От заката до рассвета (СИ) - Артемов Александр Александрович Страница 4

Надо было быстрее кончать с этим делом и поторапливаться. Если поймать упряжку за хвост ему не удастся, то стоило хотя бы осмотреть окрестный лес, куда уводила длинная цепочка из сотен следов, пропадающих глубоко в чаще. Возможно кто-то из выживших и сможет подсказать ему, куда полетела ведьмина упряжка…

У крестьян Пхеи всегда был богатый опыт общения с местными князьями, прятаться в лесах для них дело привычное. Старый князь сменяется наследником, охочим до боевых подвигов, и не пройдет и десятка лет, как старые распри между княжествами разгорятся с новой силой. Не успеет крестьянин восстановить хату после последней сечи, как снова на дороге виднеются стяги одной из воюющих армий. А значит, пора пускаться под защиту родных крон.

Тут из могилы показалась растрепанная мальчишечья шевелюра. В кулачке парнишка сжимал шнурок с какой-то безделушкой на конце, другой рукой он смазывал вновь проступившие слезы.

Еще один шанс, — шептал Щелкун. — Пока он не видит… Так и быть, прощу тебе этот грех, сын мой. Он станет ангелочком с крылышками и маленькой пипкой. Будет играть в стекляшки на коленях Спасителя! Выкладывать ими слово — “мудак”.

— Как там, говоришь, ее звали?.. — отогнав постыдную мысль, подал ему руку одноглазый. Зараза, зачем он и вправду продолжает никому не нужный диалог? Еще пока они везли умершую в лес, не раз и не два он спрашивал себя, почему? Послушался бы Щелкуна хоть раз в жизни, и раскроил бы мальчишке череп. Еще один грех к коллекции — одним больше, одним меньше. Лопата так и жгла ему пальцы.

— Маришка… — выдавил мальчуган и крякнул, вылезая из могилы. — Я обещал защищать ее. Жениху ее обещал и… Вот.

— Это что же сестра твоя что ли?

— Ага.

Подавив в себе всю рассудительность, он вбил острие лопаты не мальчишке в лоб, а в горку земли. Закапывать могилу было куда легче, чем ковырять эту грубую, заросшую корнями почву.

Набросав небольшой холмик, одноглазый бросил лопату. Да пошло оно все.

— Проказа… — выдохнул он, разминая позвонки, но не успел он сделать и пару шагов к лошади, как едва не упал — головокружение накрыло его, чуть не прихлопнув о землю.

Эй! Ты не помри у меня тут! Слышишь?

Ругаясь, он все же смог добраться до стремени и сделать неуклюжую попытку сунуть туда ногу, но так и остался стоять, навалившись на седло. Силы на то, чтобы забраться кобыле на спину, куда-то испарились.

Он не помнил, приходилось ли ему выматываться сильнее. Наверное, никогда.

Кобыла понимающе заржала — она тоже была на последнем издыхании.

Вот она глупость. Во всей красе. Правду говорят — мудрость приходит рука об руку со старостью. Но чаще всего старость приходит одна.

Мысленно послав его к Сеншесу, одноглазый сделал усилие. И рухнул в траву пластом. Ловушка захлопнулась.

— Дяденька, тебе плохо!

Не стой столбом, дурак! Сделай что-нибудь! Плесни ему в лицо водой! У тебя же в том колодце было много воды, ну и где она вся? Эй, не вздумай тут у меня умирать, слышишь! Тебе еще стольких нужно убить!

— Без тебя знаю… — отмахнулся одноглазый не в силах противиться нахлынувшей усталости. Откинул голову и прикрыл уставший глаз. Короткая передышка не помешает… А потом…

А потом он может не проснуться.

* * *

…разбудил его запах мертвечины.

Он дернулся и открыл глаза — и без того мрачную рощу затопила непроницаемая тьма. Лишь местами ее разгонял скупой свет, ручейком льющийся с неба. В этом потустороннем сиянии гуляли тени, раздавались голоса и выл ветер, пронизывающий до костей.

— Гвин…

Он хотел подняться, но боль помешала ему — тело сковала железная колючка.

— Гвин… — шептали бескровные губы.

Она появилась так тихо и внезапно, что казалась призраком. Ее стройные ноги ступали по траве так мягко и плавно, словно их хозяйка была невесомой. С каждым ее шагом смрад все усиливался, а зубья вгрызались в мясо, словно пила, лишая его разума и превращая в животное, которое просто хочет жить.

