Кристофер Раули - Боевой дракон Страница 25

На борту «Ячменя» возникли трения между парой молодых женщин-матросов и некоторыми парнями из талионской легкой кавалерии. Женщины были из тех, кого мужчины не интересуют совсем, и они не обращали на кавалеристов никакого внимания. Сначала разгорелась словесная перебранка, потом дошло до применения силы. Один из солдат полез по вантам, чтобы наказать дерзкую девушку. Его ожидало серьезное разочарование – со сломанной рукой он свалился в бортовую сетку, откуда его вынули уже более сильные руки, мужские, и как следует отметелили, прежде чем приятели незадачливого ухажера успели прийти к нему на помощь и доставили в лазарет.

Этот инцидент разъярил талионских кавалеристов, и они схватились было за мечи. Только приход командора Септина на место происшествия как-то утихомирил страсти.

Но просто присутствие сотен молодых людей, жаждущих женского общества, накалило обстановку до невозможности. Каждая женщина-моряк чувствовала на себе давление голодных мужских взглядов.

Экипаж спал в кубриках достаточно далеко от легионеров. Но после нескольких попыток подвыпивших солдат проникнуть туда командор Вулворд был вынужден установить караул и строго запретил любое общение с экипажем, пригрозив провинившимся плетями.

Неделю все шло спокойно, потом какой-то дурак из Третьего пеннарского полка напал на одну из самых молоденьких девушек и попытался ее изнасиловать. Она избила его и сбежала, но парня заметили и арестовали.

Капитан Олинас вызвала командора Вулворда и потребовала наказания виновного согласно «Благу Кунфшона».

Вулворд побледнел и отказался:

– Вы прекрасно знаете, что в Аргонатских легионах не кастрируют.

Оба перешли на крик, и даже на таком большом корабле, как «Ячмень», их было хорошо слышно во всех уголках. Капитан Олинас обратилась за правосудием к адмиралу Кранксу.

Кончилось тем, что Вулворд согласился наказать виновного только в том случае, если его вину признает трибунал. Впрочем, он признал, что в данной ситуации ждать, когда они окажутся для проведения суда на берегу, в безопасной гавани, не представляется возможным.

Командоры четырех полков собрались для рассмотрения инцидента. Очевидность преступления была неоспорима, кроме того, было три свидетеля заключительной стадии поединка.

Под барабанный бой виновного вывели на палубу, распластали и вкатили ему пятьдесят плетей. Это на время смирило страсти. Экипаж целиком, и мужчины, и женщины, перестали поддерживать какие-либо отношения с солдатами, включая простые разговоры.

Единственные, кого это никак не коснулось, были драконьи мальчики. Экипаж с почтением относился к драконам, признавая драконопасов исключением из оравы солдатни, заполонившей трюмы корабля. Они были в глазах экипажа просто юнцами, собственно говоря, просто мальчиками. Когда два дракона фехтовали на верхней палубе, экипаж взирал на них с благоговением, распространяя это чувство и на людей, ухаживавших за огромными животными. Таким образом, драконопасы стали чем-то вроде посредников между армией и экипажем. Можно было лишь удивляться, чем только ни торговали при их непосредственном участии – самогон, табак, бетель,{5} сласти, даже религиозные трактаты и книги.

И исключительно личный коммерческий энтузиазм Свейна был виной тому, что его обременили серьезные проблемы с особой по имени Бирджит Ульсон. Бирджит была здоровенной девицей непомерной силы. Она несла вахту на грот-мачте и не имела равных в натягивании канатов и линей. Свейн оказывал посреднические услуги компании шахматистов, выменивающих фигурки, вырезанные из раковин, на табак, который Бирджит любила жевать, от чего ее зубы даже не пожелтели, а побурели.

Свейн обнаружил, что оказался в затруднительном положении, когда однажды вечером Бирджит заманила его в свою каюту выпить рому. Свейн был в том возрасте, когда человек попадает в неприятности нечаянно. Поэтому он не замечал признаков приближающегося несчастья – учащенного дыхания, двусмысленных улыбок, раздевающих взглядов, странного волнения, охватывавшего Бирджит, когда парень появлялся на верхней палубе.

В каюте Свейн едва успел хлебнуть рому, после чего ему пришлось отбиваться от Бирджит, которая пыталась его целовать. Это оказалось непросто. Хотя Свейн и был самым большим и сильным из драконьих мальчиков, все же он был не вполне взрослым, и по силе Бирджит могла дать ему солидную фору. Спасли парня только учебные навыки сражения в замкнутых малых пространствах. Это отчасти уравняло шансы, однако вскоре он обнаружил, что бить Бирджит – это совсем не то же самое, что сражаться с тренировочным мешком, набитым зерном. Женщина, казалось, совершенно не ощущала его ударов, и положение было уже просто отчаянным, когда случайным ударом парня отшвырнуло к двери, она оказалась не заперта, он распахнул ее пинком и сбежал.

Свейн никому не сказал о своих не таких уж и секретных приключениях, надеясь, что Бирджит после полученной взбучки успокоится.

Но оказался не прав. Бирджит Ульсон обладала головой, не уступающей по твердости мореному дубу палубы «Ячменя». Несколько любовных шлепков от мальчика на ее мечты подействовали лишь возбуждающе.

Она чаще прежнего крутилась на палубе, когда Свейн выходил подышать свежим воздухом. Когда же он был занят, она ходила кругами вокруг Стодевятого марнерийского, выспрашивая, где можно увидеть Свейна.

Остальные мальчики находили все это весьма забавным. Бедолага вынужден был постоянно прятаться в стойлах, выходя на палубу только в плохую погоду, да и тогда опасался наткнуться на бурозубую улыбку Бирджит. Свейн и его «подружка» некоторое время служили развлечением для всего эскадрона, скучавшего из-за вынужденного бездействия.

Потом как-то раз флот попал в самую середину китовой стаи. Огромное стадо кашалотов шло на восток, а навстречу им двигалась небольшая группа финвалов.{6}

И люди, и драконы высыпали на верхнюю палубу полюбоваться этим зрелищем. До самого горизонта океан был заполнен спинами, фонтанами и голосами китов.

Тем же вечером компания марнерийских драконов собралась на палубе подышать перед сном свежим воздухом. Они сидели тесным кружком вокруг бочонка с элем.

Снизу доносился нестройный рев дюжины разных поющих компаний. Одни пели хорошо известные «Лонлилли Ла Лу» и «Кенорскую песню», репертуар у других был более прихотлив, а исполнение отличалось большим энтузиазмом, но не мастерством. Киты все еще шли. Теперь уже небольшая группка отставших кашалотов догоняла стадо, прошедшее в этих водах при дневном свете. Каждый раз, когда киты выныривали на поверхность, струи фонтанов серебрились в лунном свете.