Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 1. Камень на дне Страница 3

Позади-внизу зафиксировалось и начало быстро усиливаться знакомое уже ощущение. Не аура абстрактного лайта, а сгусток знакомых чувств. Анжи, упрямая девчонка, так и полыхающая странным возбуждением. Не будь она лайтом, Рышар сказал бы, что это страх.

– Погоди! Не улетай!

И – посылом – вполне искренняя мольба. Такая, какой не пренебрегают, ибо это значило бы лишний раз огорчить и Анжи, и себя самого.

"Когда меня в последний раз искренне просили задержаться? Не вдруг вспомнишь… давно.

До превращения, это уж точно".

Рышар развернулся, зависая под углом. Анжи с налёта чёть не влипла в него. Остановилась, будь дело на тверди, всего в шаге. И в первую секунду не проявила желания отдалиться… да и во вторую – тоже.

– Ну, я больше не улетаю. Что дальше?

– Вернись. Пожалуйста.

– Святые небеса, Анжи, да зачем я тебе нужен?! Чего ради?

– Извини, – торопилась она, не слушая, – я больше не стану… так, как тогда. Я просто… я привыкну снова, обещаю. Это просто…

"Снова?!"

Догадка была столь яркой и простой, что Рышар не удержал её в себе, выплеснул в эфир. Анжи осеклась и сглотнула, зажимая сенс в потоке хлынувшей извне щемящей нежности. И не сразу поняла, что Рышар, взяв её за руку – за руку! взяв!! – увлекает её вниз, к дому на сваях.

О чудо: прикосновение шейда, близкая тень его сенса почему-то уже не были неприятны ей. Боль осталась… но отказаться от этой боли было бы тяжелее, чем от иного удовольствия.

2

Свою историю Анжи рассказывала в основном вслух. И догадки Рышара практически полностью подтвердились.

Существует некоторый процент (и не такой уж низкий, кстати) лайтов, которые не столь антагонистичны большинству себе подобных, как шейды, но всё-таки хуже среднего вписываются в счастливое общество постанкавера. Причины тому могут быть самые разные. Отец Анжи, например, имел доброкачественный генетический дефект, из-за которого физиология его мозга несколько отличалась от "нормы". Что по нынешним временам куда неприятнее, чем рост в метр без кепки или лицо, густо усеянное волосатыми бородавками. Тем не менее он нашёл женщину, готовую притерпеться к последствиям его дефекта и ставшую со временем матерью Анжи. Женщину, чьи странности были обусловлены воспитанием и культурой; женщину, которая была, возможно, одной из последних "истинных" в мельчающей и опошляющейся группке архаистов ортодоксального толка.

Минус на минус иногда равно семье.

Впрочем, вполне естественно, что получившаяся семья предпочла вариться в собственной кастрюле, подавшись в освоители Астероидов, Внешних Спутников и Колец. Где-где, а на сырьевой периферии системы одиночество было не столько вызовом обществу, сколько одним из условий жизни. И – никаких лишних сенсов поблизости.

…Космос. Тишина. Пустота: опасная и вместе с тем привычная. Смешанные образы отца с матерью, вполне естественные – за неимением точек отсчёта и шаблонов для сравнения. Долгие часы за клавиатурой инфоцентра: игры, обучение, общение со сверстниками (не в реальном времени, а письмами, реже – в телеконференциях и совсем уж редко – лицом к лицу). Газовые гиганты, планетоиды, астероиды; работа в помощь родителям. Детей пространства быстро приставляют к делу – и они набирают опыт пси-контроля на порядок быстрее детей планеты. Массы, момент инерции, конфигурации полей тяготения, относительные скорости… всё это Анжи привыкла перерасчитывать мгновенно и изменять почти инстинктивно, лишь изредка сверяясь с программами баллистики. И с точностью прямо-таки поразительной. Иначе было нельзя: космос не любит неаккуратности в людях, оперирующих порой тысячами тонн массы через редукторы кинестатики с числом Бенна от десяти до нескольких сотен.

Однако вторая компонента сенса Анжи, телепатическая, в отсутствие регулярной практики развивалась слабо, с отставанием. Сдерживать и направлять поток эмоций, играть на нюансах и оттенках посыла, замыкать приём и передачу – все эти навыки преподавала ей иная среда. Не слишком дружественная.

…Планета. Шум. Многолюдье: безопасное и вместе с тем малоприятное. В гостях у родни матери, куда Анжи отправляли не реже раза в год на два-три месяца, девочка (позже – девушка) чувствовала себя этакой реликтовой зверушкой. Сообразительной и тупой одновременно. Она вытворяла на своём самолёте такое, что без труда могла бы войти в тройку призёров на зональных соревнованиях. Она была чуть ли не вундеркиндом по математике, геометрии, физике и, конечно, истории; работала с инфоцентром не хуже ребят, старше её на три-четыре года… И вместе с тем она была, по общему мнению, неотёсанной, прямолинейной до грубости, почти совершенно не способной поддерживать цивилизованный обмен посылами на культурные темы. Она – страшно подумать! – почти не интересовалась современной музыкой и сим-играми, не любила разрешённых слабоалкогольных дри-и, скучала во время коллективных просмотров "Тумана вод" и "Кальбона". И была уж вовсе безнадёжна во всём, что касается искусства тонкого флирта. Несколько на иной лад, но Анжи унаследовала от матери её беду. Она не вписывалась. Не походила на молодняк среднестатистических лайтов, и взаимное давление сенсов выталкивало её из их однородного круга. Выталкивало обратно в космос, к родителям и работе.

Анжи радовалась этим возвращениям.

А потом пришла настоящая беда.

…Как и почему случилось ЭТО, так и осталось неизвестным. В пространстве несчастные случаи, как и в безопасной колыбели планеты, не так уж часты. Но они случаются. И если в густом человеческом супе родного мира вокруг мгновенно найдутся десятки добровольных помощников, то в пустоте межпланетного вакуума спасение нередко запаздывает… Когда Анжи вернулась на семейную станцию родителей в Синем Кольце после очередной ежегодной отлучки, мамы уже не было в живых. А отец оказался раздавлен горем и виной – кто знает, насколько реальной, а насколько воображаемой? Важно лишь то, что этот груз оказался достаточно силён, чтобы вывернуть его душу наизнанку и превратить в шейда.

Две, целых две недели Анжи билась рыбой об лёд, стараясь, стараясь и стараясь снова. Тщётно. Шейд, которым стал её папа, не желал снова засиять привычным внутренним теплом. Он любил дочь по-прежнему, даже больше – ведь у него не осталось больше никого. Только вот он уже не мог видеть дочь без того, чтобы не вспомнить жену… и шейд в такие моменты становился темнее, мучая его, мучая Анжи – и оба они ничего не могли с этим поделать. Надлом души не из тех вещей, что можно склеить без шва за пару дней. Или пару недель.

Поэтому, дойдя до предела, отец Анжи принял зелье.