Владимир Прягин - Дурман-звезда Страница 20

— Ну? — спросила она.

— Впечатляет.

— Надо спешить.

— Почему?

— Оно отвернулось, но ненадолго.

Девушка кивнула наверх. Ясень машинально поднял глаза — солнце так и не появилось. Вообще-то, странно — ведь птица, закрывшая его крыльями, уже спустилась с небес. Похоже, тут все еще сложнее, чем кажется…

— Отвернулось? С чего вдруг?

— Не хочет видеть. И намек тебе заодно.

— Какой намек?

— Потом поймешь. Сейчас о главном спрашивай. Думай.

— Скажи мне, кто ты.

— Эх, ты, мыслитель, — она покачало головой укоризненно. — Мог бы уже и сообразить. Сам ведь про меня рассказывал давеча, да так душевно — будто всю жизнь знакомы. Мол, вся в делах она, в столице с принцами возится…

Ясень даже не особенно удивился — а, может, просто морозный ветер на время выдул эту способность из головы. Память услужливо подсказала: «Ну, дева-судьба, к примеру… Что ей, больше заняться нечем, как за нашим жнивьем смотреть?..»

— Вижу, дошло. Да ладно, не смущайся, чего там. Про меня иногда такое плетут — хоть стой, хоть падай…

— Ты все наши жизни видишь?

Она пожала плечами. Ясень осторожно спросил:

— Вчера на реке, у Звенки… Что это означает?

— Пепел и прах. Что тебе тут неясно?

— Это ты меня наказала? За то, что к девчонкам на поле ездил?

— Дурак, — сказала она спокойно. — Я что тебе — зверь из сказки? Шею сверну, чтоб чужие цветы не нюхал?

Ясень чуть не ляпнул: «Не зверь, а птица», но вовремя удержался. Обдумал ее последнюю фразу, однако ясности не прибавилось. Если нет на нем никакой вины, то к чему зловещие знаки? Попробовал уточнить:

— Так мы со Звенкой поженимся? А когда?

— Зачем тебе это?

— В смысле?

— В прямом. Ну, расскажу я, к примеру, что та, которая тебя любит, смерть твою таскает с собой. А другая, для которой ты людей будешь резать, сидит сейчас и гладит котенка. Тебе от этого легче станет?

— Какого котенка?

— Черного, пушистого, с белым пятнышком на груди. И ленточка голубенькая на шее. А через три месяца его задерет облезлый бездомный пес — весь в лишаях, и задняя нога перебита…

Подумала и добавила:

— Левая.

Ясень молчал, переваривая услышанное. Она сказала:

— Пойми, наконец — я вашу судьбу не тку. Ему одному решать.

И опять кивнула на небо.

— А ты? — спросил он.

— Я весть приношу. Тому, чье время приходит.

Это заявление ему не понравилось. Что же это за весть такая, если даже солнце не желает присутствовать, когда ее оглашают?

— Ладно, — сказал Ясень с опаской. — И что мне делать теперь?

Дева-птица подняла взгляд. Ветер, утихший было, застонал протяжно и яростно. Земля под ногами вздрогнула, и море-степь покрылось штормовой рябью. Темное марево вставало у далеких холмов.

— Ты задал свой вопрос. Я отвечу.

Она говорила размеренно, не повышая голоса, как будто вокруг царила полная тишина, но он отчетливо слышал каждое слово.

— Гори мертвым пламенем, питая живую реку. Иди во тьму, чтобы выйти к свету. Прочти волю солнца по знакам тени.

В лицо дохнуло жаром, и за ее спиной раскрылись дымные крылья. Ясень заорал, задыхаясь:

— Какое пламя, какая река?.. Я ничего не понял! Да погоди, постой же!

Как ни странно, она послушалась. Снова приблизилась, и Ясень пожалел о своем порыве, потому что в ее глазах уже не было ничего человеческого — только пожар, который рвался наружу.

