Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы Страница 21

— Видишь, какая стена тонкая? — сказал Дима. — Вот сюда смотри. Видал? Такой же толщины, как рама. Вон, за стеклом по бокам ничего не видно. Такую стену я на спор пробью.

— Проще стекло разбить, — подал голос Леша.

Он сидел на полу, придав лицу подчеркнуто равнодушное и нагловатое выражение и уставившись на белый прямоугольник на стене.

— Надо думать, — сказал Дима, опомнившись. — Давай! — он подмигнул Славе. — Круши! Мы со Славиком тебе место уступаем.

Леша сейчас же встал на ноги, хотя и сделал вид, что ему очень неохота.

— Ну-ка, отойди, в натуре, моя идет.

Он с треском стянул с себя футболку, обмотал ее вокруг правого кулака и железной поступью зашагал по скрипящему паркету к окну.

— Разойдись, бля, — сказал он.

Он подошел к окну и, не примериваясь, несильно приложился к нему, соблюдая некоторую дистанцию, чтобы не пораниться осколками, и вытянув руку. Ребята ожидали звона и грохота и заранее зажали пальцами уши, но стекло и не думало разбиваться. Леша трахнул по окну посильнее, и вновь безрезультатно.

— Круши его! — крикнул Слава. Он обернулся к Диме. — Может, просто пальнуть из пистолета?

— Не, — засмеялся Дима, — он и так справится.

Леша сделал еще несколько ударов.

— Ни хера себе, — сказал он удивленно.

Он со всей силы врезал по окну с разворота. Звук вышел несколько глухой, как при ударе по оргстеклу или пластику. Удар был такой силы, что если бы на месте окна находились Слава или Дима, Лешин кулак проломил бы им головы. Эффекта, однако, это не возымело никакого, а Леша принялся трясти ушибленной рукой и ругаться трехэтажным матом.

— Может, сначала стоит посмотреть, как его открыть? — иронично сказал Слава. Он зачем-то забрал у Димы пистолет и вертел его в руках.

— Конечно, бл…! — заорал Леша, оборачиваясь. Он шипел от боли, лицо его было перекошено. — Я еще оттуда увидел, что его не откроешь! Ты думаешь, один такой умный? Как ты его откроешь? У него ни одного долбаного замка нет! Хорошо, что оно еще не двойное, сука, я только одну гребаную руку сломаю, а не обе.

— Чего ты орешь-то? — хмуро спросил его Слава.

— Потому что вы все тупые, — тяжело дыша, объявил Леша, — а я, сука, все равно расхерачу это окно к гребеням, просто из принципа.

Лешин взгляд метал молнии. Его голый торс, разъяренное лицо и огромный тряпичный кулак представляли неожиданно внушительное зрелище. Леша когда-то занимался культуризмом и даже успел, поднимая тяжести, надорвать себе спину и испортить позвоночник, что теперь мешало ему носить даже небольшие грузы, но когда он забывал о своей проблеме, то становился неотразим, а временами даже страшноват.

Он немного отошел от окна.

— А ну, с дороги, — прорычал он, бросаясь вперед.

Слава и Дима отшатнулись.

Сильнейшие удары потрясли окно. Леша ревел в точности, как демонический ящер на потолке, и лупил по стеклу с чудовищным остервенением. Ребята смотрели, затаив дыхание. Леша сорвал футболку с опухшего кулака, сейчас же намотал ее на левую руку и обрушил в цель новый град ударов. Бац! — стекло, наконец, глухо треснуло, и от могучего Лешиного кулака по нему во все стороны поползли белые кривые полоски. 'А-а, сволочь!' — заорал Леша в восторге и ярости и со всего размаха опустил кулак в точности в место предыдущего удара. Сразу вслед за этим раздался ошеломляющий скрежещущий звон на столь высоких децибелах, что Слава и Дима бросились прочь от окна, зажав пальцами уши. Леша, почему-то не обращая внимания на шум, продолжал в упоении лупить кулаком в окно, топча осколки стекла под ногами. Картина за окном безобразно исказилась, как в кривом зеркале, пошла сетью трещин и вдруг разом лопнула, разлетевшись миллионом слепящих белых искр. Оглушительный грохот ворвался в коридор. Ребята покатились по полу, отброшенные шумом. Эхо молотом ударило в стену напротив, затем в соседнюю, метнулось в глубину холла, ежесекундно крошась на звенящие осколки. В оконном проеме дневное пасмурное небо сгустилось в молочно-белый туман, и тот, просочившись сквозь зияющую дыру в коридор, почернел и сморщился в уродливую птицу, напоминающую огромную летучую мышь. У нее были невообразимо большие и широкие крылья, голые и перепончатые, огромные скрюченные когти и пеликаний клюв с болтающимся внизу 'мешком'. Птица распахнула крылья, повалив некстати подвернувшегося Славу и выбив у него из руки пистолет, раскрыла рот, заклекотала и бросилась на Лешу. Леша взвизгнул, как ребенок, на лице у него был написан смертельный испуг. Он машинально выставил перед собой обмотанный футболкой кулак. Яростно ревя, птица несколько раз ткнула кулак клювом. Леша с перекошенным лицом врезал по птичьей морде правой. Ужасное рыло дернулось в сторону, издав странный гортанный звук. От изумления тварь раскрыла клюв, и тут прогремел выстрел: это Дима пальнул из брошенного Славой ПП-38. Клюв захлопнулся. Птица повернула к Диме налитые кровью глаза и завизжала столь пронзительно и яростно, что Дима со стуком уронил пистолет, поддавшись мгновенному неописуемому ужасу. Он, однако, сейчас же подобрал его и в беспамятстве принялся палить как сумасшедший. Дым и грохот вновь наполнили коридор. У Димы кончились патроны. В ужасе он собрался было бежать без оглядки, но тут адский вопль оборвался. Птица начала заваливаться набок и шумно распласталась на деревянном полу. Крылья, заскользив, раскинулись на досках. Огромные когтистые лапы судорожно дергались. Клюв ее опять раскрылся, и страшные мертвые глаза уставились в коридорный проем.

Ребята здорово струхнули. Леша, хрипя, перевалился на живот и встал на четвереньки. Его мутило. Слава, смотревший на Лешу, закричал, потому что лицо у того было все в крови и глаза были вытаращены так, что стали большими, как тарелки. Дима, стоя в героической позе, все еще испуганно целился в мертвое чудовище из бесполезного пистолета.

Слава посмотрел на птицу. Ему показалось, будто густая темнота рассеивается перед ним и разоблачает нечто страшное, скрытое ранее от его взора кромешным мраком подземелья и оказавшееся при свете еще более ужасным, чем он с трепетом пытался себе представить. Ранее он сумел рассмотреть лишь общие очертания животного и горящие белые глазницы, окружившие его со всех сторон, но его фантазии не хватило на то, чтобы в воображении нарисовать тварь полностью. Теперь же страшная птица предстала перед ним во всем своем отвратительном великолепии. Размах ее крыльев достигал трех метров. Огромный клюв был широко раскрыт, голова задрана вверх. Слава в детстве однажды видел мертвого птенца воробья, его маленькая головка лежала в такой же точно позе. Поэтому голова чудовища теперь показалась ему головой птенца, только большего размера. Блестящее, голое сальное тело, подрагивающие перепончатые крылья, когти, как лапы богомола. От ужаса Слава отполз подальше и прижался спиной к стене.