Татьяна Устименко - Сумасшедшая принцесса Страница 21

В неожиданно наступившей тишине Генрих рывком сдернул маску, закрывавшую мое ужасное лицо. Его взор нежно погрузился в пучину моих зеленых глаз.

– Ты прекрасна! – еле слышно шепнул он, затем отбросил свою черную маску и очень медленно потянулся губами к моим губам…

Громкий звук упавшего тела заставил нас сконфужено отпрянуть друг от друга. Это грохнулся в обморок Тим, увидевший наши открытые лица.

Глава 6

Я проснулась посреди ночи вся в поту, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Возможно, я и была бы склонна приписать свое состояние действию убойной настойки, которой потчевал нас с бароном наш гостеприимный хозяин, если бы не странные сны, четкое воспоминание о которых не исчезло даже при моем внезапном пробуждении. Голова гудела неимоверно. Придерживая ее рукой и страдальчески покряхтывая, я с трудом перевела себя в сидячее положение. Ох, не зря внушала мне нянюшка Мариза, что жрать, а тем более свински напиваться на ночь – является весьма вредной для здоровья привычкой. Правда, сентенции о здоровом образе жизни предназначались в основном моим названным братцам, которые к четырнадцати годам научились виртуозно подбирать отмычки к внушительному замку, охранявшему двери винного погреба графа де Брен. Одна только ловкость рук и никакого мошенничества – хвастливо поговаривали братцы и злорадно ухмылялись, видя, как при очередном докладе мажордом недоуменно разводит руками, пытаясь объяснить батюшке-графу загадочную пропажу нескольких бутылок выдержанного эльфийского. И справедливо, что пристрастие к дорогим винам вскоре обернулось против несовершеннолетних дегустаторов, потому что через пару лет пагубная привычка окрасила носы братьев в предательский красный цвет, явив всем обитателям замка очевидную разгадку загадочных винных исчезновений. Разгневанный граф принял самые крутые меры. «Ибо, – как выразился он, соизволив произнести речь, непривычно длинную для его обычного немногословия, – ничто так не ослабляет бойца, как пристрастие к вину, азартным играм и женщинам». Я тоже приняла к сведению мудрое замечание опытного вояки, мысленно вычеркнув из него последний пункт.

Но все-таки не обильные вечерние возлияния стали причиной жуткой боли, терзавшей мою многострадальную голову. Я окинула взглядом полумрак комнаты, скудно освещенной единственной свечой, которую я забыла затушить перед тем, как погрузилась в свой невероятный сон. Судя по изрядному огарку, остававшемуся в подсвечнике, – спать мне пришлось не более двух часов. У противоположной стены виднелись очертания Тима, который, укрывшись с головой, спокойно почивал тихим сном здорового и умиротворенного человека. Мои робкие шебуршания его не тревожили. Я привалилась спиной к изголовью хлипкой гостиничной кровати и устремила задумчивый взгляд к звездам, обильно обсыпавшим ночное небо, подобно богатым залежам перхоти, постоянно украшавшим черный бархат мантии мэтра Кваруса. Воспоминания о покинутом мною замке, который на протяжении многих лет был для меня отчим домом, не вызвали ничего даже приблизительно похожего на умиление. Слишком уж далекой и беззаботной казалась мне теперь та, оставленная за его стенами жизнь на фоне всех нынешних событий. Скорее всего, мне еще придется пожалеть о том, что я так поспешно приняла решение и отбросила прочь прошлую, спокойную жизнь. Но можно ли назвать необдуманным и скоропалительным мой выбор, если речь идет о спасении близких людей? А может быть, я просто начиталась эльфийских книг, в которых на каждой странице говорилось о великих подвигах и вечной любви. Вот меня и потянуло на подвиги, возомнила себя спасительницей королевства. А кто я есть на самом деле? Обычная семнадцатилетняя девчонка, может, и умеющая махать мечом чуть-чуть лучше некоторых, но не имеющая никакой поддержки, кроме барона-изгоя да мальчишки-подростка. Смогу ли я что-то сделать, чего-то добиться? Да и могу ли я позволить себе втягивать Тима и Генриха в задуманную мною авантюру? В жизни всегда есть место подвигу – любил изрекать старый Гийом, вручая мне полтора десятка ржавых кольчуг, которые требовалось немедленно почистить. Интересно, каким словом охарактеризовал бы он уже совершенные мной сумасбродства? И те, которые мне еще предстояло совершить…

А совершить придется многое. Да и выбора особого у меня уже не оставалось. Сон, из цепких объятий которого я вырвалась всего лишь несколько мгновений назад, наглядно показал, что времени на раздумья у меня нет. Теперь просто нужно немедленно вскочить на Беса и скакать, подгоняя себя мыслью, бьющейся в голове грозным призывом колокольного набата, – только бы не опоздать, только бы успеть! Не знаю, кто – желающий мне добра или зла – наслал на меня сегодняшние сновидения, но, вне всякого сомнения, сновидения эти оказались не случайными. Я видела словно воочию темное и грязное подземелье с охапками гнилой соломы вместо мебели, а на них – юношу с зелеными миндалевидными глазами и рыжими локонами ниже плеч. Юношу с уродливым лицом – моим лицом, искаженным гримасой боли. Юношу, мечущегося в лихорадке и твердящего в бреду мое имя. Я видела своего несчастного брата, больного и измученного, жестокой рукой брошенного умирать в подземелье того самого замка, где по праву рождения он должен был сидеть на королевском троне. А рядом с ним худое, почти прозрачное от истощения лицо старого мудрого эльфа, в глазах которого все же светились несгибаемая воля и надежда на спасение. И с мучительной жалостью и ужасом я поняла, что старик уже долгое время отказывается от своей порции и без того скудного тюремного пайка, чтобы только хоть как-то подержать угасающие силы юного принца. Возможно, что последние капли своей жизненной энергии эльф тратит на волшебство, творимое на благо своего воспитанника, лишая себя возможности выжить. Но в одной руке старый маг сжимает безвольную кисть Ульриха, вливая в него остатки своей жизни, а в другой – крупный удлиненный изумруд, являющийся точной копией того камня, который я с самого рождения ношу на шее. И пересохшие губы кудесника безостановочно твердят превратившийся в молитву призыв – приди, приди, Ульрика!

Я видела обмелевшие реки, мертвый скот, лежащий на засохших пастбищах, сожженные дома и людей, падающих подобно снопам, скошенным серпом беспощадного жнеца. Убитых воинов, еще сжимающих в бессильных руках бесполезное оружие, замученных матерей, в последнем порыве еще прижимающих к опустевшей груди иссохшие трупики младенцев. Саму Смерть, рыдающую от безбожности того, что ее заставили содеять. А выше всего этого, в небе цвета свернувшейся крови, два реющих над землей лица, плоских и белых, словно блин, не имеющих ни глаз, ни рта, но утробно хохочущих, пресытившихся творимыми злодействами.