— Я скажу тебе, — шептала она горячо и быстро, — главное скажу, понял? Мы все горим, и пепел сплошной вокруг. А больше нет ничего. Смотри…

Она протянула руку открытой ладонью вверх. Потом медленно сжала пальцы, и Ясень услышал хруст — так хрустит уголек, раздавленный каблуком. Ветер слизнул с ее ладони горстку золы, развеял над степью. Сразу запахло гарью, и стало трудно дышать. Ясень глянул на небо — жженые хлопья сыпались, словно снег. По равнине мела седая поземка, под которой истлевала трава.

Завороженный, он сделал десяток шагов вперед, а когда оглянулся, уже не увидел вестницу. Лишь мертвое дерево чернело в облаке сажи.

Ноги не держали его; Ясень, упав на колени, услышал противный треск. Поднес к глазам руки, наблюдая, как кожа превращается в тлен, и сквозь нее проступают кости. Зола скрипела на зубах, ослепляла, но, прежде чем потерять сознание, Ясень успел подумать, что вьюга вокруг уже не серая, а лиловая.

Сиреневый пепел.

«Мы все горим, а больше нет ничего…»

Венок над рекой.

Котенок с голубой лентой…

…Он очнулся, ощутив на лице чужое дыхание. Разлепил глаза и вздрогнул, увидев прямо перед собой клыкастую пасть. Но все же сообразил, что это конь нагнулся к нему и тычется мордой, желая привести хозяина в чувство.

— Перестань, — буркнул Ясень, поднимаясь на ноги.

Жеребец довольно заржал. Ярко светило солнце, тихо колыхалась трава. Воздух был прозрачный и чистый, ни малейших следов золы. Из-за ручья доносился смех.

«Приснится же такое», — подумал Ясень. Что с ним вообще творится? Опять сморило средь бела дня. Хорошо хоть, в этот раз до вечера не проспал.

Он взял коня по уздцы и побрел к стоянке.

— Чего ты там круги нарезал? — полюбопытствовал Жмых. — Кусты искал, что ли? Так они вон, в другой стороне.

— Очень остроумно, — оценил Ясень. — Может, мне дерево больше нравится.

— Какое дерево?

Ясень оглянулся и с трудом удержал ругательство: ствол, под которым он только что дрых, бесследно исчез, словно его и не было.

И как это понимать? Может, не проснулся еще?

Он ущипнул себя за руку и зашипел от боли. Жмых посмотрел с сочувствием.

Нет, это явно уже не сон.

Значит, и эта… вестница… не привиделась?

Он попытался вспомнить ее лицо, но ничего не вышло — образ в памяти расплывался, как отражение на воде. Ясень закусил губу, сосредоточился. Голова предательски закружилась, и он почувствовал тошноту. Пошатнулся, и Жмых придержал его за плечо.

— Ау, ты живой?

— Живой пока, — сказал Ясень. — Но есть хочу — умираю. Что там у нас с обедом?

И, не дожидаясь ответа, подсел поближе к котлу.

…К Белому Стану подъехали на закате. Миновали плоский холм с эшафотом, где три года назад был казнен атаман разбойников. Тогда сменялся великий цикл, и ярость солнца не знала пределов. Наутро от приговоренного не осталось ни малейших следов. Даже цепи, которыми он был прикован к плите, растворились, как масло в горячей каше…

На въезде в город притормозили, разглядывая пустырь, где прежде стоял трактир — тот самый, в котором за пару часов до казни Угря произошло побоище. Дюжину Ястребов зарезали, словно кур, но виновных так и не отыскали. Слухи ходили самые разные — как и положено, один страшнее другого. Многие клятвенно утверждали, что лично видели кошмарную тварь, которая учинила резню. В любом кабаке в пределах десяти лиг можно было найти надежнейшего свидетеля, который за кружкой пива подробно перечислял, сколько клыков и глаз имело чудовище.