Ллойд Александер - Книга Трех Страница 23

— Нет, — сказал Тарен после долгой паузы, — я взвалил его на себя по собственной воле и по своему выбору.

Тарену казалось, что вся долина шепчет на разные голоса, прося, призывая, умоляя его остаться. Холмы внушали мысль об отдыхе и покое. Озеро плеском своих вод говорило о солнечном свете, томящемся и дробящемся в его прозрачных и чистых глубинах, напоминало о радостных играх выдр, резвившихся на его берегу. Тарен закрыл свои уши и запер душу.

— Нет, — быстро сказал он, — я решил давно и не хочу менять своего решения.

— Пусть будет так, — мягко произнёс Медвин, кладя руку на плечо Тарену. — Я дарую тебе самую малость: ночной отдых. Спи хорошо и спокойно.

Тарен не помнил, как он вернулся на сеновал, как уснул. Но проснулся он в сети солнечных лучей бодрый, освежённый глубоким и крепким сном, и с новыми силами. Эйлонви и бард уже позавтракали, и Тарен с удовольствием увидел, что Гурджи присоединился к ним, сидит и облизывается, сытый и весёлый. Как только Тарен появился, Гурджи взвизгнул от радости и стал весело кувыркаться у его ног.

— О радость! — верещал он. — Гурджи готов к новым шаганьям и скаканьям! К новым подкрадкам и подглядкам! Великие лорды были добры к счастливому, весёлому Гурджи!

Тарен заметил, что Медвин не только подлечил ногу Гурджи, но и вымыл его и причесал. Правда, тот успел уже вываляться в листьях и сухих соломинах, которые забавно торчали в его кудлатой голове, похожей на большой репей. И ещё заметил Тарен, седельная сумка Мелингара была набита битком, а через седло были перекинуты тёплые, плащи для всех них.

Старец собрал вокруг себя готовых отправляться в дорогу путников и сел на землю в середине круга.

— Армии Рогатого Короля сейчас опережают вас на день пути, — сказал он. — Но если вы пойдёте по той тропе, которую я вам укажу, и будете двигаться быстро, то сумеете нагнать время, которое потеряли. Не удивлюсь, если вы доберётесь до Каер Даллбен на день или два раньше них. Тем не менее предупреждаю вас, что горные пути не так просты и легки. Коли вы желаете спокойной и лёгкой дороги, я могу провести вас опять на ту тропу, с которой вы сошли, к долине Истрад.

— Но тогда мы будем опять плестись вслед за Рогатым Королём! — воскликнул Тарен. — И будет меньше шансов обогнать его, а опасностей гораздо больше.

— Не надейся, что горы менее опасны, — предупредил его Медвин. — Хотя эта опасность, конечно, иного рода.

— Ффлевддур Пламенный расцветает от опасности! — заявил бард и с опаской глянул на свою задрожавшую арфу. Но струна лишь загудела, оставшись целой. — Пусть обрушатся на нас горы или все воины Рогатого Короля разом, я не дрогну!

И струна всё же лопнула, что привело барда в некоторое смущение.

— Мы пойдём в горы, — просто и твёрдо сказал Тарен.

— Хоть раз ты, не колеблясь, принял правильное решение, — вставила Эйлонви. — Горы, конечно же, не станут стрелять в нас из лука и разить копьями. И посмотрим ещё, так ли страшны их опасности. Ты, Помощник Сторожа Свиньи, растёшь в моих глазах, — добавила она задиристо.

— Тогда внимательно слушайте, смотрите и запоминайте, — повелительно сказал Медвин. Пока он говорил, руки его проворно двигались, создавая из глины крохотное подобие холмов, тропинок между ними, по которым Тарену было легче, чем по карте, нацарапанной Ффлевддуром, запомнить весь предстоящий им путь.

Медвин закончил. Вещи и оружие путников были навьючены на Мелингара. Старец повёл их прочь из благословенной долины. С каждым шагом Тарен осознавал, что тропинка, уводящая их из долины, исчезнет навсегда, стоит лишь Медвину покинуть их. Назад нет возврата.

Спустя некоторое время Медвин остановился.

— Ваш путь теперь лежит на север, — сказал он, — а здесь мы расстанемся. Ты, Тарен из Каер Даллбен, слушай своё сердце, и оно подскажет тебе, правильное ли решение ты принял. Может быть, мы встретимся вновь. Тогда ты расскажешь мне обо всём. А до тех пор прощайте!

Прежде чем Тарен успел открыть рот и поблагодарить Медвина, белобородый старец исчез, будто холмы поглотили его. И путники остались одни на каменистом, продуваемом ветрами плато.

— Ладно, — сказал Ффлевддур, поправляя арфу за спиной, — зато уж если мы встретим волков, то теперь-то они будут знать, что мы друзья Медвина.

Первый день похода оказался не таким трудным, как предполагал Тарен. На этот раз он шёл впереди. Бард согласился шагать следом, после того как он несколько раз перепутал наставления Медвина и упорствовал в своём заблуждении, пока струны на арфе не стали лопаться одна за другой.

