, чего похуже!

— Она все врет! — заорал в ответ Франт. — Сама воровка! Мы воровку пымали, ваш-бродь! Держи ее, Петро! — рявкнул он на отпустившего Леську Петра…

— Не слухайте его, ваш-бродь, мы девки честны-я-я-я! Спасите-яяя! — хватаясь за жесткую шерсть, прямо в ухо медведю заверещала Марьянка.

Медведь негромко, точно удивленно рыкнул… и начал подниматься на задние лапы. Он вырастал как огромная, кудлатая гора. Вздымался над Марьянкой, без страха глядящей в нависшую над ней медвежью башку. Пахнуло зверем из раззявленной пасти — Марьянка не поморщилась. Медведь положил когтистые лапы ей на плечи — и она шагнула навстречу, прямо в медвежьи объятья.

— Какой вы могучий, ваш-бродь! — в голосе ее зазвучали кокетливые нотки.

Широкие черные ноздри шевельнулись, втягивая запах запекшейся в углу ее рта крови.

Медведь снова рыкнул… и потянулся к лицу, будто намеревался ее поцеловать.

— Но охальник! — Марьянка пошатнулась под тяжестью. — Пьяный, что ли? Пустить, ваш-бродь, что вы такое удумали, я девка честная. — она попыталась отстраниться.

Маленькие глазки вспыхнули лютой яростью. Лежащие на плечах девушки когти вытянулись, пробивая ветхую кофтенку, и с чвяканьем входя в человеческую плоть. Краткий, почти неощутимый миг Марьянка стояла неподвижно, только глаза ее распахивались все шире и шире, да на лице застыло выражение абсолютного непонимания. Она лишь повернула голову, недоверчиво глядя на свою, набухающую кровью кофту… И только потом страшно, пронзительно завизжала.

— Шо вы такое… Пусти девку, ваш-бродь, так не можно! — вдруг заорал Петро и кинулся к медведю. Вцепился в лапищу, потянул, точно собираясь оторвать ее от Марьянки…

Лапа мелькнула стремительно… Медвежьи когти вонзились Петру в грудь, в одно мгновение вскрывая до ребер. Хрипящий, захлебывающийся кровью громила отлетел в сторону. Ударился об стену, да так и замер с неестественно вывернутой шеей.

— Что стала, беги! — Франт схватил Леську за руку. Отнятый отрез развевался у него за спиной, точно крылья цвета крови, то и дело шлепая девчонку по лицу. Ноги заплетались, путаясь в подоле, но Франт все волок ее вперед, не выпуская мокрой от пота ладошки. Только хрипел. — Беги, не останавливайся!

Тьма дрогнула, тускло сверкнули когти… и Франт точно переломился пополам, повиснув на медвежьей лапе.

Его пальцы медленно разжались, выпуская Леськину руку, кровь полилась изо рта. Ворованный отрез соскользнул с плеч на землю. Кап… кап… кап… сверху посыпались темные капли.

— Бе… ги… ду… ра… — с новым толчком крови выдохнул Франт — его лицо с пузырящейся на губах темной пеной жутко белело во мраке.

Леська побежала. Скользнула мимо затаившейся во тьме громадной, остро пахнущей зверем туши, и со всех ног дернула по улице. Оглянулась она всего один раз — в свете выкатившейся из-за туч луны увидела мокрую от крови медвежью морду. Медведь наклонился над Франтом — раздался пронзительный, не людской крик. А потом хрустнуло, чавкнуло… и крики смолкли. За спиной послышался мягкий топот громадных лап.

Ноги у Леськи подкосились, и она растянулась на грязной мостовой, последним, нелепым движением прикрыв голову руками — будто слабые ее ладошки могли защитить от медвежьих клыков.

— Не надо… пане… — утыкаясь лицом в мокрые булыжники, выдохнула она. — Не… надо…

В затылок ей шумно дохнули, ее обдало смрадом из пасти — сознание не выдержало и рухнуло во тьму, как с обрыва в пропасть. На самой грани небытия еще послышался злой, гортанный человеческий крик, и ее накрыла милосердная тьма.

Глава 1. Двое в лодочке и зонтик

Неслышно, почти без всплеска весла погружались в воду и снова поднимались, роняя золотистые от солнца капли. Нос раздвинул камыши, и лодка мягко протиснулась меж ними. Камыши сошлись за кормой, словно закрылся шелестящий зеленый занавес. Митя чуть заметно шевельнул веслами, и лодка заскользила по протоке, меж высоких камышовых стен. Рядом, то расстилаясь по волнам, то взбегая на камыши, плыла ее тень.

— Шшшшииир! — кончиком кружевного зонта Лидия провела по зеленой стене и камыш мягко зашелестел в ответ. — «Пугу-пугу! Козак з Лугу!» — тихонько прошептала она. Повернулась к Мите, глаза ее загадочно блеснули. — Знаете, здесь, в плавнях… — взмахом кружевного зонта она очертила и протоку, и стены камыша, и жаркое солнце в вышине. — Когда-то прятали сокровищницу Войска Запорожского. Говорят, наш предок, полковник Шабельский, и прятал. Впрочем, здесь в каждом семействе про предков эдакое говорят. — признала она и со вздохом заключила. — Не все же они разом ее прятали, как думаете, Митя? — и снова потыкала зонтом в камыши, словно надеялась, что пресловутое сокровище вывалится ей в руки.

— Думаю, главное сокровище здесь! — шепнул в ответ Митя, отпустил весла, и потянулся к ней… Щелкнуло, зонтик раскрылся, отгораживая Лидию, будто щитом, и Митя ткнулся губами в кружево.

— Но нас же здесь никто не видит! — обиженно пробормотал он, сквозь завитки кружева разглядывая притаившуюся за невесомой преградой Шабельскую. Губы у той дрожали от смеха. — Вольно же вам смеяться над скромным… робким… влюбленным! — на каждом слове он пытался обминуть зонтик, одновременно старательно кроя физиономию страдальческую, но и слегка ироническую. Ужасно хотелось глянуть на свое отражение в воде — это выражение лица ему не давалось. То страдания получалось с избытком, то иронии.