Роман Мискин - Амулет Святовита. Первая часть. Страница 29

- А что с ним? - удивился Брыль. - Захворал, что ли?

- Нет, слава Богам, он здоровёхонёк!

- Ну а что тогда приключилось?

- Да я, собственно, хотел спросить - ему можно со мной? Привык я как-то к старому слуге за столько лет. И всё это время мы были вместе.

-Да уж, вот незадачка, - сказал Брыль и поскреб затылок. - Спрошу-ка я у воеводы.

И дядюшка, тронув стремена, подъехал к Бортню и что-то зашептал ему на ухо. Тот сперва недоуменно слушал, затем воззрился на Брыля и наконец громко расхохотался. Брыль опять что-то горячо ему зашептал - Бортень упрямо мотнул головой. И, не обращая более на него никакого внимания, тут же повернулся к сигнальщику и зычно скомандовал:

- Трубач! Труби в поход!

Заливистый звонкий голос серебряного горна проиграл старинный сигнал. Заскрипели ворота, зазвенела сбруя, зацокали копыта коней, затрепетали на ветру разноцветные воинские флажки - и отряд земников, ощетинившись копьями и мечами, гибкой лентой потянулся из поместья. Обитатели хутора провожали дружину, смотря вслед широко раскрытыми восторженными глазами.

Мартин твердой рукой дернул за узду коня Лиго и направил рядом с собой, более не разрешая тому нарушать походный строй. Лиго сквозь поднявшуюся куряву увидел смешавшийся взгляд Брыля - и тот тут же исчез среди бородатых лиц, древков копий и острых наконечников шлемов. Лиго растерянно закрутил головой, пытаясь крикнуть дядюшке что-то насчет своего слуги - но в поднявшемся походном шуме всё было тщетно.

- Запе-вай! - громко скомандовал кто-то впереди.

И тут же один из дружинников звонким голосом завел:

Из-за леса,

Леса пик и мечей,

Едет сотня лихачей,

Усачей!

И ему в ответ рявкнули десятки глоток, залихватски подхватив песню с удалецким присвистом:

Едут, едут воевать,

Воевать!

Край родимый защищать,

Защищать!

Звуки походной песни заглушили собой весь остальной шум, разбив все надежды Лиго получить хоть какой-то ответ на свой вопрос.

Когда последний дружинник из отряда выехал в ворота, и постепенно улеглась пыль, посреди двора остался стоять лишь один старый земник с вечно взлохмаченными волосами. Прок Пеколс смотрел вслед удалявшемуся отряду, растерянно открыв рот.

--------------------------

ГЛАВА 8

ДОРОГА В ЛЕСУ

Солнце перевалило за полдень. Дружина земников растянулась длинной вереницей по лесу и извивалась гибким ужом по широкой проторенной дороге хвойного бора.

Ехали неспешно среди звенящей духоты светлого сосняка. Вокруг, на сколько хватало глаз, вздымались ввысь могучие стволы с золотыми слезинками смолы средь заматеревшей от времени и невзгод потрескавшейся коры. Где-то там, в вышине сосновых крон, упиравшихся в бездонную синь, тревожно гудел ветер и волок по небу ярко-белые взлохмаченные облака. Но сюда, вниз, доходил только слабый отзвук извечного спора ветра и сосен. Иногда крепкий порыв прореживал от сухих сорных ветвей верхушки деревьев, и они с треском роняли вниз отжившие свое старые сучья. Копыта коней глухо били в толстый ковер смолистой хвои, обильно рассыпанной вокруг.

Бортень и Брыль ехали рядом, неслышно для остальных переговариваясь между собой. Два соседа вспоминали прошедшую тревожную ночь и нерадостное известие гонца. Альгис ускакал к наместнику еще ранним утром, до восхода солнца, и оставил воеводе и вирсайту беспокойство на душе.

