Элеонора Раткевич - Превыше чести Страница 3

Раммерт высунулся в окно по пояс. Снаружи молодой конюх в рубашке с засученными рукавами и в закатанных до колен штанах чистил огромную серую мархасскую кобылу, увлеченно выводя припев к вящей потехе стражников:

А моя кобыла —

Лейтенант запаса!

Вот они какие,

Лошади Мархасса!

— Эй, стража! — заорал Раммерт. — Хватайте парня и тащите его сюда! Он нам нужен! Живо!

— Но… ваша милость… — оторопел конюх. — Но я же не могу… у меня же лошадь…

— С лошадью тащите! — взревел неистовый полуэльф. — Чтобы сей момент здесь был!

Норов Раммерта был известен не только музыкантам, Конюха притащили хоть и не сей момент, но в сразу же за ним следующий, причем действительно с лошадью.

— Пой! — мрачно велел Раммерт.

Конюх до того растерялся, что не заставил просить себя дважды. Он честно допел песню до конца, проинформировав всех присутствующих насчет не менее странных привычек мерина городского судьи и жеребца начальника стражи, после чего затянул следующую — о превосходстве лета над зимой, а прачки Ридо над всеми прочими женщинами.

— Довольно, — оборвал его Раммерт прежде, чем куплет обрисует во всех подробностях, что именно открывается взору прохожего во время стирки.

Конюх покорно замолк.

— Что скажете? — сурово спросил Раммерт, обратясь к музыкантам.

— О да! — выдохнул орк-виолон, смахивая набежавшие от смеха громадные слезы, под которыми его крохотные глазки скрылись почти полностью.

Все прочие кивнули одновременно, будто по уговору. К чести конюха, раза примерно этак с третьего он не только уяснил, что от него требуется, но даже и сумел в это поверить.

— Да нет… ну я — что… — смущенно повторял он снова и снова. — А вот у нас в «Перевернутой кружке» лютнист один есть, вот он — да… вот он ка-а-ак вжарит!

— Сюда его! — рявкнул Раммерт, грозно надвигаясь на обомлевшую стражу. — Тащите!

— Да он не привык… — бормотнул конюх. — Он ведь в кабаке…

— С кабаком тащите!

Когда лютнист был отыскан, изловлен, доставлен и разбужен, Раммерт говорил с ним лично — впрочем, весьма недолго. Лютнист сурово поджал губы и кивнул.

— Начали! — сорванным голосом возгласил Раммерт.

— Погоди! — запротестовал толстый эльф, размахивая азарте своей пикколо. — Изверг. Сыграться дай по первости, а тогда уже и начинай!

— Полчаса, — милостиво уступил Раммерт. — И ни минутой больше.

А в следующее благословенное мгновение Раммерт уже стоял у окна, поглаживая холку всеми позабытой мархасской лошади, и вслушивался в окружающий его хаос — совсем не такой, как вчера… совсем не такой.

— …ты! Ты мне ноты свои в харю не тычь! На черта мне твои закорюки? Ты мне сыграй…

— …что значит — других не знаешь? Ну вот эту хотя бы — «Любовь моя, мой вечный свет» — ее же все знают… да, вот ее и пой…

— …ты мне аппликатуру покажешь или нет, чудовище?!

— …тр-рам-тирьям-там-тирам…

Это был совсем другой хаос.

Это была удача.

Сказать, что поглазеть на диковинных найгерис собрался весь Шайл, значило не только ничуть не преувеличить — скорее уж это значило не сказать почти ничего. Люди толпились на улицах и заполняли собой переулки, теснились на балконах и выглядывали из окон. Отовсюду торчали любопытные лица, кое-где самые отчаянные зеваки пристроились на коньке крыши, и из печных труб, даже самых узких, казалось, вот-вот вынырнет физиономия трубочиста с широко распахнутыми глазами.

Вообще-то испокон веку глазеть полагается черни, а знать должна блюсти политес и прочие хорошие манеры — любопытства своего не выказывать, поглядывать только искоса, убедясь предварительно, что никто на тебя не смотрит, а главное, хранить скучающее выражение лица нерушимо: неровен час подумают еще, что знатный граф так же падок на диковины, как и простой бондарь. Так-то оно так… да только найгерис — это, господа мои, всем диковинам диковина. Постраннее эльфов и орков вместе взятых. Нет, не до хороших манер было в этот жаркий полдень благородным дворянам города Шайла! Забыв весь и всяческий политес, они точно так же самозабвенно глазели и ахали, как и любой простолюдин, вытягивали шеи, вставали на цыпочки и даже пихались локтями.

Илтарни, снедаемый любопытством, тоже привстал на цыпочки и подался вперед, силясь из-за плеча Даллена разглядеть хоть что-нибудь, но в этот самый момент Даллен посторонился, и Илтарни едва не упал… да, собственно, и упал бы, не подхвати его Даллен. Обыкновенно Илтарни в подобных случаях обижался, причем не на себя, — но на сей раз на обиду времени не было.

— Какие они… другие! — завороженно выдохнул Илтарни, глядя на показавшихся в другом конце улицы найгерис.

Даллен, не сказав ни слова, согласно кивнул. Другие — это для найгерис самое, пожалуй, подобающее определение. Другие. Даже в сравнении с орками и эльфами — другие. Похожие на них обоих во всем и не похожие ни в чем. Одни уже глаза найгерис, широко расставленные, неизменно черные при золотистых волосах и золотистые при волосах черных — и никак иначе! — приводили на память именно это слово. Но природа и вообще не поскупилась на странность, создавая найгерис, и странность эта проявляла себя не только в необычном сочетании цвета глаз и волос. Да разве одни только глаза? А скулы, слишком четкие и изящно очерченные для орков, но слишком тяжелые и широкие для эльфов! А крупные, но безупречной притом формы рты? Да что говорить — а сами движения найгерис, в которых не было ни тяжеловесной мощи орков, ни летящего изящества эльфов! В бою орков зачастую сравнивали с могучей скалой, а эльфов с ураганом — но в найгерис не было ничего ни от камня, ни от ветра. Скорей уж они напоминали текучую воду — то уверенную и плавную в ее широком течении, то хрипло клокочущую на порогах и перекатах, а то и сокрушительную, словно низвергающийся водопад.

Под ликующие крики толпы со стороны дворца донесся неторопливый приветственный звон главного колокола столицы — и найгерис ответили воинским салютом, мгновенно выхватив просиявшие синевой клинки и так же мгновенно вбросив их в ножны.

— Другие… и страшные, — невольно молвил Илтарни, потрясенный этим промельком. То ли найгерис предпочитают не воронить оружие, а разделывать его в синь, то ли просто полируют так тщательно, что небеса отражаются в стали во всей своей первозданной лазури… в любом случае ничего подобного видеть Илтарни покуда не доводилось.

— Это что, — усмехнулся Даллен. — Это ты их еще в деле не видел. Найгери, который даст себя убить прежде, чем сам уложит пятерых, просто не существует. Хотя обычно счет куда больше.

Вот уж в это Илтарни поверить не мог… равно как и не мог открыто назвать Даллена лжецом. Рыбья у него кровь или нет, а честь свою граф Даллен йен Арелла не дает задевать никому. Ни в малейшей малости. А затевать с Далленом поединок… увольте! Убьет и не вспотеет. С тем же хладнокровным спокойствием, с которым глядит сейчас на подъезжающих найгерис. Одно слово — рыбья кровь!