Роберт Асприн - Тень колдуна Страница 23

Он бежал…

В конце концов, задыхаясь и обливаясь потом, он вынужден был признать, что он заблудился. Ему уже никогда не найти выход. Он не запомнил никаких примет и даже не озаботился этим. Как теперь ориентироваться в этом замкнутом, аморфном пространстве бесконечного каменного лабиринта?

Очень хотелось пить.

Прижавшись спиной к стене, он скользнул вниз, чтобы отдохнуть и подумать. Вскоре он решительно снял с себя кожаный жилет и тунику. Затем уселся поудобнее и принялся кромсать добротную ткань своей черной туники на мелкие лоскутки.

Он нашел способ метить путь: один лоскут он оставит здесь, и каждый раз, подойдя к лестнице, двери или развилке, будет метить их очередным лоскутком.

Ганс вновь надел защитный жилет из отлично выделанной кожи и возобновил свой путь... куда бы он ни лежал.

Не пройдя и двадцати шагов по коридору, изнывающий от жажды Шедоуспан вышел к маленькой комнатке в стене и увидел там полку, на которой стояла запечатанная бутылка с прозрачной жидкостью. Как ни мучила его жажда, он хотел было пройти мимо. Все здесь было пропитано злом, подлостью и ужасом. Самым логичным и разумным было бы ожидать в бутылке яд.

Но пить очень хотелось.

В конце концов он взял бутылку и энергично потряс ее. Послышался обычный для воды булькающий звук, который только разбередил жажду. Жидкость не окрасилась, не наполнилась пузырьками. Это был хороший признак, и все же, как содержимое, так и емкость оставались весьма подозрительными. Держа бутылку как можно дальше от себя, он откупорил ее, подождал, потом медленно поднес к лицу. Понюхал. Язык сделался еще суше, когда он ощутил запах чистой воды, даже не протухшей от долгого хранения в маленькой плотно закрытой бутылке. Трепеща, Ганс окунул в бутылку правый мизинец, вытащил, подождал.

Никаких подозрительных ощущений.

Наконец с величайшими предосторожностями он дотронулся мокрым пальцем до языка.

— Вода! Это просто вода!

И все же он был очень осторожен, когда, смакуя, пил эту воду, прекрасную воду, сладкую воду, словно только что пролившуюся с благодатных небес. Он сделал глоток, подождал, но каких-либо болезненных последствий не ощутил, напротив, почувствовал себя гораздо лучше.

Секунду спустя он обнаружил, что не может разглядеть собственной руки, и, посмотрев вниз, не увидел своего тела, включая одежду и оружие. Тем не менее он отлично видел все вокруг, хотя сумерки и не рассеялись.

— Это была колдовская вода — проклятое зелье сделало меня невидимым!

Он вскоре получил подтверждение своим словам, когда стоял, тесно прижавшись к стене, пропуская трех вооруженных рыжих волков, проковылявших мимо на своих кривых ногах. Они непрестанно озирались кругом, и каждый из них несколько раз скользнул по нему взглядом. Однако они ничего не увидели и прошли дальше.

Ганс улыбнулся и, прежде чем продолжить путь, удостоверился, что волки не услышат шороха его сапог по земляному полу.

Он осторожно пошел в том же направлении, что и волки, стараясь не выдать себя случайным шорохом.

Он начал понимать, что его невидимость была скорее благословением, нежели проклятием. Будучи неразличим, он сумел избежать многих опасностей, включая хрупкую молодую женщину, сплошь укрытую алыми волосами, с коротким кнутом в левой руке. Невидимый, он даже хотел было подшутить над ней, поддразнить и напугать, но решил, что надежнее будет оставить ее в покое. Когда же он двинулся дальше, в коридоре появилось еще одно безумное видение: огромный петух с голубыми перьями, важно расхаживавший на ногах, длиной с человеческие, и совсем по-человечески бормотавший себе под нос:

— Надо найти Ганса. Надо найти этого проклятого Ганса. Надо найти…

Это было уж слишком. Охваченный порывом гнева, невидимый Шедоуспан запустил метательную звездочку прямо в жирный бок этого невообразимого создания.

— Ты нашел его, паршивец!

Петух умчался прочь, издавая нормальное петушиное заполошное кудахтанье и роняя на бегу капли крови и голубые перья.

Мрачно улыбаясь, Ганс собрал оброненные перья. Их оказалось семь. Ему было приятно, что он попал в петуха, каких бы размеров тот ни был. Чуть позже он прижался к стене и пропустил мимо себя чудовищную птицу — петух пронесся обратно по коридору, по меньшей один раз в упор глянув на Ганса. Шедоуспан заметно повеселел, зашел в круглую комнату и прислонился к стене отдышаться.

Тут-то на него и накинулись летучие мыши с большими ушами, которые улавливали малейший звук.

Охваченный ужасом, Ганс не менее сорока раз взмахнул ибарским ножом, разгоняя визжащую черную стаю. Ему удалось убить одну летучую мышь и отрубить крылья двум другим, поразив трех нападавших из примерно восьмидесяти. Еще одна мышь мягко упала на пол, когда он дотронулся до нее одним из голубых перьев. Между тем его самого основательно побили крыльями, исцарапали когтями и два раз укусили прежде, чем он сумел выбраться, проскочив в ту же самую дверь, в которую вошел.

Мыши не стали преследовать его, а лишь застрекотали вслед, словно дверной проем был стеной. Ганс отметил опасное место, оставив большой лоскут черной ткани перед дверью.

Он опять повеселел, несмотря на ноющую боль многочисленных ран, неглубоких, но саднящих... пока не увидел пробегавшую мимо гигантскую собаку. Она лязгала двухдюймовыми зубами и истекала слюной... гигантская короткошерстная собака, изо рта которой свешивалось несколько клочков черной ткани.

Впору было разрыдаться.

Шедоуспан не разрыдался. Ему уже доводилось сегодня плакать, поэтому он предпочел забыть увиденное.

«Я разорвал свою тунику, — думал он, тяжело переставляя ноги в сумерках, которые казались бесконечными. — Если я не найду лоскутки, то по крайней мере буду знать, что их подобрала собака. Но даже если я найду один или несколько — как мне узнать, что они лежат именно там, где я их оставил... а может, их случайно или намеренно переложили, чтобы запутать меня?»

Черт с ней, с разметкой дороги. Черт с ней, с туникой.

И то хорошо, что он сохранил быстроту реакции и сноровку. Немногие смогли бы избежать опасности, когда прямо под ними разверзается плита пола. Шедоуспан смог и даже испытал при этом некоторую радость. Ему удалось увернуться от очередной ловушки, но все здесь было настолько пропитано ужасом, что Гансу потребовалось все его желание жить, чтобы противостоять созданной Корстиком империи зла.

А он устал, и раны его болезненно кровоточили.

Шагая по твердому земляному полу среди давящего однообразия серых каменных стен, он миновал два поворота и остановился. Вновь пришлось распластаться по стене: в нескольких футах от Ганса голубой петух стучал желтой негой по деревянной пластинке в стене и жадно пил мерзкую жидкость, которую этот стук исторгал из стены. Ганс смотрел на эту картину, затаив дыхание, хотя невероятное уже становилось для него понятным. Мурашки вновь побежали у него по спине…