Эрик Эддисон - Червь Уроборос Страница 27

В своем величии король шествовал, будто черный орел, окидывающий взором землю с высокой горы. Воротник, рукава и подол его кольчуги из черного металла были окаймлены тусклыми золотыми пластинами, усыпанными гиацинтами и черными опалами. Его черные рейтузы были подвязаны отделанными алмазами полосами тюленьей кожи. На большом пальце его левой руки сверкал массивный золотой перстень, изображавший пожирающего собственный хвост червя Уробороса; голова червя была сделана из рубина персикового цвета величиной с воробьиное яйцо. Его мантия была соткана из кожи черных кобр, сшитых вместе золотой нитью; подкладка же была из усыпанного золотой пылью черного шелка. На его челе тяжело возлежала железная корона Витчланда, клешни крабов на ней тянулись вверх, словно рога, а самоцветы сияли всеми цветами радуги, как лучи Сириуса морозной и ветреной святочной ночью.

Принц Ла Файриз шел в мантии из тонкого черного шелка, украшенной золотыми блестками, а рубаха под ней была из дорогого узорчатого шелка, выкрашенного в пурпурный оттенок цветков сон-травы. Золотой венец на его голове украшали два инкрустированных самоцветами и финифтью и покрытых драгоценными металлами крыла из медных пластин изысканной чеканки в форме крыльев олеандрового бражника. Он был плотен, силен и крепко сложен, хотя и несколько ниже среднего роста, с кудрявыми рыжими волосами, широким и румяным гладко выбритым лицом и высоким носом с широкими ноздрями, а его глаза под кустистыми рыжими бровями, того же цвета морской волны и столь же жгучие, как у его сестры, сверкали, подобно львиным.

Когда король сел на свой трон, Корунд и Кориний — на места по левую и правую руку от него, пожалованные им в честь их великих ратных подвигов, а Ла Файриз — на трон у низкой скамьи напротив короля, вокруг столов засуетились рабы, расставляя блюда с маринованными угрями и устрицами в раковинах, трубачами[48], улитками и сердцевидками[49], поджаренными на оливковом масле и плавающими в красном или белом гипокрасе. И пирующие не замедлили наброситься на эти лакомства, в то время как виночерпий подносил к каждому громадную чашу чеканного золота, наполненную игристым вином цвета желтого яхонта, с шестью золотыми ковшами, чьи рукоятки покоились в шести углублениях в форме полумесяцев, вырезанных по краю этой огромной чаши. Каждому гостю надлежало, когда чаша подносилась к нему, наполнить ковшом свой кубок и выпить во славу Витчланда и его правителей.

С некоторой завистью поглядывал Кориний на принца, а затем прошептал на ухо сидевшему возле него Хемингу, сыну Корунда:

— Истинно то, что Ла Файриз больше всех любит кичиться всем касающимся обмундирования и богатых одежд. Посмотри, как смехотворен он и несдержан в своем стремлении уподобиться демонландцам, со всеми этими драгоценностями, в которых он щеголяет. А с каким обезьяньим нахальством расселся он за столом! Но этот увалень до сих пор жив лишь с нашего позволения, и, как я вижу, не забыл он притащить с собой в Витчланд плату за то, чтобы наша рука не свернула ему шею.

Вот внесли круглые блюда с карпами, сардинами и омарами, а затем изобилие мясных кушаний: зажаренный целиком жирный козленок с горошком на огромном серебряном блюде, мясные пироги, тарелки с телячьими языками и «сладким мясом»[50], молочные крольчата в студне, ежи, испеченные в собственных шкурах, свиные потроха, карбонад[51], требуха и пирожки из соней. Босые рабы постоянно приносили эти и другие лакомства, и теперь, когда голод немного притупился, а сердца были согреты вином, разговор пошел оживленнее.

— Что нового в Витчланде? — спросил Ла Файриз.

— Самое новое, о чем я слышал, — ответил король, — это смерть Гасларка, — и король поведал о ночной битве, откровенно и честно рассказав о численности войск, времени и обо всем произошедшем; однако никто не смог бы догадаться из его повествования, что в этой битве принимали какое-либо участие демонландцы.

— Странно то, что он вот так напал на вас, — промолвил Ла Файриз. — Враг мог бы заподозрить за этим какой-то повод.

— Наше величие, — надменно глядя на него, ответил Кориний, — есть лампа, которая сожгла и других мотыльков, помимо него. Я отнюдь не считаю это странным.

— И впрямь странно было бы, будь это кто-либо, кроме Гасларка, — сказала Презмира. — Но для него ни одна его внезапная прихоть не была чересчур безумной, и под властью своих причуд он, словно чертополоховый пух, отправился бы штурмовать сами небеса.

— Мыльный пузырь, госпожа моя: яркие краски снаружи и лишь воздух внутри. Знавал я таких, — произнес Кориний, все еще не сводя своего нарочито высокомерного взгляда с принца.

Взгляд Презмиры метнулся к нему.

— О господин мой Кориний, — сказала она, — молю тебя, прежде чем приписывать пышные одеяния глупости, сначала смени свой собственный стиль, дабы, глядя на тебя, мы не усомнились в твоих же принципах — или в твоей мудрости.

Кориний осушил свой кубок и рассмеялся. Щеки и выбритый подбородок его красивого надменного лица немного покраснели, ибо действительно никого не было в том зале, кто был бы облачен богаче него. Его широкую грудь обтягивал украшенный серебряными пластинами камзол из недубленой оленьей шкуры. Также на нем были золотой воротник, отделанный смарагдами, и длинный плащ из небесно-голубой парчи, подбитый серебряной тканью. На его левой руке было тяжелое золотое запястье, а на голове — венок из тамуса и паслена.

— Он быстро напивается, а час еще ранний, — прошептал Гро на ухо Корунду. — Это предвещает неприятности, ибо, когда он пьянеет, опрометчивость обычно идет у него след в след за грубостью.

Корунд проворчал что-то в знак согласия, а вслух сказал:

— Любых вершин мог бы достичь Гасларк, если бы не это его безрассудство. Не было ничего более жалкого, чем его великое нашествие на Импланд десятилетней давности, когда он, возомнив вдруг, будто ему предстоит покорить весь Импланд и стать величайшим королем всего мира, нанял Зелдорния, Гелтерания и Ялканая Фоста…

— Трех самых выдающихся полководцев на земле, — произнес Ла Файриз.

— Истинно так, — продолжил Корунд. — Он нанял их, дал им корабли, и солдат, и лошадей, и такое количество боевых орудий, какого не видывали уже более ста лет, и послал их — куда? В богатые и плодородные земли Бештрии? Нет. В Демонланд? Отнюдь. К нам, в Витчланд, куда он, рискнув всем, сунулся с одной двадцатой частью тех сил, что у него были, и был повержен? Нет! В эту проклятую глухомань Верхнего Импланда, безлесного, безводного, где нет ни одной живой души, которая бы платила ему дань, подчини он эти земли себе, — никого, кроме кочующих племен диких Импов, у которых больше вшей на теле, чем денег в кошельке, могу вас заверить. Или он хотел стать королем духов воздуха, призраков и хоб-трашей[52], которых нашел в этой пустыне?