Кэролайн Черри - Буревестники Страница 3

— Житель Долин, — пробормотала она, стуча зубами. — Житель Долин.

— Джерик, — сказал он, — из Палтендейла.

Ей было лет двенадцать. Во всяком случае, не больше тринадцати. На нее находили приступы дрожи, сменявшиеся слабостью. — Ты не ранена? Они не ранили тебя?

Она опять сильно задрожала и закрыла глаза.

— Дурак, — упрекнул он себя, и крепко прижал ее к себе, прислонившись щекой к ее виску. Дождь лупил по ним; голова его кружилась от потери крови и страха за сложившееся положение.

— Никто тебя больше не обидит, — пообещал он. — Клянусь госпожой и лордом — тебя никто не обидит.

Она приникла к нему, как потерянный ребенок, каким она, в сущности, и была. А он остановил лошадь, соскочил вниз и, усадив девочку в седле, пошел осмотреть коня.

Рана под ребрами натянулась, словно его полоснули ножом. Он, потеряв равновесие, привалился к боку Санела с ощущением дурноты.

— Да, мой мальчик, — пробормотал он, похлопывая огромное теплое плечо, — ну и попал же я в переделку.

Гнедой конь повесил голову и переступил с ноги на ногу. Не сходя с места, Джерик увидел рваную рану, тянувшуюся вдоль бока и спускавшуюся на брюхо — красное полотнище на мокрой коричневой шкуре.

— Да еще в какую переделку, — подтвердил Джерик, поглаживая по плечу боевого коня, и почувствовал комок в горле. Он посмотрел на девочку и, взяв в панике поводья, повел лошадь.

Тихо, очень тихо… лишь неверный топот копыт гнедого коня да шепот ветра в траве, подсушенной солнцем. «День ясный, безоблачный, и если поблизости от этой ложбины, проложенной горной речкой, есть Гончие, — думал Джерик, — то в такой тишине они станут легкой добычей для врагов». У тела, однако, были свои законы: он умирал, и гнедой конь тоже умирал, вот такое совпадение. Если бы еще девочка не была больна… но у нее был жар и бред. Ему пришлось привязать ее к седлу, но это вызвало у нее ночные кошмары: ей казалось, что она находится в плену у Гончих.

«Поезжай», — сказал ему Фортал. И что же теперь? Раненый мужчина, раненая лошадь и бедный беспризорный ребенок. Он оставит его без защиты в этом вражеском мире.

Он похоронил Фортала. Это было последнее, что он мог для него сделать. Он притащил на место его упокоения самые тяжелые камни, чтобы уберечь его от хищников, и даже от Гончих. Он натрудил себе руки и разодрал их в кровь, пока устраивал пирамиду из камней, зато она будет стоять прочно. Никто из глупого любопытства не потревожит сон Фортала.

Закончив работу, он долго сидел в темноте. Что дальше? «Куда, милорд?» Ответа не было. Сразиться с Гончими? Взять Санела, пойти напролом и погибнуть?

Так ответил бы юнец. Он и сам мог ответить так в юности, когда был преисполнен надежд. Но за свою жизнь он в избытке насмотрелся на такое самоуничтожение и по большей части считал его глупым. Ни одна такая гибель не остановила Гончих и не спасла никого, и это в то время, когда Форталу отчаянно нужна была помощь.

Нет, Фортал не уважал героев. «Поезжай. Сам выбирай свой путь. Живи». Чего еще хозяин Палтендейла мог хотеть от него, последнего оставшегося в живых человека из своего отряда? Фортал хотел, чтобы хоть кто-нибудь выжил, вот и все. Он хотел, чтобы здравствовал его любимый Санел и хотел, чтобы хоть один человек из Палтендэйла сумел выбраться из окружения. Не большой человек, не герой, просто последний его солдат, тот — который, он знал — похоронит его.

И каков же итог? Горная речка, тишина, нетвердая походка раненого коня, и его собственная кровь, темным пятном расплывающаяся на его кожаных доспехах — от ребер и до колена. Когда он спотыкался, рана раскрывалась, и яркая кровь, пропитывая повязку, вытекала наружу. В такие минуты горы и небо начинали качаться и плыть перед его глазами, скалы заволакивались пеленой.

Он шел и время от времени закрывал глаза, целиком уйдя в свою боль. Поднимал голову, когда оступался, или когда оступался Санел. В последнем случае сердце его сжималось от страха. Он смазал рану целебной мазью и заклеил ее, когда дождь прекратился.

— Тихонько, тихонько, — шептал он, когда конь спотыкался в очередной раз. Он гладил Санела по шее. Нужно остановиться, думал он, нужно дать лошади отдохнуть. Но враги — Гончие — они оправятся, вышлют вперед разведчиков, раз дождя больше нет. Нет, отдыхать было не время. Голова его кружилась, он не мог нести девочку, да тут еще и боль… Все же конь, если они его слишком замучат…

— Стой, — сказал он и, опустив поводья, остановил Санела плечом, похлопал по опущенной шее. — Тпру, мой мальчик, отдохни пока.

Санел переступил с ноги на ногу и пошел, раздраженно оттолкнув его в сторону. Он сделал несколько шагов. «Там, видимо, более ровный участок», — подумал Джерик. И тут он увидел, что задние ноги коня подламываются.

— О господи, — пробормотал он и рванулся за Санелом, чтобы остановить его, но конь дернул головой, сделал, пошатываясь, шаг и еще три, прежде чем его правая нога не вильнула и не согнулась. Привязанная к лошади девочка изо всех сил старалась удержаться в седле. Джерик пополз за ней, когда конь упал и задергал ногами. Он вытащил нож и обрезал веревки, которыми она была привязана к седлу. Он попытался оттащить ее от лошади, старавшейся встать на ноги. Неожиданно хлынуло много крови, лошадь заржала от боли. От упавшего ребенка он кинулся к бившейся на земле лошади. Он обхватил Санела за шею, чтобы он не раскрыл еще больше свою рану. Лошадь затихла, и Джерик, который не плакал, когда хоронил товарищей и своего лорда, прижался к плечу Санела, гладил его шею и чувствовал, что сердце его разорвалось, как и сердце коня, и не только из-за него, но из-за всего остального, из-за выбора, который он сделал. Ведь из-за этого погибло последнее существо, которое он любил.

«О господи, — думал он мрачно, — ведь дальше уже некуда».

Потом он подумал, что сдаются только дураки, что ему, возможно, удастся как-нибудь зафиксировать повязку на ране, может ему удастся спасти лошадь, и если Гончие их не найдут…

Но Санел опять стал биться, поднимать голову и бессмысленно стучать челюстью по камням. Джерик выругался, крепко ухватил его за шею и сжал зубы от боли, которую причиняло ему сопротивление коня. Он старался утихомирить его, разговаривал с ним, поглаживал в спокойные минуты, и когда наконец понял, что сомнений нет — Санел умирает, он сделал ему единственное благодеяние, какое мог оказать в эту минуту.

Он сидел, залитый кровью, и когда поднял запачканное лицо, то встретил глаза девочки, с ужасом смотревшей на него.

— У меня не было выбора, — сказал он и убрал нож. — У меня не было выбора.

Она издала полу задушенный звук, покачала головой и попятилась.