Юрий Гаврюченков - Работорговцы Страница 25

— Никогда здесь такого не видел. Что за столпотворение? — поинтересовался Альберт Калужский.

— Караван в Великий Новгород не уходит, вот и сдают товары за бесценок, пока не испортились.

— А не отправляет чё? — прищурился Лузга.

— Купцы с головным кредитором договориться не могут. Он им кредитную историю портить не хочет, а они против капитализации процентов стоят, — казалось, бард знал все перипетии в любых местах, а где не знал, мог мигом разведать.

Парни слушали раскрыв рот. Мудрёные слова влетали в уши, но не задерживались в голове.

— Всё у них попуталось, ни старшего, ни младшего, — констатировал Лузга.

Бард пожевал губами.

— У кого деньги, тот и прав, — смиренно заявил он. — Кто платит, тот и заказывает музыку.

— Понятно всё с вами: богаты, так здравствуйте, убоги, так прощайте. Вы тут что, по московскому времени живёте? — оскалился Лузга.

Филипп хотел было срезать собеседника добрым словом, но лицо у Лузги было похоже на улыбающийся топор и бард утаил отклик в сердце.

Нездоровая сутолока возле дома, где под окнами стоял гружёный барахлом воз, заставила парней навострить уши. Трое молодчиков в чёрных кафтанах шурудили возле крыльца. Из окон таращились соседи. Первым на бабский плач дёрнулся чуткий к несправедливости Жёлудь. За ним жаждущий приключений Михан.

— Не лезли б вы, ребята, не в своё… — пробовал придержать их Альберт Калужский, как Михан ответствовал ему:

— Ты что! Видел и не пресёк, значит соучастник, а это петля, — и устремился следом.

Лузга только крякнул, мотнул головой и прибавил шагу, запустив руку в котомку.

У воза разворачивалась драма местного значения. Молодцы выносили со двора и кидали на воз домашний скарб. Выглядели они ровно мытари у тракта, только поглаже и поновее.

— Чего творите? — осведомился Жёлудь.

— Те чё надо?

— Ты сначала ответь.

— Я те щас так отвечу, мало не покажется.

— Уверен в своих словах? — подскочил Михан. — Ты кто такой, добрый молодец?

— За доброго ответишь…

— Вышибалы они недрищевы, вышибают последнее из нас, — баба с красным зарёванным лицом была рада любому. — По миру ведь пойдём. Куда я с детишками…

Сотоварищ в чёрном кафтане заступил ей дорогу, третий вышибала набычился и двинулся на выручку подельнику.

— Паря, не суйся, — молодец в чёрном кафтане зажал в кулаке свинчатку, а Жёлудь схватился за нож, когда к ним подвалил Лузга.

— Шакалишь борзо, — приметил он, цыкнул зубом, обвёл жлобов поганым тухлым взором.

— Конфискуем имущество по кредитной задолженности, — хмуро ответил добрый молодец, убирая свинец. — Всё по закону, они договор подписывали.

Жёлудь ничего не понял из сказанного вышибалой, но за эти слова хотелось воткнуть в него нож.

— Щас вам батюшку позову, — пригрозил добрый молодец и скрылся в доме.

— Ты нас батюшкой-то не стращай, — задиристо тряхнул головой Михан. — Видали ужо и не таких. Пуганые…

Двое вышибал встали плечом к плечу перед возом. Стороны буровили друг на друга, казалось, дыхни кто не так и мигом дойдёт до нехорошего. Даже баба притихла.

На крыльцо вышел гривастый поп в рясе, пошитой из той же материи, что кафтаны молодцов. Батюшка окинул надменным взглядом табунок защитников, вразвалочку снизошёл до них по протяжно скрипящим ступенькам. Был он не стар совсем, годов тридцати пяти, но ряха и момон прибавляли дородности.

«А рожа у него как совковая лопата, — подумал Лузга. — За целый час с похмелья не удобришь».

Из дверей в сопровождении доброго молодца появился мужичок, видимо, отец выселяемого семейства, не отчаявшийся, не забитый, а какой-то смиренный и сонный.

— Непричастных очень прошу покинуть место исполнения правосудия, — густым басом скомандовал батюшка, уверенно идя на ватагу, однако никто не сдвинулся с места. Он сбавил ход, остановился, упершись в Жёлудя пузом. — Ступай, сын мой, подобру, поздорову, и не греши. Праздное любопытство есть тяжкий грех, ибо от любопытства сгорает душа и обращается в прах, и прах тот разносит ветер и развеивает его над водами, и есть то смерть вечная и всяческое умаление Господней славы, ибо создал Господь человека по образу Своему и подобию, а ты неразумным своеволием бесчестишь замысел его. Богу внемли и ему покоряйся. Всякая власть есть от Бога. Всякая! И идёт против Бога тот, кто идёт против власти.

— Э, уважаемый! Ты вообще чего тут делаешь? — голос Лузги вернул Жёлудя в чувство. Парень встряхнул головой и словно проснулся.

— Направлен для увещевания должников, — батюшка обошёл парня и важно приблизился к новой жертве, он совершенно не страшился тех, кого поставлен был окормлять. — Лишение имущества есть главное из скорбей человеческих, и слабые духом претыкаются на пути сём, и впадают в отчаяние и ярость, и низвергаются в ад.

— Ты мне зубы не заговаривай, — вызверился Лузга. — Я таких терпил в белорецкой промке на уду ловил.

— Пострадать за правое дело не боюсь я, — лениво улыбнулся батюшка. — Бог терпел и нам велел. Поставлен я стоять щитом на пути бессильной ярости и не убоюсь зла. Блаженны миротворцы, ибо их есть царствие небесное. Всякая власть от Бога, а кто идёт против власти, тот идёт против Бога. Должников выселяем по закону. Они кредит брали? Брали. Договор подписывали? Подписывали. Читать надо было, прежде чем закорючку ставить. Долговые обязательства не выполнили — вот результат. Имущество конфискуется по закону. Захотят, могут попытаться оспорить в суде. А вмешиваться и кулаками решать совершенно не дело. Виновного в своих бедах, — мотнул гривой батюшка на осоловелого мужичка и замершую бабу, — пускай в зеркале ищут.

— Понял! Сбавляем обороты, парни, — распорядился Лузга. — Харэ борзеть. Двинули отсюда.

Он увлёк за собой присмиревших парней, а потом развернулся и догнал попа.

— Слышь, почтенный, как тебя зовут?

— Зимой Кузьмой, летом — Филаретом, — уклончиво ответил жрец.

— Благословите, батюшко, — Лузга обнял было попа за плечи, но тот резво отстранился.

— Не так, дурило, — снисходительно пробасил он и протянул руку для поцелуя. Лузга торопливо приложился.

— Во спасибо, родной! — воспрял духом Лузга и напоследок подмигнул вышибалам.

— Доброго дня вам, воины, — пожелал им Филипп.

Вышибалы привычно съели душевное напутствие.

Ватага свернула с проклятой улочки, на которой снова послышались причитания выселенной хозяйки.

— Ещё говорят, что в рясе карманов нет, — Лузга разжал кулак, на ладони тускло блеснули дешёвые бабьи серёжки. — А у этого есть.