Геннадий Ищенко - Приемыш (дилогия) Страница 2

Испугавшаяся и мигом немного протрезвевшая мать метнулась прочь от впавшего в пьяную ярость мужика. Тот бросился в погоню, которая завершилась на кухне. Уже немного пришедшая в себя Ира услышала грохот бьющейся посуды и сильный, полный боли мужской крик. Все завершил глухой удар упавшего на пол тела. Поднявшись на ноги и придерживаясь за стену рукой, девочка вышла в гостиную и увидела, как из кухни выскочила мать и, завывая от страха, бросилась вон из квартиры. Уже заранее зная, что увидит что-то страшное и непоправимое, девочка тем не менее дошла до кухни и заглянула в приоткрытую дверь. На засыпанном осколками еще не проданных тарелок полу лицом вниз лежал отчим, а из-под него вытекала, постепенно увеличиваясь в размерах, большая лужа крови, почти черная на свет при слабом кухонном освещении. Рядом валялся кухонный нож, больше похожий на кинжал, который отец сделал из напильника на своем заводе.

Видимо, Ира все-таки потеряла сознание, потому что следующим, что она увидела, был потолок гостиной. Она лежала на тахте, с которой кто-то сбросил на пол те тряпки, в которые превратилась постель матери и отчима. В комнате было полно людей, среди которых были и люди в милицейской форме. В углу, где раньше был телевизор, на табурете сидела обхватившая голову руками мать, которая тихо раскачивалась из стороны в сторону. Рядом с ней на планшетке что-то писал их участковый.

Уже давно унесли на носилках тело отчима, увели мать и ушел взявший у нее показания участковый. Следователь прокуратуры ее тоже расспросил о случившимся и все запротоколировал. Перед уходом старший лейтенант, руководивший осмотром места преступления, отпустил понятых и обратился к подошедшей Анне Петровне:

— Мы уже все здесь закончили. Вы не могли бы как-то организовать там уборку силами соседей? Я понимаю, что неприятно, но не девочке же такое убирать? Сейчас уже поздно, а завтра ей займутся те, кому следует.

— Я все уберу сама, — успокоила его женщина. — Я хотела у вас узнать, не смогу ли я взять Ирину к себе?

— Этот вопрос буду решать не я, — ответил офицер. — Но, если вы ей не приходитесь родственницей, то такое маловероятно.

Уже был двенадцатый час ночи, а у Ирины сна не было ни в одном глазу. Завтра ее отсюда заберут в детский дом, и у нее больше не будет своей семьи, даже такой ущербной, какая была до сих пор. Когда участковый уже уходил, он задал ей вопрос:

— У тебя остались близкие родственники?

— Живы родители отца, — ответила девочка. — Только им уже много лет, а после того, как мама вышла замуж вскоре после смерти отца, они с ней поругались и больше не поддерживают с нами отношения.

— Что, больше никого нет?

— Есть еще тетя, но у нее для меня нет условий. Мы уже с ней об этом говорили.

Тетка приезжала пару месяцев назад, когда мать еще была во вменяемом состоянии, но уже было видно, к чему все идет. Она тогда матерно поругалась с мамой, после чего пришла в комнату к племяннице и, прижав ее к себе, говорила, вытирая текущие из глаз слезы.

— Вот ведь дрянь, прости Господи! Всегда была такой бесхребетной. С кем поведется, от того и наберется. Уж не знаю, что твой отец в ней такого нашел! Кончится все это плохо, а для тебя, скорее всего, детским домом. Я бы тебя с радостью забрала к себе, но просто некуда. Ты же знаешь, как мы живем. Трое мальчишек и муж, и все в двух маленьких комнатах. Да и зарплата у моего Петра маловата, а я пока работать не могу. Ты уж крепись как-нибудь. Если будет совсем невмоготу, лучше сама сходи в милицию. Детский дом гораздо лучше того, что я у вас увидела. А ведь лучше не будет, Ира, будет только хуже! Ничего, пять лет это еще не вся жизнь. А там станешь самостоятельной, да и я, как младшие подрастут, пойду работать и смогу тебе материально помочь. А наше государство о детдомовских заботится: и работу предложат, и общежитие дадут. Ты девочка умная и красивая — не пропадешь!

Она знала, что Надежда говорит правду и действительно ее жалеет.

— Может быть, на ночь пойдешь к нам? — предложил участковый, оторвав ее от воспоминаний. — У меня дома есть, где переночевать.

— Спасибо, дядя Леша, — поблагодарила она. — Я сегодня и здесь переночую. Вы не беспокойтесь. Не скажете, что будет с мамой?

— Посадят однозначно, — вздохнул он. — Все квалифицируют как пьяную драку с превышением пределов необходимой обороны. Твои показания следствие приобщит к делу, так что, может быть, срок немного скостят.

Захотелось пить, и Ира отбросила махровую простыню, которой укрывалась летом, и прошла на кухню. Из всей посуды остался старый эмалированный чайник и пара алюминиевых кружек. В чайнике еще была кипяченая вода, которую девочка налила себе в кружку и присела на табурет, стараясь не наступать на то место, где раньше была лужа крови.

Высокий звенящий шум за спиной заставил ее испуганно вздрогнуть и обернуться. Прямо над тем местом, где раньше лежало тело, теперь отчетливо была видна радуга, свернутая в круг метров двух в диаметре. В самом центре этого цветного пятна что-то темнело. При взгляде на это разноцветное чудо у нее закружилась голова. Было такое впечатление, что она перегнулась через перила и смотрит в глубокую пропасть. Головокружение усиливалось еще и из-за того, что разноцветные круги, оказывается, вращались с большой скоростью. В центре пятна что-то шевельнулось, притянув к себе взгляд. Всмотревшись, девочка увидела крошечное изображение женщины, одетой в очень длинное темное платье. Внезапно изображение начало стремительно расти, пока не превратилась в настоящую старушку, а радужный круг за ее спиной сжался и исчез. Ира во все глаза смотрела на гостью. Лет ей точно было больше семидесяти: лицо с тонкими, некогда красивыми чертами было все испещрено морщинами, а густая грива волос, собранная сзади в обычный «конский хвост», была абсолютно седой. Одета она была в черное бархатное платье, подолом которого она за малым не мела пол, а на голове был небольшой берет из той же ткани. Никаких украшений на ней Ира не увидела, если не считать высокого стоячего воротника с кружевными вставками и, наверное, золотым шитьем.

— К тебе можно зайти? — услышала девочка старческий, но еще твердый голос.

Хотя губы гостьи были крепко сжаты, у Иры почему-то не возникло ни малейшего сомнения в том, что говорила именно она.

— Конечно, — ответила она. — А зачем вы спрашиваете, если уже все равно зашли?

— Так получилось, — на лице гостьи появился намек на улыбку. — Врата нельзя держать долго. Ответь на вопрос: здесь недавно пролилась кровь?

— Да, — ответила Ира. — Сегодня моя мать зарезала отчима. А почему у вас не открывается рот?