Когда гонец тихо сказал всего два слова - "Аркона пала..." - их также услышали и стоявшие рядом. И эти два слова, произнесенных еле слышным шепотом, прозвучали для земников оглушительней всех раскатов грома. Еще не веря услышанному, Бортень на какой-то миг замер, а затем беззвучно спросил одними только глазами: "Ужели правда?.." Но ответом ему был холодный и каменный, будто скала, взгляд княжеского гонца. И тогда старый воевода с упавшим сердцем вдруг четко и ясно понял, что правда... Стылый холодок тревоги и страха перед внезапно нахлынувшим мрачным неведомым предательской струйкой пополз по спине - впервые за многие годы.

Аркона... Святое и светлое слово для всего Великолесья, раскинувшегося от холодного Свияжского моря до знойного Дикого Поля на дальнем юге. Извечная обитель светлых богов, великий град на закраине мира, стоявший незыблемо сотни веков.

Там, за бесконечными лесами и песчаными берегами с пенистыми шапками прибоя, лежал посреди холодных вод студеного моря сказочный остров Руян, воспетый в издревних преданиях. Умудренные старостью сказители и седые волхвы ведали, как вечная птица Рарог подняла со дна морского дивный остров, ставший изначальной твердью земной, и обронила на нем зерно первоцвета, из которого выросло до синевы святых небес великое Предковечное Древо. Крона его упиралась в заоблачные чертоги Сварги, где обитали светлые боги, а корнями своими оно уходило в непостижимую разумом земную глыбь, к самой сердцевине мира.

На месте того первого Предковечного Древа спустя многие века был отстроен волшебный град Аркона с дивным храмом Сварогу-Святовиту, где денно и нощно вокруг неугасимого живого огня несли свою почетную стражу священные волхвы. И пока стоял четырехликий идол среброусого Святовита и взирал окрест, незыблемы были устои светлого мира.

Не единожды злые силы разбивались о северную твердыню волхвов - но так ничего и не могли поделать с могучими чарами древних ведунов. И казалось, что так будет всегда - во веки веков стоял и будет стоять град Аркона, дивный храм и многоглавый кумир Сварогу. Это будет также незыблемо и вечно, как вечно и незыблемо лежит бел-горюч камень Алатырь с отпечатком стопы Вышня Святовита, всевышнего бога, когда он спускался в незапамятные времена на остров Руян посмотреть земную твердь. Глыбу ту каменную от этого следа нарекли Стопень-камень, и почитали сей отпечаток стопы божьей наравне с идолом самого Сварога.

А потому и руяне, жители острова, считали себя не просто внуками солнцеликого Дажбога, как и все склавины, а возводили свой родовод к самому соколу Рарогу, который и есть Сварог, хозяин Сварги, отец богов и прадед всех людей, названный ими Святовитом. За великую честь почитали ближние и дальние народы породниться с рарогами-руянами, и смешать свою кровь с их священной кровью.

И не иначе как самым сатанинским умыслом можно назвать случившееся с Арконой, рожденное в изуверских умах меченосцев на дне самых темных подземелий их мрачных замков. Соседний с Руяном князь племени данов, конунг Вальдемар, плативший доселе посильную виру склавинам, был исподволь очарован лиходейскою волшбою меченосцев. Сам конунг этот был дальним потомком одного из прославленных ругов-руян, ушедших сперва за море на восток в таинственную Гардарику, а затем оттуда на юг, в неведомое Дикополье, где основал со своими братьями великую некогда державу Русколань. Спустя века, когда слава той южной склавинской державы гремела по всему Великолесью, и перед ней склоняли свои гордые выи далекие и близкие страны, один из ее князей, названный владыкой мира, или, по-склавински, Влади-Мир, породнился со многими правителями закатных и северных стран. Так священная кровь рарогов-руян, растворенная во многих поколениях, совершила свой полный круговорот и вернулась к своим истокам, на студеные берега Свияжского моря. Потомок того давнего Владимира, названный в честь своего далекого предка Вальдемаром на местном наречии, стал конунгом норманнского племени данов. А князь руян Яромир, памятуя его происхождение, считал его братом.