Владимир Ленский - Пророчество Двух Лун Страница 22

– Я бы на его месте тоже плакал, – сказал Талиессин и засмеялся.

Хейта улыбнулась ему, потерлась головой о его колено и убежала.

Талиессин еще раз объехал усадьбу. К нему подходили люди, спрашивали, что делать с тем, с этим, Талиессин отвечал. Затем услышал шум и, быстро развернув коня, помчался туда.

Человек десять стояли перед разрушенным господским домом. Из-под черного бревна торчали обугленные ноги: там лежал кто-то из прислуги. Ни бунтовщики, ни те, кто к ним явился, не обращали на это ни малейшего внимания.

Талиессин, растолкав конем толпу, выбрался вперед.

– Что здесь? – властно спросил он.

Один из зачинщиков ответил:

– Из соседнего имения люди. Спрашивают, как им поступать. Мы тут обсуждаем.

– Обсуждать нечего! – закричал Талиессин. И повернулся к пришлым: – Убирайтесь, откуда пришли! Здесь наше дело, не ваше!

– Мы вот рассудили, – заговорил один из вновь пришедших, – когда зарево увидели, что у вас тут мятеж. Да? Мятеж. И господина убили, мы уже узнали. Да?

– Да, – сказал Талиессин, хмуря брови. – У нас-то мятеж, а вы при чем?

– Ну вот, – продолжал этот человек, нимало не смущаясь и не пугаясь нахмуренных бровей всадника. – Мы так рассудили: мы чем хуже? Одна деревня – сила, две деревни – две силы.

– Нет, сказал Талиессин. – Это наш бунт, а не ваш. У вас шестипалых младенцев не нарождалось. Вам здесь не место. – Он приподнялся на стременах и громко продолжил: – Задурят две деревни – солдат пришлют вчетверо больше. С одним отрядом мы справимся, а попробуй-ка с четырьмя!

– Ты-то сам кто такой? – осведомился у Талиессина пришлый крестьянин, упрямо не желая сдаваться и соглашаться с доводами. – Откуда тебе знать про четыре отряда?

– Оттуда, – сказал Талиессин, – что это не первый бунт у меня. Я знаю.

Тут люди из имения Алхвине заволновались, зароились вокруг своего всадника.

– Это наш, это нашенский, – стали наступать они на пришлых. – Вы что его задираете? Он-то наш, а вы кто? Он дело говорит. Придут солдаты, как быть?

– Ступайте по домам, – приказал чужим крестьянам Талиессин.

А бывшие люди Алхвине добавили:

– Ступайте, пока вам добром говорят. Ступайте!

И те, ворча, ушли.

Так Талиессин в первый раз задумался над завтрашним днем, ибо назавтра бунт превратится в старика, одержимого множеством болезней, и следовало позаботиться об этом заранее.

Закат уже подступал, предметы начали расплываться в сумеречном воздухе, и Талиессин в последний раз объехал разоренное имение, осматривая, не осталось ли чего-нибудь, что необходимо сжечь, втоптать в землю, уничтожить, убить.

Тишина готова была утвердиться в уставшем мире, и новый взрыв криков показался Талиессину сейчас болезненно неуместным. Он подтолкнул коня коленями. Он и сам не мог бы сейчас объяснить, почему так торопился туда. Ему просто хотелось поскорее прекратить шум.

– Гляди, Гай! – заорал кто-то, завидев Талиессина.

Он вздрогнул: он и забыл, что назвался перед Хейтой именем своего отца.

– Гляди, кого поймали! Это он – второй. Тот, шпион. Помнишь, ты предупреждал? Нашли… Теперь – все, теперь нет большой опасности.

К Талиессину подтащили какого-то человека, опутанного сеткой – с такими браконьеры ходят на мелкую Дичь.

– Вот Гай, смотри! – весело надсаживался какой-то бородач (должно быть, это он и браконьерил в былые времена при попустительстве рассеянного и ученого господина Алхвине). – Какова скотина! И вооружен был, сетку резать пытался.

Талиессин холодно посмотрел с высоты седла на заданного в сетке человека. Лицо у Алатея было разбито, он таращился на Талиессина сквозь сетку и пытался заговорить, но расквашенные губы не слушались.

Талиессин повернулся к своим соратникам.

– Да, это он – Алатей. Второй шпион. Молодцы, что выследили!

Человек в сетке яростно забился. Должно быть, понял, чей меч сейчас у Талиессина, на чьем коне он сидит.

Талиессину довольно было на один только миг встретиться взглядом с пленником, чтобы понять: тот мучается от бешенства, от бессилия, от непонимания. Талиессина забавляло это. Забавляло, пожалуй, еще больше, чем внезапный испуг Сафрака.

Алатей искал раздавленного горем избалованного мальчика, сторонящегося людей. А перед ним был главарь мятежников, с черным пятном сажи на щеке, с жуткими кровоточащими шрамами от середины скулы до подбородка. И этот главарь ухмылялся во весь рот.

– Ты ведь меня искал, Алатей? – Талиессин засмеялся. – Ну, рассказывай: рад ли ты, что нашел меня?

Алатей сжался, как будто собирался прыгнуть, а потом, надсаживаясь, заверещал из сетки:

– Люди! Вы хоть знаете, кто он? Кого вы слушаете? Кто он такой – вы знаете? Знаете?

Бородач браконьер, широко улыбаясь Талиессину, стукнул пленника кулаком по макушке. Алатей крякнул, прикусив язык, и только глаза его зло сверкали.

Над горизонтом, перебивая тихое свечение заката, показалась желтая луна – Стексэ. Ее отчетливо вычерченные края пылали оранжевым. Сегодня она была особенно большой и яркой. Талиессину вдруг показалось странным, что Алатей не отрываясь смотрит на нее.

А Алатей думал: «Столкновение лун возможно. Случится взрыв… Я никогда этого не пойму, но одно знаю точно: если они столкнутся, не останется ни Ассэ, ни Стексэ. Наводнение, буря… и пустота. Не будет одной большой луны. Только пустота».

– Где его меч? – спросил Талиессин, оглядываясь на своих людей.

Ему показали отобранный у Алатея меч. Талиессин быстро осмотрел клинок, двойник того, что был у Сафрака, и протянул бородачу:

– Убей шпиона, а его меч оставь себе. Хороший меч, верно?

И повернулся к происходящему спиной.

Нужно было решать, как провести завтрашний день.

– Эта дорога – на Мизену, – говорил, показывая рукой на хорошо вымощенную дорогу, хозяин маленькой харчевни, где Эмери и Уида остановились на ночь. – А вон тот проселок, – неопределенное вращательное движение кистью, он точно уходит дальше к границе.

– Какой проселок? – спросил Эмери, щурясь.

Он вышел вместе с хозяином на дорожку перед харчевней и рассматривал идиллическую местность. Никакого проселка здесь не было и в помине: хорошо возделанные сады, домики за оградами, несколько каменных строений: мельница, общественный амбар, большой скотный двор, принадлежащий какому-то богатею, живущему в Мизене. И одна-единственная дорога, вымощенная деревянным брусом, что вела от столицы в Мизену.

Был вечер, и неестественно яркая Стексэ нависала над горизонтом. Неожиданно Эмери почудилось, будто он улавливает запах гари.

Молодой человек насторожился.

– У вас поблизости горят леса?