Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы Страница 22

Леша натужно блевал, стоя на четвереньках. Он опирался на правую руку, вены его были напряжены, рука дрожала. Потолок в это время содрогался от тяжелых ударов, которые перемежались истошным истерическим визгом. Слава, вскочив на ноги, судорожно взглянул вверх и сразу сообразил, что проклятая ящерица, следуя своему феноменальному слуху, опять отследила их, хотя ребята уже успели удалиться черт знает на какое расстояние. Она, наверное, орала уже долго, но ребята не слышали ее, поглощенные битвой с демонической птицей. На Славу напало отчаяние. Он безнадежным взглядом посмотрел на скрюченного Лешу и увидел, как тот дернулся всем телом и тоже повернул страдальческое лицо к потолку. На мгновение оно подернулось гримасой ужаса, но почти сразу же вновь приняло мученическое выражение: видимо, Леше было так плохо, что у него не оставалось сил даже на то, чтобы испугаться.

Дима в первую секунду тоже вздрогнул, услышав знакомые вопли ящерицы, но быстро успокоился. На лице его отразилась лишь досада. Он подошел к Леше.

— Ты как там, балбес? — осторожно спросил он.

— Подыхаю, — прохрипел Леша. Вид у него был довольно жалкий.

— Отодвинься от нее, — обеспокоенно сказал Слава. — Отодвинься от птицы! Мне кажется, она сейчас снова оживет! Отодвинься!

Леша, как ни странно, подчинился. Он отполз от распростертой туши на несколько метров, не вставая с колен и мотая головой, как пьяный. Там его продолжило тошнить, а когда он, наконец, закончил, повернув к ребятам свое окровавленное лицо, Дима сказал:

— Ой, бля!… Ни хрена себе, это она тебя так поранила?

— Да… нет, — просипел Леша, — это, сука, кровь с руки накапала.

Он сел спиной к стене, тяжело дыша. Показал свой кулак, обмотанный окровавленной тряпкой, и стал ее разматывать. Чистой стороной ткани, не тронутой кровью, осторожно вытер лицо. Испорченную футболку он швырнул на пол и стал хмуро осматривать свою руку, крутя ей во все стороны. Тыльная сторона ладони была здорово исцарапана, из нее сочилась кровь.

— Ну, че, все нормально? — спросил Дима.

— Пушка у тебя, бл…, конкретная, — просипел Леша, — целиться ж с умом надо, блин. Я чуть не сдох. Воняет хуже, чем эта гнида казематная.

— Ну, я целился-то в птицу, — сказал Дима, — я ж не виноват, что ты там под ней оказался. Я и так старался тебя не задеть.

Дима, скорее всего, говорил неправду: в момент опасности он не думал о том, чтобы не задеть Лешу, а стрелял в птицу просто потому, что испугался.

Наверху ящерица продолжала завывать в полный голос и стучать лапами по потолку, как будто хотела его обрушить; ребята знали, что утихомирить ее невозможно.

И тут Леша сделал то, чего никто не ожидал: трахнув здоровым кулаком по полу, он натурально зарыдал и в промежутках между глухими всхлипами разразился слезливой речью:

— В такую клоаку я еще ни разу не попадал. Не, ну я понимаю, помойки там, клоаки всякие, свалки. Это мы с детства привычные. Но в ТАКУЮ х…ню чтобы, бл…, попасть, это ж надо быть таким идиотом, бл…! Таким, бл…, ослопупом. Вот суки, бл… Вот твари, гниды, МАТЬ ВАШУ! — заревел Леша в полный голос, обращаясь совершенно неизвестно к кому. — Это ж надо, а. Это что же за х…ня такая гребаная? Как же я, бл…, домой попаду? Как, я вас спрашиваю! Отвечайте, гниды, мать вашу перемать! Не-ет, мне такой х…ни не надо даром. Е…л я в рот такие приключения. Хер я вам дался, суки….

Его монолог был прерван ударом такой чудовищной силы, что с потолка посыпалась штукатурка.

Леша вскочил на ноги.

