Филенко Иванович - Очень странные миры(фрагмент) Страница 3

– Роман, - сказал он. - Если вам что-то не понравится в своих ощущениях слишком сильно, немедленно уносите ноги. Безо всякого геройства!

– Ох, что-то здесь не так, - простонал Мадон.

– Заткнись! - вдруг рявкнул Белоцветов. - Что ты заладил?! Если уж тебе вовсе невмоготу, так я могу высадить тебя здесь. До "Тави" недалеко, дотрюхаешь пешком.

– Я не боюсь, - непривычно сконфуженным тоном сказал Мадон. - Просто ненавижу неопределенность. Если есть какая-то опасность, пускай мне об этом сообщат заранее, и я буду готов. А не баюкают всякими побрехушками насчет биологической нейтральности…

– Там не должно быть никаких опасностей, - сказал Кратов сквозь зубы. - Никаких!

– Успокойтесь все, - промолвил Мурашов. - Наверняка мне все это кажется. Обычный голос пустоты… Сознание человека устроено таким образом, что не терпит чересчур больших пустот. И стремится заполнить их собственными призраками. А где взять еще большую пустоту, чем целая и совершенно пустая планета?

– С разбросанными в произвольном порядке металлическими объектами, - ввернул Мадон.

– Это бывает, - с энтузиазмом подхватил Белоцветов. - Однажды я куковал в одиночестве на орбитальной базе…

– И кто же это мог доверить такому раздолбаю целую орбитальную базу? - произнес в пространство Мадон.

– Так уж вышло. База подлежала консервации, и образовался шестичасовой лаг между отлетом последней смены ремонтников и прибытием ликвидационной комиссии… И чего я там только не наслушался! И дети плакали, и женщины визжали, и кто-то занимался любовью за стенкой… стенка была полуметровая, бронированная, с поглощающим заполнителем, но я слышал все вздохи и охи, и, по-моему, их там было трое… а под конец в коридоре кто-то сплясал качучу, а еще кто-то с большим чувством и совершенно без слуха спел "Miserere" в интерпретации Озмы.

– Да ты сам же и спел, - недоверчиво сказал Мадон.

– Ты же знаешь, что я, будучи в состоянии полной душевной гармонии, обыкновенно пою "Летят утки", - возразил Белоцветов незлобиво. Платформа одолела наконец показавшийся бесконечным спуск, пересекла оставленную Мурашовым лыжню и бодро вкатила на ровную площадку под брюхом корабля между раскинутых посадочных опор.

– Интересно, кто об этом позаботился? - спросил Мадон. - Я имею в виду опоры. На мертвом-то корабле…

– Какой-нибудь посмертный рефлекс автоматики, - предположил Белоцветов. - Скажите, босс, у вас там были когитры?

– Разумеется, были, - проворчал Кратов. - Не воображайте о себе бог весть что… И нужно вам знать, Сэнди, что у "гиппогрифов", предназначенных для посадок лишь на безатмосферных небесных телах, опоры вообще не убирались. Видите, как они оплавлены? Мадон присмотрелся.

– А нельзя ли нам отъехать подальше? - спросил он самым невинным тоном. К ним приблизился Мурашов, с парой коротких лыж и изогнутыми для скоростного спуска палками под мышкой. На бровях его застыл иней.

– Воля ваша, - сказал он, - "голос пустоты", и все такое… но я что-то слышу.

– Это ты мои мысли принимаешь, - уверил его Белоцветов. - Мою черную зависть. Я тоже хотел бы вот так, на лыжах, и чтоб не кубарем последние полкилометра… Все звездоходы могли ощущать эмо-фон собеседника. Сам Кратов исключением не являлся. Но Мурашов был прирожденный телепат, к тому же - прошедший специальную медицинскую подготовку, и его возможности никак нельзя было сравнивать с заурядными. И хотя он уверял, что никогда не пользуется своим даром в обычной обстановке, в его присутствии хотелось думать лишь о пустяках либо забить себе голову какой-нибудь липучей мелодийкой. Или хотя бы классической фоновой мыслью о белой обезьяне.

– Идите к черту, - сразу же сказал Мурашов, ни к кому персонально не обращаясь. - Мне эта белая обезьяна уже вот где стоит. Я честно пытаюсь разобраться в своих ощущениях, а тут вы с вашими приматами. И добро бы еще какой-нибудь умненький орангутан цвета сливочного мороженого, а то поганая бежевая мартышка с розовым задом… Кратов поспешно отвел глаза. Белоцветов смущенно хмыкнул и зарделся. Мадон же сказал с самым желчным выражением лица:

– А вы какого цвета задницу больше предпочитаете, док? Мурашов не ответил. Он воткнул лыжи в снег возле опоры и теперь стоял озираясь, донельзя похожий на антенну дальнего приема в активном поиске. Белоцветов молодцевато махнул с платформы прямо через бортик. Глаза его возбужденно блестели. Он привстал на цыпочки, пытаясь достать до нависшего над ними бронированного чрева.

– Это замечательно! - сказал он. - Это, братцы мои, как "Летучий Голландец"! Мадон продолжал сидеть, нахохлившись, словно ворона, а Кратов тоже покинул свое кресло. Теперь можно было не притворяться, что ему нет никакого дела до этого корабля. В конце концов, он ни разу не видел мини-трамп "пятьсот-пятьсот" со стороны - если не считать нескольких минут, проведенных в диспетчерском пункте при погрузке, да еще последнего "прости" из сияющей трубы эфирного туннеля, что перебросил им Лунный Ткач. Он протянул руку и, размышляя, не покажется ли это кораблю неуместным панибратством, похлопал его по обожженной опоре. "Привет, - сказал он мысленно. - Я вернулся. Ты не ожидал?" Корабль молчал. Что бы там ни мерещилось Мурашову с его фантастическим чутьем, внутри этих холодных отсеков и коридоров ничего не происходило. Все закончилось, все бесповоротно закончилось еще двадцать лет назад…Покатые бока в наползающих друг на дружку металлокерамических плитах. Местами броня выглядела так, словно по ней палили из крупнокалиберного орудия. Намертво сомкнутые створки грузового люка. Если напрячь зрение и знать, куда смотреть, можно было различить, а скорее - угадать огромные, в человеческий рост, цифры бортового номера. А если пройти вдоль внешних ребер жесткости, то можно было оказаться под одной из гравигенных секций. Под той самой, в которую должен был попасть, пройдя сквозь экзометрию, Стас Ертаулов, но так и не попал… Наконец, подплыла платформа Татора. Судя по отрешенному виду командира и склоненной голове, он как раз принимал очередной отчет Сундстрема. За его спиной неподвижным истуканом сидел Брандт, с биноклем на шее, в надвинутом по самые брови меховом капюшоне. Нижняя челюсть его под полупрозрачной маской совершала размеренные жевательные движения.

– Будем вскрывать грузовой люк? - деловито осведомился Белоцветов. Кратов отрицательно помотал головой.

– Когда мы уходили, то оставили открытым пассажирский шлюз, - сказал он.

– Это сильно облегчает задачу, - сказал Белоцветов, а Мадон кисло присовокупил:

– Неосмотрительно. Кто-нибудь мог залезть и похитить ваш ценный груз.

– Мы очень спешили, - пояснил Кратов сквозь зубы. Татор дождался, пока выпускной трап его платформы выйдет до конца, и лишь тогда снизошел на уже утоптанную площадку. Судя по лицу, он был намерен карать и миловать.