От заката до рассвета (СИ) - Артемов Александр Александрович Страница 3

Может быть, он забыл суп на печи?

Тогда одноглазый, разрываемый горячим желанием послушаться своего спутника — бросить труп на землю и умчаться подальше от этого трижды проклятого места, спешился и пересек двор. В спину ему полетели проклятья и увещевания.

Но одноглазый и сам не понимал, какой Сеншес держит его здесь, ведь это ни на шаг не приблизит его к неуловимому Гону. Но нечто не давало ему просто так бросить мальчишку на произвол судьбы. В его глазах он уловил нечто смутно знакомое…

Когда одноглазый сунулся под крышу, в голове созрела жажда выпороть мальчику до комариного писка — дай только выбраться отсюда. Не успел он оказаться в сенях, как из комнат раздался грохот. Одноглазый раскрыл дверь и оказался в жилой половине. Навстречу ему с веселым металлическим звоном вылетел тусклый медяк — не спеша монетка прокатилась по полу и звякнула о сапог одноглазого.

Найти засранца труда не составило. Он стоял в углу мрачной, обгоревшей комнатушки, дрожал и не мог вздохнуть. Крупные капли слез катились по его подбородку. К шее был приставлен огромный мясницкий нож. По полу была рассыпана горка монет.

Одноглазый молча поглядел на бородатое лицо, покрытое шрамами, как паутиной, сплюнул и бросил взгляд в окно.

Самый смелый крутился у лошади и силился схватить ее за уздцы, пока его дружки перелезали через плетень, поблескивая ржавым железом ножей, топоров и набивок на дубинках. Человек десять, не меньше. Мародеры, или еще какая сволочь, которая орудует в тылах.

А ведь одноглазый до последнего надеялся, что ему сегодня повезет и не придется обнажать сталь. Ошибся.

Мародеры шли на него совершенно безмолвно. Они никогда не задавали вопросов, и них бессмысленно было вымаливать пощады. Всем и так было понятно, что эти отчаянные ребята пойдут на все, чтобы выживать. И убивать, чтобы не убили их.

— Не бросай меня… — пробормотал мальчик с глухой мольбой в голосе. Кровь струйка за струйкой катилась по его шее и смешивались со слезами.

Договорить он не успел, как одноглазый бросил руку к портупее. В следующее мгновение мародера отбросило назад и припечатало к стене. Он дернулся и обмяк. Из глазного яблока у него торчал штык длинной в локоть — лезвие пробило мародеру череп и глубоко ушло в деревянную стену.

Оставив мальчика на полу забирать ртом воздух, одноглазый вернулся в темноту сеней — в руках танцевали два длинных штыка, острые и хищные как когти гарпии. Первого мародера он встретил на пороге. Наткнувшись в полумраке на горбатую тень, тот замахнулся бердышом, но по глупости задел им о низкую притолоку, это его и сгубило. Штыки прошили ему брюхо, глубоко закопавшись во внутренностях. Мародер булькнул, раскинул руки и застрял в дверях, пока кровь заливала ему сапоги. Когда одноглазый вырвал штыки, он покачнулся и рухнул на пол как подкошенный.

Следом в сени ломанулись сразу двое, подпираемые сзади еще парочкой. Чертыхаясь на чем свет стоит, они перешагнули через своего горе товарища и, поскальзываясь на натекшей крови, начали кричать и один за другим валиться на пол.

Одноглазый ощетинился штыками и методично вспарывал им животы, резал щиколотки, прошивал глотки и выбивал испуганные глаза. Трое мародеров расстались с жизнями за какие-то десять ударов сердца. Еще один бросился бежать, но, не успев сделать и пары шагов, рухнул навзничь со штыком, торчащем из спины. Одноглазый прижал его к полу, вырвал клинок и одним ударом прервал поток запоздалой мольбы о пощаде. Слишком поздно.

Их подельники столпились во дворе и не спешили соваться в дом, откуда доносились страшные, захлебывающиеся крики. Все затихло, а они все ждали, окликивая мертвецов по именам.