Когда луч света коснулся ее кожи, обнажилась и чудовищная рана, пересекавшая ей грудь с животом — от шеи до пупка.

Он затрепетал от одного вида этой черной отметины. Он знал, кто оставил эту рану.

— Гвин… ведь это сделал ты, — раскрылись ее губы в страшном оскале. — И сделаешь еще много-много раз.

Теперь смрад стал непереносим, а зубья пилили и пилили его несчастную плоть.

Он не хотел этого, но рука сама потянулась к рукояти гигантского меча. Пальцы сомкнулись и потащили его из проклятых ножен. Меч не сопротивлялся.

Она подошла вплотную — ее зубы сомкнулись на его кричащих губах, а меч все глубже и глубже вонзался ей в грудь…

* * *

Он проснулся, дрожа словно в горячке — все в той же роще, у того же дерева, но никакого небесного света не было и в помине. Как и колючки. Как и ее.

Тьма стояла стеной, мрак разгонял лишь дрожащий свет от костра. Спасенный им мальчуган сидел перед горящими поленьями и помешивал в котелке что-то вкусное. Закипало.

— Проснулся?

— Что?.. — одноглазый помотал головой, силясь сбросить печать кошмарного сна. Боясь услышать тяжелые шаги из темноты. В голове все шумело, тело ломило так, что любое движение тут же отзывалось в каждой косточке.

Уже ночь? Отключился, стоило только прилечь…

— Я спал?..

— Почти сразу вырубился. Уж и сильно ты умотался, дяденька!

— Да уж… — нахмурился одноглазый и потер затекшую шею. Он впустую проспал целый день, бестолочь, словно и нет у него за спиной плаща из забот. Теперь лишь Сеншес ведает, в какую сторону направила свои метла ведьмина упряжка. Значит, эта бешенная скачка пропала зря, и ему снова придется искать иголку в луже с дерьмом.

Вдобавок он и пальцем пошевелить не может, чтобы не скривиться от боли. Прекрасно. К тому же, мальчишка все еще жив. И он тоже.

Чума, Проказа, Тиф и прочие Сеншесовы жены. Ловушки не было?.. Он слишком хорошо знал ведьмино коварство, чтобы просто так отбросить эту мысль. Но вот он сидит у костра — целый и невредимый, пусть и помятый, как старый бурдюк.

— Я накормил твою кобылу и чуть ослабил ей подпругу, — глянул на него из-под непослушной челки мальчуган, облизывая ложку. — Но вот распрягать не решился.

— Зря, — устало ухмыльнулся одноглазый и сощурился в ту сторону, где действительно угадывались черты его скакуньи. Тоже живой, пусть и страшно вымотанной. Щелкун все еще лежал в сумке и помалкивал. Они были далеко от деревни, и здесь магия вся вышла — слава святым и смелым.

— Красотка очень не любит, когда ее боятся.

— Ух, и злющая она! Ты ей походу спуску не давал.

— Как тебя звать-то?

— Игриш, но ты можешь звать меня Гриш, если хочешь. Это я должен тебя благодарить. Если бы не ты… даже подумать страшно.

— Ты просидел там всю ночь?

— Похоже на то… — поджал губы паренек. — Думал, что еще чуть-чуть и точно душа выскочит — так холодно было. Все надеялся, что кто-нибудь из солдат все-таки вспомнит обо мне и сжалится. Но нет. И как я не простыл…

— Что они забыли в вашей деревне? — спросил одноглазый, подсаживаясь поближе к огню. Глупый вопрос — сам же видел мертвых вояк, которых смерть застала со спущенными портками. Отчего-то глаз у них не было.

— Пришли на постой, — горько ухмыльнулся Гриш. — Ну, как они это называют. Маришку долго мучили и бросили в колодец, когда натешились. Я пытался ее вытащить, но она уже была… — он хлюпнул носом. — Наверное, сильно ударилась, когда падала, и наглоталась воды. Потом и я отправился вслед за ней. Мне повезло больше.

— Это как сказать, — хмыкнул одноглазый. — А дальше?

— Дальше? Ничего, — пожал мальчик плечами. — Я сидел внизу и держал Маришку — не хотел, чтобы она потерялась. Приходилось слушать, как «веселятся» наверху. А потом… Не знаю, но произошло что-то еще. Что-то нехорошее. Запели рога, начали кричать и кричали долго. А потом все оборвалось в один момент, и начался пожар.

— Иными словами — к ним наведался Дикий Гон.

— Шутишь?..