Ольга Кузнецова - Девочка на холме Страница 2

Мой отец женился на Ллевелин Смит, когда мне едва стукнуло пять, и с тех пор она требует, чтобы ее имя как можно чаще теперь называли вместе с новой фамилией. Ллевелин Макэндорс. Она думала, что это звучит.

Конечно, в целом, к ней глупо цепляться, потому что у Ллевелин Макэндорс никогда не было своих детей, и, воспитывая нас с братом, она пыталась реализовать себя в качестве матери. И если заставить слушаться меня ей почти удавалось, то с фривольным характером Роджера было куда сложнее. К тому же, он помнил маму гораздо лучше, чем я. Все же Ллевелин Макэндорс все же не такая уродина и вредина, каковой мачех так любят представлять в фильмах, но я вовсе не обязана ее любить, какой бы замечательной она ни пыталась себя выставлять.

Она женила на себе отца, когда тот еще не совсем отошел от исчезновения своей жены и нашей с Роджером мамы. Мой отец — Скотт Макэндорс — вообще был слабохарактерным человеком, и новая жена быстро установила в доме свои порядки. И, совсем как в той самой сказке, я оказалась для нее Золушкой — отличным рабочим материалом. Отличие лишь в том, что теперь мне удалось сбежать от мачехи в Мак-Марри на ферму к странному дяде Рею и не успеть свихнуться окончательно в ее незаменимом обществе.

Мне будет не хватать ее временами, я думаю. Когда я положила сверху и так набитого до отказа чемодана нашу "семейную" фотографию (Ллевелин, отец, я и Роджер), то безумно растроганный этим Скотт Макэндорс ободряюще похлопал меня по плечу. Больше всего я боялась, что он расплачется, но этого, к счастью, не произошло.

Я могла не любить Ллевелин сколько угодно, но это было лишь дело отца, с кем ему быть, и тут я в его жизнь не лезла.

— Тебе не дует, солнышко? — прорываясь сквозь носящийся по салону грузовичка ветер и окончательно развеивая мои мысли, поинтересовался сидящий за рулем дядя Рей. Вот уж у кого опыта воспитания детей не было вообще, но мне уже вроде как шестнадцать, так что, по идее, уж с этим ковбоем я должна справиться. Отец как-то рассказывал мне, как они с Реем, еще когда оба были школьниками, устроились на летние каникулы подрабатывать в детский лагерь. Моему отцу, как на вид более серьезному и авторитетному, достался скаутский отряд, а хлипкому Рею — малышня. Отец смеется, что с тех пор Рей зарекся не иметь больше дел с теми, кто младше четырнадцати. Конечно, когда мы с Роджером еще не попадали под эту планку и приезжали к дяде Рею гостить на Рождество, то его моментально охватывал какой-то почти суеверный страх. Лишний раз он старался к нам не прикасаться, да и с самого раннего утра покидал ферму, бормоча что-то насчет важных дел, и возвращался только поздно вечером. Я же уже говорила, что мой дядя Рей — чудак.

— Нет, — как можно уверенней ответила я и зачем-то прибавила, — спасибо.

Подозрительно покосившись на меня в заляпанное ветровое стекло, дядя Рей ненадолго прищурился, некоторое время изучая меня из-под густых светлых ресниц. Машина же в это время, казалось, ехала сама собой.

— Дядя Рей, машина — не лошадь. Она не знает, куда ехать.

— Ах, да, точно, — пробормотал он, едва заметно улыбнувшись, и вновь устремил свой взгляд на ускользающее под колесами дорожное полотно.

Дорога в данной местности пролегала просто ужасная, ибо большинство жителей крохотного Мак-Марри предпочитали ездить на лошадях или велосипедах, и престиж в данном городке можно было заработать, только купив больше всех первоклассных жеребцов. У моего же дяди было всего десять лошадей, что по местным меркам считалось довольно-таки средним показателем. Что уж и говорить о том, что дядя два года назад приобрел себе этот старенький Шевроле. Это было чуть ли не позором для его ковбойской натуры.

Так что разгромленное кротами единственное шоссе толком никого не интересовало, и с каждой новой кочкой я вспоминала про себя все новые и новые ругательства.

За окном простирались бесконечные луга — то, за что я люблю Мак-Марри больше всего. Редкие раскидистые деревья позволяли укрыться в полдень от жары, а уж пикники на местных просторах получались особенно вкусными. Любуясь восходом, я обычно за один присест могла опустошить все приготовленные запасы. В переполненном же многоэтажками Мельбурне это было бы просто нереально, а здесь и дышалось как-то по-другому. Свободнее, что ли.

— Твоя комната — последняя по коридору на втором этаже, — как бы между прочим сказал мне дядя и выжидающе ухмыльнулся.

Конечно, а то я не знала, подумала я про себя с усмешкой. Комната в конце коридора всегда была своего рода свалкой забытых вещей в доме дяди Рея и в то же время единственно более-менее пригодной для житья. В течение каждого своего визита на дядину ферму я жила именно в этой комнате, тогда как Роджер вообще предпочитал спать на соломе. Гордость гордостью, но спина у него обычно потом не разгибалась.

— И еще, Джинджер. Я нашел тебе кое-каких книжек. Почитаешь на досуге, а то тебе, наверное, у меня скучновато. Ты же привыкла к другим развлечениям.

Я с благодарным видом кивнула, но с ностальгией вспомнила об оставленных в моей комнате в Мельбурне игровой приставке и компьютере. Что ж, научимся выживать в диких условиях с интереснейшими романами о Диком Западе.

В целом все было не так уж плохо. Дядя Рей вместо занудной мачехи, потрепанные книги вместо перепалок со старшим братом и тонны съеденных шоколадок вместо тыквенного супа, на котором просто-таки помешана вечно худеющая Ллевелин Макэндорс. Конечно, переезд не освобождал меня от посещения местной школы, но, говорят, в провинциях учиться гораздо проще.

Зевая и потягиваясь, я пыталась размять затекшие конечности на заднем сидении старенького Шевроле, но тут же больно ударилась коленкой об очередной бесполезный выступ. Я мысленно застонала и принялась потирать больное место.

— Берил два месяца назад родила, — гордо сказал дядя Рей, включая поворотник. Так что, по-видимому, мы уже съезжали с шоссе.

Я все пыталась вспомнить, кто такая Берил. С соседями дядя Рей общался всегда мало, да и большинство его соседей — такие же безбашенные фермеры, как и он сам.

— Я все не называл малыша — ждал твоего приезда.

Неужели, дядя Рей успел жениться? — стучало у меня в голове. Он был закоренелым холостяком: уже почти двадцать лет он никуда не выезжал со своей фермы, выносил только собственную стряпню и ничью больше (хотя я тоже немного люблю готовить, и дяде придется с этим смириться), а еще, как я уже сказала, Рей Макэндорс просто-таки ненавидел детей.