— Бл…, сука, тебя там в очко дерут, что ли, твою мать! — заорал он, размахивая кровавым кулаком. — Сука, чтоб тебя там до смерти затрахали, гнида ползучая! Я сам, бл…, буду первым! Я тебя, гнида, натяну так, что у тебя очко в гробу болеть будет. Я до тебя еще доберусь, бл…, так и знай. Я, бл…

Леша был воистину страшен в гневе. Он то ревел в полный голос, подключая какие-то невероятные басовые ноты, которые незнакомых людей напугали бы до смерти, то переходил на истерические рыдания, тем более страшные, что они исходили от здорового крепкого парня. Было видно, что ему плохо, и свой детский страх он пытался замаскировать ругательствами и патетическими жестами. Дима мог и не разглядеть Лешиного страха, но более чувствительный и нервный Слава сразу же почувствовал в звериных Лешиных воплях ужас, безнадежность и смертельную усталость. Он тяжело задышал; уныние друга наполнило его слабостью и подтачивало мужество. Он явственно ощутил, как в его собственной душе пробивается предательская брешь и сквозь образовавшееся отверстие остатки храбрости просачиваются наружу. Слава отдернул голову назад, пребольно ударившись затылком о стену. Он схватился за голову. От острой боли ему стало еще горше. Леша продолжал бесноваться, Дима натянуто ухмылялся, ему, видимо, было совсем не по себе. Ящерице же Лешина ярость была совершенно безразлична, и она хотела только одного: без промедления сожрать всех троих друзей. Дима протянул вперед руку, робко попытавшись привлечь Лешино внимание:

— Ну, ладно. Все нормально. Сейчас дальше пойдем, и все.

Прозвучало это слабо, тихо и неубедительно.

— Птица сейчас оживет от твоих воплей, — процедил Слава сквозь зубы, — ты поори еще чуть-чуть.

— Да я ее убью, суку!… - надсадным голосом сказал Леша, бешено оглядываясь кругом.

Он подбежал к лежащей туше и дал ей такого пинка, что чуть не оторвал голову. Черное жирное тело судорожно дернулось; из зобастого клюва вырвался гортанный сухой клекот и сразу захлебнулся, словно подавившись.

Леша, изменившись в лице, поспешно отошел на несколько шагов назад. Его злоба моментально сменилась страхом.

— Я же говорил! — закричал Слава отчаянно и бросился на четвереньках подальше от птицы, в коридор.

Птица, однако, больше не шевелилась; видимо, Леша выбил из нее последние остатки жизни.

Дима с пистолетом в дрожащей руке подошел к неподвижной туше и наклонился над ней. Глаза его блестели. Зобообразный клюв чудовища был страдальчески раскрыт, голова запрокинута. Птица лежала тихо, не шевелясь, и, кажется, не дышала. Вблизи она была еще более страшна: толстая, выпуклая туша покрыта не то пóтом, не то слизью; кожа испещрена складками, как у крокодила. Изо рта исходило зловоние. Перепонки на крыльях, не будучи натянутыми, обвисли и казались дряблыми и сморщенными. Дима смотрел, как загипнотизированный… Леша в это время болтал в руках окровавленную футболку, внимательно ее оглядывая. Она имела жалкий и страшный вид и, очевидно, никуда больше не годилась. Леша состроил злобную мину и рывком швырнул футболку в окно. К чести Леши нужно сказать, что он никогда не жалел старые вещи и выбрасывал их без всякого сожаления: хотя он и был барахольщик, интересовали его, как правило, только разнообразные плиты, трубы, автозапчасти и вещи, нужные в хозяйстве, а к одежке он был равнодушен. Окровавленный изорванный ком мягко стукнулся о стекло и упал на пол. Леша зло уставился на него, затем в остервенении схватил с пола с намерением разорвать его на мелкие лоскутки и тут догадался. Он поднял глаза на окно. Стекло и рама были девственно целы. Холодное бесстрастное око издевательски смотрело на ребят. За окном по-прежнему висело тусклое свинцово-серое небо, но снегопад закончился; небо было заляпано бесформенными темноватыми тучами, похожими на серые акварельные разводы на бумажном листе.