Андрей Буторин - За краем земли и неба Страница 28

– В корабле, к счастью, никто не сидел. Там были только приборы: камеры, визоры, самописцы… Часть из них должна была передавать нам данные во время всего полета, другая часть – только фиксировать и записывать.

– А кто же управлял кораблем? – изумился Хепсу.

– Мы. Отсюда. Есть специальные способы, это долго объяснять. И на самом корабле, в спускаемой капсуле, были устройства, которые должны были включить посадочный двигатель…

– Он не включился? Корабль разбился?!

– Нет, не разбился. Он вообще не вернулся.

– Но почему? – Хепсу даже вскочил и замахал руками. – Он улетел за небо? У неба тоже есть край?!

– Вот в этом-то и весь вопрос! – Умник торжественно поднял палец. – Есть мнение, что как раз никакого края не существует. Небо – это то, что у нас под ногами!

Хепсу вновь рухнул в кресло. Его глаза блестели не меньше, чем у Орбода, черные волосы взъерошились.

– Не понимаю, – сказал он таким голосом, что у Кызи покрылась пупырышками кожа. – Как это?..

– Возможно, мир замкнут! – радостно возвестил умник. – Он вывернут наизнанку! Но не в трех измерениях, а в четырех или даже больше. И сгиб этого выверта – над нами. И одновременно – под нами тоже. Похоже, что и небо, и основа – это одно и то же.

Хепсу уже догадался, что основой Орбод называет гладь бездонного «озера». Но то, что рассказывал ученый, не укладывалось в его голове.

– Почему вы так думаете? Ведь это только измышление?..

– Тот корабль… – Орбод зачем-то понизил голос, и он зазвучал таинственно и загадочно. – Когда он поднялся очень высоко и мы потеряли его из виду, кто-то случайно посмотрел вниз, на основу…

– Он увидел его там?! – ахнул Хепсу.

– Он увидел гаснущую искорку. Мы не сразу поняли, что это может быть, ведь там, в глубине, так много искорок! Но все они неподвижны. А эта двигалась, угасая. И мы предположили, что это наш корабль.

– Но он что-то передавал? Ты сказал, там были… приборы.

– Он передавал до тех пор, пока не исчез. Ничего интересного мы не увидели.

– И вы хотите, чтобы это увидели мы?! – голос мальчика задрожал от восторга.

– Да. Но чему ты так радуешься?

– Но как же?! Что может быть интересней: увидеть то, что никто не видел, узнать то, что никто не знает?

– Вы вряд ли сможете вернуться…

– Ну и что! Ведь там тоже есть земли!.. Ведь те искорки – это большие миры?

– Что?! – теперь подскочил Орбод. – Откуда ты это знаешь?!

– Я… не знаю. – Хепсу чуть было не сказал про Учителя и его измышления. – Просто подумал. Это чужие миры светятся там, внизу. Только они очень далеко и кажутся отсюда пылинками. Ведь такое может быть?

– Ты не бес-по-лез-ный!.. – выдавил ученый, хлопая одеревеневшими губами. – Ты настоящий умник!.. Мы сами лишь недавно выдвинули такую теорию…

Хепсу стало очень приятно. Губы его расплылись в улыбке. А вот Орбод его радость не поддержал:

– Только вы вряд ли долетите до этих миров… Они очень, они ужасно далеко! В капсуле кончится воздух, вы умрете, – да что там! – умрет не одно поколение долгоживущих, пока корабль достигнет одного из миров. Если это и правда миры, а не какая-то светящаяся пыль.

– Тогда мы можем повернуть корабль назад. Только вы нас научите, как это делается.

– Если будет куда поворачивать, – вздохнул умник, опускаясь в кресло. – Кто знает, как выглядит оттуда край неба. – Он грустно улыбнулся, повторив придуманную мальчиком фразу.

А потом начались долгие бессонницы учебы и тренировок. Узнав, что двое юных маложивущих не такие уж безмозглые, умники придумали для них более сложную программу, чем предполагалось вначале. Им даже сделали два отдельных кресла, хоть они и весили больше, чем одно «взрослое». Но если в первоначальном плане ни о каком ручном управлении кораблем речи не велось, то теперь появилась надежда, что пилоты смогут развернуть капсулу и вернуться домой. А для этого нужна была свобода движений. Все органы управления тоже дублировались – кто знает, что может случиться с детьми в полете. Впрочем, слово «дети» не употреблялось вовсе, словно умники стеснялись произносить его вслух. Все понимали, что поступают ужасно, рискуя детскими жизнями, но каждый оправдывал себя тем, что это не дети, это – маложивущие. Все равно их век короток; ну какая разница, проживут они на несколько сотен междусоний больше или меньше!.. И все-таки к ним обращались только по именам или называли официальным термином – «пилоты». Им выдали такую же, как у всех, светло-серую одежду, и теперь они почти не выделялись среди умников. Разве что ростом. Но и к этому все быстро привыкли. Дети перестали быть детьми.

Хепсу впитывал новые знания с жадностью, словно утолял настоящий голод. Не все он понимал сразу, но не было и ничего такого, что он отказывался понимать. Ачаду не зря выделял этого черноволосого мальчишку среди прочих учеников: он не просто умел учиться – учиться он хотел и любил. Впрочем, это был уже не тот мальчик, каким знал его Учитель. Хепсу изменился даже внешне. Ему коротко остригли черные космы, и лицо стало более «взрослым». В темных глазах появилась решительность. Он вообще выглядел теперь уверенным в себе человеком, четко видящим цель. Пусть эта цель и могла оказаться единственной в жизни.

Во время обучения Хепсу, узнав о существовании приемопередатчиков, невольно вспомнил об отцовском «маяке». Теперь он знал, как тот действовал, видел такие – даже более совершенные – уже не раз, умел с ними работать… И однажды не удержался и спросил у Орбода прямо, не уходил ли с острова некий умник, очень-очень давно. Мальчик не стал скрывать, что человек с передатчиком одно время жил в их селении. Он не стал рассказывать только, кем ему приходился этот человек.

Орбод удивленно посмотрел на Хепсу и ответил, что один ученый действительно сбежал с острова, похитив небольшой корабль. Только умник скрыл от мальчика кое-что. Тот человек сбежал после того, как во время неудачного опыта погибло сразу три десятка маложивущих. Ученый предвидел, что опыт закончится трагедией, отговаривал, как мог, руководителя, но его не стали слушать. К тому же все знали, что ученый странно относится к бесполезным – словно к нормальным людям. Вот и посчитали его предупреждения перестраховкой. А после аварии тот сбежал. Правда, вернулся потом, через несколько сотен междусоний. И, разумеется, был посажен в исправу, где, наверное, и находится до сих пор. О возращении ученого и об исправе Орбод мальчику рассказал. Тот сжал губы, нахмурил брови, но промолчал. И стал заниматься еще усерднее, словно хотел защитить доброе имя отца, продолжая его дело.

Кызя тоже училась старательно и делала определенные успехи. Но в ней все же было еще слишком много детства, хоть и говорят, что девочки взрослеют быстрее. Она не могла подолгу сидеть на одном месте, ей недоставало движения, свободы, наивных маленьких глупостей. Иногда девочка плакала, и Хепсу, не умеющий утешать, неуклюже топтался в таких случаях рядом и чувствовал себя ужасно.