Они без устали взбирались по крутому склону, хотя солнце уже склонялось к западу, и пора было сделать передышку. Дорога, которую им указал Медвин, была трудной, каменистой, осыпающейся под ногами, но зато шла прямо и не терялась.

Горные ручьи, чья чистая и холодная вода бурлила и пенилась вокруг валунов, словно бы танцуя, неслись вниз, к долине, усеянные играющими блёстками солнечных бликов. Воздух был бодрящим, но стылым и обжигающим. И путники были благодарны Медвину за тёплые плащи.

В расселине протяжённого ущелья, защищённого от ветра, Тарен велел остановиться. Они прошли за день длинный путь, хорошо продвинулись вперёд, гораздо дальше, чем он предполагал. И Тарен не видел причин продолжать изнурительный путь и ночью. Они привязали Мелингара к стволу одного из низких деревьев, росших прямо из скалы, и рядом, на ровной площадке, разбили свой лагерь. Дети Котла не могли здесь появиться, а войско Рогатого Короля осталось далеко внизу, и Тарен без всяких опасений развёл костёр. Пищу Медвина готовить не требовалось, но пламя согревало и веселило их. Когда ночные тени спустились с вершины горы и надвинулись на ущелье, Эйлонви вынула свой золотой шар и укрепила его в расщелине большого камня.

Гурджи, который, на удивление, не издал ни единого стона или даже тяжкого вздоха за всё время пути, уселся на валун и принялся с наслаждением расчёсывать свою свалявшуюся шерсть. После мытья и причёсывания у Медвина это, кажется, вошло у него в привычку. Бард, тощий, несмотря на огромное количество съеденного за ужином, как всегда, натягивал и надвязывал лопнувшие струны.

— Ты всё время, с тех пор как повстречался нам, носишь эту арфу с собой, — сказала Эйлонви, — но ни разу так и не сыграл на ней. Словно хотел молвить что-то, а вместо этого показал всем язык.

— Не ожидала ли ты, что я стану бренчать весёлые мотивчики, когда Дети Котла наступали нам на пятки? — ответил Ффлевддур. — Не думаю, что это был подходящий момент. Но… Ффлевддур Пламенный всегда был любезен с дамами, поэтому, если тебе и впрямь хочется услышать мою игру… — добавил он, смущённый и довольный. Он умолк и закатил глаза к небу.

Потом стал словно бы убаюкивать свой инструмент в одной руке, в то время как пальцы второй нежно коснулись струн. И полилась нежная мелодия, почти такая же тонкая и изящная, как изгиб арфы. И голос, поющий без слов, вторил ей.

Тарен слушал мелодию, и свои собственные слова, повторяющие все изгибы и извивы звучащей невидимой нити, рождались в нём, в его душе.

Дон-н, дон-н! Дом-м, дом-м! Слова такие неуловимые, что нельзя было быть даже уверенным, что они существуют, невозможно было уловить, остановить их, оставить в памяти. Но они значили что-то очень радостное и почти видимое внутренним взором. Поля и сады Каер Даллбен, золотые дни осени и свежие зимние утра с розовым солнцем на снегу.

Вдруг арфа умолкла. Ффлевддур сидел, склонив голову к струнам, на его длинном лице застыло изумление.

— Ну и ну, вот так сюрприз, — наконец произнёс он. — Я собирался сыграть что-нибудь живое, весёленькое, из того, что так любил мой военачальник. Чтобы вы стали посмелее, вы понимаете меня? А на самом деле, — он слегка обескураженно повертел в руках арфу, — на самом деле, я никогда не знаю, что ей вздумается сыграть. Вот такую шутку она со мной сыграла и сейчас. Мои пальцы двигались, но мне кажется, арфа играла сама по себе, не подчиняясь им.

Он несколько насторожённо прикоснулся к струнам и замер, слушая тонкий, едва уловимый звук.

— Возможно, — продолжал Ффлевддур, — это имел в виду Талисин, который, вручая мне эту арфу, намекнул, что оказывает большую милость. Надо вам сказать, когда я шёл в совет бардов на экзамен, у меня в руках был скорее печной горшок, чем настоящая арфа. Её отдал мне за ненадобностью один из менестрелей. На этой печной арфе я грохнул, вернее, угрохал несколько песен. Вот она, та самая арфа. И надо же, как она распелась! Но учтите, что тогда я принял её с благодарностью. Ффлевддур Пламенный никогда не смотрит в рот дарёному коню. В данном случае правильнее было бы сказать в струны дарёной арфе.

— Это была печальная мелодия, — сказала Эйлонви. — Но странно, что она не оставила в моём сердце печали. Это похоже на облегчение и очищение после того, как всласть поплачешь. Я почему-то видела море, которого никогда не видела. Или нет, видела в молодости. — При этих словах Тарен фыркнул, но Эйлонви не обратила на него никакого внимания, — Я видела волны. Они бились о камни, вспенивались, и всё заслоняли высокие белые гребни. Белые Лошади Ллира, вот как они называются. На самом деле это всего лишь волны, бегущие чередой к скалам, спешащие разбиться о них.