Когда он вышел к ним, двое попятились. Еще парочка, обгоняя свои тени, пустилась наутек при виде того, как из темноты вылезает здоровенная, горбатая глыба, поблескивающая металлом. Забрызганная кровью, злая и страшная, как сам Сеншес, она шагала на них, сверкая острой сталью. И лишь один, дюжий бородатый боров, с воинственным рыком замахнулся на врага бердышом. Одноглазый ушел в сторону, разминувшись с разящим обухом, но не остановился — поднырнул медлительному мародеру под руку и сунул локоть стали под ребро. Тот крякнул и скривился, а штык уже выходил из него, щедро пуская алую кровушку. Подскачивший сбоку мародер думал огреть одноглазого дубинкой, но свалился от незатейливого тычка в лицо. Не успел он подняться, как и ему вспороли брюхо.

Последний оставшийся дурень дергался, сопел и стонал от страшной боли в руке, которую ему прокусила разозленная кобыла. В отчаянии он силился обнажить двуручный меч у ее седла, но тот не давался, словно приросший к родным ножнам. Череп качался на седле как маятник, осыпая недотепу последними словами и призывая кобылу куснуть его за яйца.

— Что, силенок не хватает? — ухмыльнулся одноглазый, не спеша вмешиваться.

Лошадь изловчилась и изо всех сил сомкнула зубы на предплечье мародера. Тот завопил, упал на колени и в отчаянии принялся отдирать лошадиную морду от своей израненной руки. Кобыла только выгнула спину и сильнее сжала челюсти, рассчитывая вырвать кусок мяса посочнее. Мародер истошно выл, упирался, взрыхляя землю сапогами, пытался попасть кулаком ей по морде. Все без толку.

— Дай помогу, — отозвался одноглазый, поднял с земли бердыш и разнял их одним ударом.

Мародер кубарем покатился по земле, а его отрубленная по локоть рука осталась в зубах кобылы. Та встряхнула мордой раз-другой, довольно всхрапнула и отбросила руку, слово гнилое яблоко.

— Не благодари, — похлопал ладонями одноглазый и вернулся в хату.

Мальчишку он нашел забившимся в угол. В трясущихся руках он держал мясницкий нож, острие которого еще недавно готовилось рассечь ему сонную артерию. Глаза его были широко раскрыты.

И тут одноглазый узнал этот взгляд. Смерть. Он видел ее в зеркале.

Глава 2

После недолгих церемоний они завернули Маришку в плащ. Как ни жаль одноглазому было с ним расставаться, ничего лучше под рукой не нашлось. Этот потрепанный кусок ткани отходил с ним не одну сотню лиг, побывал во множестве переделок, а теперь готовился подарить покой незнакомой особе. Могилу устроили подальше от селения — в глубине неприметной рощицы, куда редко проникал солнечный свет и где бедняжку едва ли найдут любители полакомиться свежей мертвечиной.

— Погоди… — остановил мальчик одноглазого, уже готового забросать яму землей, соскочил вниз и отвернул полу плаща.

Прекрасная мишень! — не замолкал Щелкун. От греха подальше одноглазый сунул его в сумку, но и оттуда черепушка голосила, как заведенная. — Просто ударь пацана лопатой и наскоро забросай трупы землей. Этим все и кончится. Неужели ты хочешь взять его с собой?.. Зачем? Тебе чего меня одного мало? Так заведи себе собаку!

Проказа! — сплюнул одноглазый. От его неуемной болтовни уже пухла голова, да и еще этот парень, от одного вида которого хотелось провалиться под землю. Он до последнего не желал верить, что этот мальчик — умело расставленная для него ловушка.

— Прощаться надо было раньше, — проворчал одноглазый, вонзил лопату в землю и выпрямился — насколько ему было позволено природой. Чума! — вновь скривился он, пытаясь унять резкую боль в пояснице. Там что-то основательно хрустнуло, стало только хуже…

Старый уж, — хихикнул его спутник из сумки. — Седина в бороду — бес в ребро!

Сложно было припомнить, сколько дней он скакал без передыху, без нормального сна, не снимая доспехов, почти загнав свою лошаденку на тот свет. Один Спаситель ведает, да сама кобыла, которая понуро щипала травку неподалеку.

Смог забрал весь пейзаж насколько хватало глаз — повсюду горели деревни, а с ними занимались леса. И как под таким покрывалом углядишь, в какую сторону направился Гон? Тупик. Тупик, как он есть. Столько ночей потрачено зря.

Тучи по-прежнему низко висели над иглами деревьев и не отдавали земле ни капли. Казалось, еще чуть-чуть и эта серая масса коснется шпиля сгоревшего храма и оглушительно лопнет, щедро обдав окрестности вожделенной влагой и гремучими молниями. Где-то вдалеке прокатились раскаты, поднялся ветер, зашелестела трава.